В М
оскве и подмосковных Горках занедужившего Роллана наблюдали доктора Л
евин и Плетнев, лечившие Горького. «До какой степени осторожными вынужде
ны быть советские врачи, я начинаю понимать, когда доктор Плетнев говори
т мне: "К счастью, сегодняшние газеты пишут о вашем переутомлении. Это позв
оляет мне высказаться в том же смысле"».
Ну и все доктора прекрасно понимали…
Сталин не любил врачей.

«Надумали болеть!»

Вспоминает Пешкова:
«Приехали Сталин, Молотов, Ворошилов. Когда они вошли, А.М. уже настолько п
ришел в себя, что сразу же заговорил о литературе. Говорил о новой француз
ской литературе, о литературе народностей. Начал хвалить наших женщин-п
исательниц, упомянул Анну Караваеву Ц и сколько их, сколько еще таких у н
ас появится, и всех надо поддержать…»
«Хозяин» беспокоится:
Ц О деле поговорим, когда поправитесь.
Горький переживает:
Ц Ведь сколько работы!
«Хозяин» строго шутит:
Ц Вот видите… а вы… Работы много, а вы надумали болеть, поправляйтесь ско
рее.
Наконец Ц последний аккорд.
Ц А быть может, в доме найдется вино, мы бы выпили за ваше здоровье по стак
анчику.
«Принесли вино… Все выпили… Ворошилов поцеловал Ал.М. руку или в плечо. Ал.
М. радостно улыбался, с любовью смотрел на них. Быстро ушли. Уходя, в дверях
помахали ему руками. Когда они вышли, А.М. сказал: "Какие хорошие ребята! Ско
лько в них силы…"»
Насколько можно доверять этим слишком уж бодрым воспоминаниям Пешково
й? Надо учесть, что в 1939 году она выправила свой устный рассказ, записанный
летом 1936-го с ее слов в Барвихе сразу после чудесного возвращения Горьког
о к жизни. С тех пор состоялись судебные процессы 1936-го, 37-го и 38-го годов, на к
оторых была разгромлена сталинская оппозиция, а образ Горького внедрен
в народное сознание в качестве «жертвы» этой оппозиции и «друга» вождя.

В 1964 году на вопрос американского журналиста и близкого знакомого Исаака
Дон Левина об обстоятельствах смерти Горького Пешкова отвечала уже ина
че: «Не спрашивайте меня об этом! Я трое суток заснуть не смогу, если буду с
вами говорить об этом».
Ее можно понять. Можно понять Будберг, наговорившую свои воспоминания че
рез пять дней после смерти Горького, до того, как ее выпустили в Лондон. Он
а не могла не учитывать, что между тем, что она скажет, и ее отъездом сущест
вует прямая связь. Будберг утверждает, что в течение дарованных девяти д
ней жизни Горький постоянно думал о «сталинской» Конституции, проект ко
торой был опубликован в эти дни. «Очень хотел прочитать Конституцию, ему
предлагали прочитать вслух, он не соглашался, хотел прочитать своими гла
зами. Просил положить газету с текстом Конституции под подушку, в надежд
е прочитать «после». Говорил: "Мы вот тут занимаемся всякими пустяками (бо
лезнью), а там, наверно, камни от радости кричат"».
Через девять лет Липа Черткова резонно возразит: «Если бы газета лежала
под подушкой, я бы видела…»
Но в воспоминаниях Будберг проскальзывают и жесткие замечания: «Приеха
вшие (Сталин, Молотов и Ворошилов. Ц П.Б.) с деланой бодрос
тью (курсив мой. Ц П.Б.) заговорили о текущих делах». Из ее
же воспоминаний следует, что Сталин с товарищами приезжали второй раз в
два часа ночи. Но зачем?! Крючков относит этот ночной визит на 10 июня. Но поч
ему ночью? Горький спал. Крючков и Будберг говорят, что Сталина «не пустил
и». Воспротивился профессор Кончаловский. Будберг утверждает, что не пус
тили она и профессор Ланг, а вот доктор Левин (впоследствии расстрелянны
й) «лебезил и говорил Сталину: „Ну, если вы так хотите, то я попытаюсь“ (что п
опытается? разбудить больного? Ц П.Б.)».
