Савинк
ов заметил в девушке смущение. «Наверное комнат никогда не сдавала».
Ц Сколько стоит?
Ц Пятнадцать рублей, но если вам дорого… Девушка, смутившись, покраснел
а.
Ц Нет, я беру за пятнадцать, Ц сказал Савинков.
Ц Хорошо, Ц и девушка, взглянув на него, еще больше смутилась.

4

Императорский университет показался Савинкову муравейником, в котором
повертели палкой. Съехавшиеся со всей России студенты негодовали потом
у, что были молоды. В знаменитом коридоре университета горела возмущение
м толпа. Варшавские профессора послали министру приветствие по поводу о
ткрытия памятника генералу Муравьеву, усмирителю польского восстания.
И от давки, волнения, возмущения, Савинков чувствовал, как внутри у него сл
овно напрягается стальная пружина. Он протискивался в аудиторию. Вместо
профессора Фан дер Флита на кафедру взбежал студент в русской рубашке с
закинутыми назад волосами, закричав:
Ц То-ва-ри-щи!
Савинкова сжали у кафедры. Он видел, как бледнел оратор, как прорывались п
еделя, а студент кричал широко разевая рот. Аудитория взорвалась бурей а
плодисментов молодых рук. У Савинкова похолодели ладони, внутри острая д
рожь. Взбежав на кафедру, он крикнул во все легкие: Ц Товарищи! Ц и начал р
ечь.

5

За окном плыла петербургская ночь. От возбужденья речью, толпой, Савинко
в не спал. Возбужденье переходило в мысли о Вере. Она представлялась хруп
кой, с испуганными глазами. Савинков ворочался с боку на бок. Заснул, когда
посинели окна.
Утром Вера проводила теплой рукой по заспанному лицу, потягивалась, натя
гивая на подбородок одеяло. За стеной кашлял Савинков.
Ц С добрым утром, Вера Глебовна, Ц проговорил весело в коридоре.
Ц С добрым утром, Ц улыбнулась Вера, не зная почему, добавила: Ц А вы вче
ра поздно пришли?
Ц Да, дела всё.
Ц Я слышала, выступали с речью в университете Ц и не дожидаясь оказала:
Ц Ах, да, к вам приходил студент Каляев, говорил, вы его знаете, он сегодня п
ридет.
Ц Каляев? Это мой товарищ по гимназии. Вера Глебовна.
Смутившись под пристальным взглядом, Вера легко заспешила по коридору. А
когда шла на курсы, у Восьмой линии обдал ее снежной, за ночь выпавшей пыл
ью сине-кафтанный лихач. И эта снежная пыль показалась Вере необыкновен
ной.

6

Студент Каляев был рассеян. Долго путался в линиях Васильевского остров
а. Даже на Среднем едва нашел нужный дом.
На столе шипел самовар. Горела лампа в зеленом, бумажном абажуре. Савинко
в резал хлеб, наливал чай в стаканы, слушал Каляева.
Ц Еле выбрался, денег, понимаешь, не было, уж мать где-то заняла Ц с легки
м польским акцентом говорил Каляев.
Ц С деньгами, Янек, устроим. Университет, брат, горит! Какие сходки! Слыхал
о приветствии профессоров?
У Каляева светлые, насмешливые глаза, непохожие на быстрые, монгольские
глаза Бориса. Лицо некрасиво, аскетически-худое.
Ц Рабы… Ц проговорил он.
Ц Единственная революционная организация это Ц «Касса». Я войду и теб
е надо войти, Янек.
Каляев был задумчив, не сводя глаз с абажура, он сказал:
Ц Вот я ехал сюда в вонючем вагоне, набит доверху, сапожищи, наплевано. Вс
ю ночь не спал. А на полустанке вылез, Ц тишина, рассвет, птицы поют, стою у
поезда и всей кожей чувствую, до чего жизнь хороша!.. а приехал Ц памятник
Муравьеву, жандармы, нагайки, Ц Каляев махнул рукой, встал, заходил по ко
мнате.
Над ночной стеной серых, грязных домов, в петербургском небе горело неск
олько звезд.
Ц Горят звезды, Ц тихо сказал Каляев, глядя в окно, Ц в небе темно, а звез
ды всё-таки есть. Горят и не гаснут. Савинков, смеясь, обнял его.
Ц Ты поэт, Янек! Хочешь прочту тебе свое последнее cтихотво-рение?
В зеленоватом, от лампы, сумраке Савинков закинуто встал, зачитал отрыви
сто:

«Шумит листами
Каштан
Мигают фонари
Пьяно.
Кто то прошел бесшумно
Бескровные бледные лица
Ночью душной в столице
Ночью безлунной
Полной молчанья
Я слышу твои рыданья
Шумит листами
Каштан
Пьяно,
А я безвинный ищу оправданья».

Ц Хорошо, по моему, Ц улыбаясь сказал Каляев.
Знаешь кого я люблю?
Ц Кого?
Ц Метерлинка.

7

Вера знала его быстрые шаги по коридору. Знала, что торопливо отпирает дв
ерь. Савинков знал, почему торопился со сходки. Поднимаясь, внутренне про
говорил: Ц «В окне свет». Ц Войдя, услыхал: Ц Вера поет вполголоса за сте
ной. И чем слышней пела Вера, тем сильней хотелось ее видеть.
Мотив кончился. Потом возник. Савинков услыхал: мотив пошел в столовую. Сн
ова стал приближаться. Когда был у двери, Савинков распахнул:
Ц Как вы напугали Ц вздрогнула Вера. Движенье было: поддержать. Савинко
в сказал:
Ц Я только что пришел, зайдите, Вера Глебовна, посидим.
Вера волнения его не видела.
Ц Вы сегодня не ходили на курсы?
Ц Почему?! Была.
Ц Ах были? Слушали Лесгафта, он любимец курсисток…
Ц О Петре Францевиче так стыдно говорить.
Ц Почему?
С Шестой линии со звоном, грохотом, вывернувшись, загремели пожарные. На д
алекой каланче запел жалобно набат. Вера обрадовалась пожару, чтоб встат
ь. Подойдя к окну, сказала:
Ц Пожар.
Ц Да.
В темноте, среди белого снега, с факелами, по улице скакали пожарные. Бежал
и люди. Сзади смешно ковыляла толстая женщина с палкой.
Ц Где-то горит, Ц проговорил Савинков. Вера чувствовала, он так близко, ч
то нельзя обернуться. Вера не успела подумать, хотела закрыть глаза, вырв
аться, повернуться. Вместо этого Ц закружилась голова. Савинков, держа е
е, целовал глаза, щеки, руки. Вера почувствовала запах одеколона. Что говор
ил, не разбирала. Видела что бледнеет, став необыкновенно близким. И, почув
ствовав, что под шепот падает, Вера закрыла глаза. Не испытывая счастья, об
хватила его за плечи.

8

На Подъяческой у курсистки Евы Гордон бушует собрание. Комната тяжело ды
шит дымом. Но квартира безопасна. Потому так и спорят члены кружка «Социа
лист». Брюнетка с жгучим семитским профилем, Гордон стоит у двери. Посред
ине жестикулирует марксист-студент Савинков, требуя политической борь
бы, сближения с народниками. Слушает рабочий Комай, упершись руками в кол
ена, с лицом, словно вырубленным топором. Курит студент Рутенберг. Поблес
кивает черным пенсне краснорыжий человек средних лет с лошадиным, цвета
алебастра, лицом М.И. Гурович, сидит он возле рабочего Толмачева, смуглого
цыгана защепившего складкой переносицу, чтобы лучше понять Савинкова.