Визит Сталина с членами Политбюро в два часа ночи к смертельно больному
Горькому сложно понять нормальному человеку. Хорошо известно пристрас
тие Сталина к ночным коллективным посиделкам с выпивкой и обсуждением в
ажных государственных проблем. Молотов и Ворошилов входили в ближайшее
окружение Сталина. Может, в этот раз, 10 июня ночью, они решили изменить марш
рут и заехать к Старику? Вино в доме есть. Подали же им шампанское в прошлы
й визит, дабы отметить чудесное воскрешение Горького. Почему бы еще раз н
е выпить шампанского с умирающим?
Согласно воспоминаниям Крючкова, третий Ц и последний Ц визит Сталина
состоялся 12-го. Горький не спал. Однако врачи, как ни трепетали они перед «Х
озяином», дали на разговор только десять минут. О чем они говорили? О книге
Шторма про восстание Болотникова. Затем перешли к «положению французск
ого крестьянства» (воспоминания Будберг). Получается, что 8 июня главной з
аботой генсека и вернувшегося с того света Горького были женщины-писате
льницы, а 12-го стали французские крестьяне.
Будберг утверждает, что 12 июня Горькому было плохо. То же подтверждается в
рачебными хрониками: «…значительная общая слабость, спутанность созна
ния, часто цианоз. <…> Сидит. Время от времени дремлет. <…> Около 1 ч. дня вырвал
о свернутым молоком. <…> Дремлет сидя. Отек нижних конечностей»…
Однако после посещения Сталина, как вспоминает Будберг, Горькому стало л
учше. И доктора это подтверждают: «Сознание ясное <…> Пульс правильный».
Создается поразительное впечатление, будто приезды Сталина волшебно о
живляли Горького. (Если на минуту забыть об ударных инъекциях камфары.) Го
рький словно не смеет умереть в присутствии Сталина. Это невероятно, но Б
удберг прямо скажет об этом пять дней спустя, после кончины писателя: «Ум
ирал он, в сущности, 8-го, и если бы не посещение Сталина, вряд ли вернулся к ж
изни. Ощущение смерти было и 12-го». Именно в тот день Сталин приезжал в посл
едний раз. После его посещения Горький проживет еще пять дней.
Семнадцать врачей бьются за жизнь государственно важного пациента. Но с
пасает его… мудрая беседа со Сталиным о женщинах-писательницах и францу
зских пейзанах. Выходит, главный его врач Ц Сталин.
«Надумали болеть!»

«Максимушка» и «товарищи»


Что-то здесь настораживает. Как бы ни был Сталин грубоват в отношении бли
жайшего окружения, как бы ни любил посиделки за полночь, но тот кордебале
т, который он организовал вокруг умиравшего Горького, либо вовсе выходит
за рамки здравого смысла, либо требует какого-то иного истолкования.
«Были у Вас в два часа ночи. Пульс у Вас, говорят, отличный (82, больше, меньше).
Нам запретили эскулапы зайти к Вам. Пришлось подчиниться. Привет от всех
нас, большой привет. И.Сталин».
Эскулап в римской мифологии Ц бог врачевания. Соответствует греческом
у Асклепию. В переносном, ироническом смысле Ц врач, медик. Кстати, Асклеп
ий в греческой мифологии воскрешал мертвых.
Да, «Хозяин» умел быть ироничным.
Что же все-таки происходило?
Горький до конца не входил в сталинское окружение. Сталин мог называть (и
даже считать) его своим соратником, бывшим товарищем по партии. Он мог наз
ывать (и даже считать) его своим другом. Но Ц не частью окружения. Положен
ие Горького в СССР и в мире было слишком значительно, чтобы Сталин посмел
без необходимости «вламываться» к нему ночью в дом, прекрасно зная о его
состоянии.
Впрочем, Ромен Роллан в «Московском дневнике» с удивлением замечает, как
Сталин развязно подшучивает над Горьким во время застолья в Горках-10: «К
то тут секретарь, Горький или Крючков? Есть порядок в этом доме?»
Вячеслав Иванов, лингвист, сын советского писателя Всеволода Иванова, вс
поминает (со слов отца), что Горький был возмущен резолюцией Сталина на по
эме «Девушка и Смерть», начертанной во время визита Сталина осенью 1931 год
а. Вот ее точный текст: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (любовь побежд
ает смерть). 11/ХЦ 31 г.». Иванов: «Мой отец, говоривший об этом эпизоде с Горьки
м, утверждал решительно, что Горький был оскорблен. Сталин и Ворошилов бы
ли пьяны и валяли дурака…»
Вообще-то «валять дурака» было нормой как раз в семье Горького. Там ценил
ись острые шутки. Особенно когда появлялся неугомонный Максим. Но Сталин
не был членом семьи. Как и Бухарин, который (что с не меньшим изумлением за
мечает Роллан) во время завтрака в Горках летом 35-го «в шутку» «обменивае
тся с Горьким тумаками (но Горький быстро запросил пощады, жалуясь на тяж
елую руку Бухарина)». И дальше: «Уходя, Бухарин целует Горького в лоб. Толь
ко что он в шутку обхватил руками его горло и так сжал его, что Горький зак
ричал».
Горький никогда не был вполне человеком партийного круга. Ег
о культурный и нравственный авторитет был совсем иным. Поэтому он мог св
ободно общаться с пушкинистом Ю.Г.Оксманом, физиологом И.П.Павловым, вост
оковедом С.Ф.Ольденбургом, писателем Вяч.Ивановым.
Сталин (человек очень умный) не мог этого не понимать.
Значит, попытка ночного вторжения была вызвана необходимостью. Ему, Стал
ину, это было зачем-то нужно. И 8-го, и 10-го, и 12-го ему был необходим или откров
енный разговор с Горьким, или стальная уверенность, что такой же разгово
р не состоится с кем-то другим. Например, с ехавшим из Франции к умиравшем
у Горькому Луи Арагоном.
Отношение Сталина к чудесному воскрешению Горького не совсем понятно. Я
сно, что он смущен. И страшно недоволен, что вокруг Горького, по его мнению,
слишком много людей. Особенно он недоволен присутствием Ягоды. На первый
взгляд это кажется нелогичным. Кому же еще, как не главе НКВД, сторожить п
оследнее дыхание (и последние слова!) государственно важного человека? С
которым (это уже не секрет) у вождя с некоторого времени возникли разногл
асия. Который дружит с его противниками Ц Рыковым, Бухариным, Каменевым.
К которому даже старый враг Горького Григорий Зиновьев обращается за по
мощью из тюрьмы, зная, что в обычае Горького прощать своих врагов и помога
ть им в безнадежных ситуациях.
«Алексей Максимович!
Искренно прошу Вас, простите мне, что после всего случившегося со мной я в
ообще осмеливаюсь писать Вам. У меня давно не было с Вами ни личного, ни пи
сьменного общения, и мне, по правде говоря, часто казалось, что я лично не п
ользовался Вашими симпатиями и раньше. Но ведь Вам пишут многие, можно ск
азать, все. Причины этого понятны. Так разрешите и мне, сейчас одному из не
счастнейших людей во всем мире, обратиться к Вам.