Савинков говорит о борьбе, о терроре. Приливает к сердцу Толмачева тоска.
Хлопает в мозолистые ладоши. И Гурович аплодирует, крича:
Ц Правильно!
Ц Товарищ Гурович, тише! Ц машет хозяйка, Ц вот уж какой вы, а еще старши
й.
Ц Ах, что вы товарищ Гордон!
Ц Правильно, Борис Викторыч! Ц кричит Комай. Савинков протягивает руку
за остывшим чаем. Но руку горячо жмет Гурович.
Ц Удивительно говорите, большой талант, батюшка, Ц отечески хлопает по
плечу.
Ц Расходитесь, расходитесь товарищи…
Ц Не все сразу.
Ц Вам на петербургскую, товарищ Савинков? Савинков и Гурович выходят с П
одъяческой. Оба чувствуют, как было накурено в комнате. Охватила сырость
ночных мокрых тротуаров. А Ева Гордон открывает окно. И зелено-синим стол
бом тянется дым кружка «Социалист» вверх, в побледневшую петербургскую
ночь.

9

Из-за Невы бежал синеющий рассвет, дул крепкий приневский ветер, Гурович
в темно-синем халате с пушистыми кистями сидел, задумавшись, в кабинете. Э
ту весну он решил провести в Крыму. Лицо было сосредоточено. Он что-то обд
умывал. Потом на листе ин-фолио вывел Ц «Директору департамента полици
и по особому отделу».
Просторная квартира выходила на набережную. Нева просыпалась. В елизаве
тинские окна вплывало солнце, заливая Гуровича за столом ярким светом.

10

Вера была счастлива. Брак с Борисом иначе нельзя было назвать. Но всё же ма
лым углом сердца хотела большего. Больше ласки, участия, ждала тихих слов,
чтоб в любви рассказать накопившееся.
Ц У меня нет жизни без тебя, Борис. Савинков смотрит, улыбаясь. Думает: жен
щину трудно обмануть, она по своему слышит мужчину.
Ц Ты, Борис, меня меньше любишь, чем я тебя. Ведь когда ты уходишь, у меня за
мирает жизнь. Ты даже не представляешь, как я мучусь, боюсь, когда ты на соб
раниях.
Ц Впереди, Вера, еще больше мучений. Я ведь только начинаю борьбу.
Ц И я пойду с тобой. Разве не было женщин в революции?
Ц Женщины в революции никого не любили кроме революции, Ц говорит Сави
нков, блестя монгольскими углями глаз.

11

Каляев сегодня был бледнее обычного. Худые плечи, прозрачные глаза, скре
щенные, похожие на оранжерейные цветы, руки с тонкими кистями. Он казался
Савинкову похожим на отрока Сергея Радонежского с картины Нестерова. Ка
ляев задумчиво забывал в пространстве светлые глаза. Говорил Савинков.

Ц Янек, хочется дела Ц расхаживал он по комнате.
Ц Хочу практики, я, Янек, не люблю теории, живой борьбы хочу, чтобы каждый н
ерв чувствовал, каждый мускул, вот я и против тех, кто в нашей группе прида
влен экономизмом, отрицает необходимость борьбы рабочих на политическ
ом фронте. Возьми вот «Рабочую мысль», ведь читают с жадностью, даже пьяни
цы, старики читают. Задумываются, почему, мол, студенты бунтуют? Стало быть
нельзя смотреть на рабочего, как на дитятю. У него интересы выше заработн
ой платы. А у нас не понимают, поэтому отстают от стихийного подъема масс.
А подъем, Янек, растет на глазах. И горе наше будет в том, если мы, революцион
еры, не найдем русла по которому бы пошла революция. Ты знаешь, вот Толмаче
в, молодой красавец слесарь, рассказал я им на Александровском сталелите
йном о народовольцах-террористах. Едем с завода, а он вдруг Ц эх, Борис Ви
кторович, как узнал я от вас, что в Шлиссельбурге еще 13 человек сидят Ц душ
а успокоиться не может! Ц Чем это кончится? Бросит такой Толмачев кружки
наших кустарей, выйдет на улицу и всадит околодочному нож в сердце!
Вера любила, когда горячился Борис. Он действительно походил тогда на ба
рса, как смеясь говорил Каляев: Ц «ходил как барс, по слову летописца».
Савинков резал комнату большими шагами.
Ц Ты о чем, Янек, думаешь? Ц проговорил, остановившись.
Каляев поднял нервное лицо, сказал:
Ц Разве не стыдно сейчас жить? Разве не легче умирать, Борис, и даже… убив
ать?