Самое страшное, что случилось со мною: на меня легло гнуснейшее и преступ
нейшее из убийств, совершившихся на земле, Ц убийство С.М.Кирова, того Ки
рова, о котором Вы так прекрасно сказали, что «убили простого, ясного, непо
колебимо твердого, убили за то, что он был именно таким хорошим и Ц страшн
ым для врагов» (цитата из статьи Горького «Литературные забавы», опублик
ованной в газете «Правда» 24-января 1935года. Ц П.Б). Конечно, раньш
е мне никогда и в голову не приходило, что я могу оказаться хоть в какой-то
степени связанным с таким, по Вашему выражению, «идиотским и подлым прес
туплением». А вышло то, что вышло. И пролетарский суд целиком прав в своем
приговоре. Сколько бы ни пришлось мне еще жить на свете, при слове «Киров»
мое сердце каждый раз должно почувствовать укол иглы, почувствовать про
клятие, идущее от всех лучших людей Союза (да и всего мира). <…>
Два дня суда
В январе 1935 года в Ленинграде состоялось заседание выездной сессии Военн
ой коллегии Верховного суда СССР по делу так называемого «Московского ц
ентра» Ц всего 19 человек, обвинявшихся в убийстве СМ. Кирова. Зиновьева, к
ак главного организатора, осудили на 10 лет тюремного заключения. Лев Каме
нев получил 5 лет, но вскоре после суда по так называемому «Кремлевскому д
елу» ему добавили еще 10. В августе 1936-го Каменев и Зиновьев были в последний
раз осуждены за участие в так называемом «Троцкистско-зиновьевском «Об
ъединенном центре» и казнены.
были для меня настоящей казнью. До чего дошло дело, я здесь увидел це
ликом впервые. Описать мне то, что пережито за эти дни, нет сил. Да для этого
нужно и перо другой силы. В душе настоящий ад. Болит каждый нерв. Страшно д
аже пытаться это описывать. Страшно это бередит. <…>
Вы Ц великий художник. Вы Ц знаток человеческой души, Вы Ц учитель жизн
и, Вы знаете и хотите знать всё. Вдумайтесь, прошу Вас, на минуточку, что озн
ачает мне сидеть сейчас в советской тюрьме. Представьте себе это конкрет
но. <…>
Помогите, Алексей Максимович, если сочтете возможным! Помогите, и, я думаю
, Вам не придется раскаиваться, если поможете.
Живите счастливо, Алексей Максимович, живите побольше Ц на радость всем
у тому, что есть хорошего на земле. Того же от всего сердца я желаю Иосифу В
иссарионовичу Сталину и его соратникам.
Если позволите, жму Вашу руку.
Г. Зиновьев
Я кончаю это письмо 28 января 1935 г. в ДПЗ, и сегодня же меня, как мне сказано, уво
зят… Куда Ц еще не знаю. Самое страшное: книг, которые мне переданы родным
и, я не получил. Мне их не дают пока. Я полон по этому поводу ужасной тревоги
. Помогите! Помогите!»
Ни письмо Зиновьева, ни письмо Каменева с такой же просьбой о помощи, посл
анные из тюрьмы, не были переданы Горькому. Это были гласы вопиющих в пуст
ыне, «увы, не безлюдной», как любил говорить Горький.
Обратим внимание, что Зиновьев отделяет Горького от непосредственного
окружения Сталина. В глазах Зиновьева Горький Ц последняя сила, не толь
ко не подчиненная «Хозяину», но способная сама повлиять на него. Оставим
историкам революции и большевизма разбираться в стилистических, психо
логических и, разумеется, политических тонкостях письма Зиновьева. Поня
тно, что оно написано эзоповым языком, с недвусмысленными намеками, по ка
ким направлениям вести защиту Зиновьева перед Сталиным, если эта защита
состоится. Ясно, что Зиновьев льстил Сталину в расчете на то, что Горький (
например, во время дружеского застолья) передаст «Хозяину» лесть и по до
броте душевной замолвит за него словечко.
Но сравним это письмо с посланием бежавшего после революции из Петрогра
да в Сергиев Посад писателя-философа В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48