12

Жандармский ротмистр близко нагнулся к карточке на двери, был близорук.
Потом рванул звонок четыре раза, не оборачиваясь на солдат.
Савинкову показалось Ц потоком хлынули жандармы, а их было всего четвер
о. Ротмистр с злым, покрытым блестящей смуглью, лицом шагнул на Савинкова.

Ц Вы студент Савинков? Проведите в вашу комнату. В комнате, опершись рука
ми о стол, стояла бледная Вера.
Ц Проститесь с женой.
Сдерживая рыданья, обняв Бориса, Вера не могла оторваться от его холодно
ватых щек. Но лишь Ц взглянула. Он ответил взглядом, в котором показались
любовь и нежность.
Находу застегивая черную шинель золотыми пуговицами с орлами, Савинков
вышел с жандармами. Вера слышала шаги. Видела, как тронулись извозчики. На
ступила какая-то страшная тишина. И Вера, рыдая, упала на кровать.

13

Ночь была теплая, весенняя. Город таял в желтом паре фонарей. Прямые улицы
, бесконечные мосты в эту ночь стали прямее, бесконечнее. Савинкову казал
ось, жандарм едет с закрытыми глазами. На Зверинской обогнали веселую ко
мпанию мужчин и женщин. Оттуда летели визги. Савинков видел: Ц путь в Петр
опавловку. «Ничего не нашли, неужели провокация?» Ц думал он. Извозчик по
ехал по крепостному мосту.
Савинков вздрогнул, перекладывая ногу на ногу.
Ц Холодно? Ц спросил жандарм.
Из темноты выступили мрачные здания, кучи кустов, «как в театре» Ц подум
ал Савинков. Вырастали бездвижные силуэты часовых. Они слезли с пролетки
. Шли по двору крепости. Желтый свет фонарей освещал лишь короткое простр
анство.
От ламп в конторе Савинков закрылся рукой.
Ц Пожалте Ц сказал офицер.
Савинков пошел по длинному коридору.
Ц Сюда Ц сказал голос.
Савинков вошел в темноту камеры. И дверь за ним замкнулась.


ГЛАВА ВТОРАЯ

1

В детской братьев Савинковых, на карте Европейской России, Вологодская г
уберния была розового цвета. На уроках отечественной географии не нрави
лось Борису Савинкову слово «Во-лог-да». Было в нем что-то холодное, розов
ое, похожее на тундру и клюкву.
А теперь ссыльный Савинков идет по Вологде. Скрипит на морозе деревянный
тротуар. На Галкинско-Дворянской, где живет он в доме костела, даже троту
ара нет. Можно утонуть в пушистых сугробах. Краснорожие мальчишки-волог
жане, похожие на анисовые яблоки, возятся день-деньской с салазками прот
ив дома.
Политикантишке, как зовут северяне-туземцы ссыльных, не пристало, конеч
но, рассуждать об обычаях Вологды. Чай тут пьют с блюдечка, при этом свистя
т губами, словно дуют в дудку. Город хлебный, рыбный, лесной.
Это не Москва и не Петербург, где агитаторы, студенты, рабочие, интеллиген
ты. Тут тишь да гладь. Северный, суровый край Вологда.
И всё-таки много хлопот губернатору графу Муравьеву. Со всей империи шлю
т сюда поднадзорных. Сколько нужно полицейских чинов, чтобы только по ут
рам поверять: Ц все ли целы.
К Савинкову в дом костела ежедневно приходит стражник Щукин. И каждоутре
нне говорит: Ц Здравствуйте, господин Савинков.
Ц Зравствуй, Щукин.
Переминается у порога дегтем смазанными сапогами Щукин, хмыкает. Он добр
одушен, это видно по усам.
Ц Видишь, никуда не убежал.
Ц Да куда тут, господин Савинков, бежать. Леса. Лесами куда убежишь? Да и бе
жать чего, живете дай Бог всякому. Прощайте, господин Савинков.
Ц Прощай, Щукин.
Но только вначале был доволен Вологдой Савинков. Когда отдыхал, когда ве
рнулся голос, после девяти месяцев крепости ставший от молчания похожим
на голос кастрата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44