Высокий лоб с двумя морщинами, седые виски, чёрные густые усы. Расстёгнутое бежевое пальто из очень мягкого материала, с шикарным меховым воротником, более приличествующим, как посчитал Иван Иваныч, женской одежде. Они были почти ровесниками, но Степанский смотрелся если не младше, то намного благополучнее, здоровее потёртого жизнью Иваныча.
Увидев друзей, Степанский широко развёл руки, как будто хотел обнять сразу обоих, но ограничился рукопожатиями.
— Если бы вы знали, как я рад вас видеть, ребята!
Голос у него стал ещё более бархатным, чем прежде.
Андреич скромно держался в сторонке:
— Здравствуйте, Вячеслав Валентинович.
— Кто это? — Степанский по-барски нахмурился.
— Наша охрана, — уточнил Николай. — Заводская.
— А-а-а, — Степанский повернулся к Андреичу спиной, шагнул вперёд и взял расступившихся Калмычного и Петушкова под локти. — Как мне приятно вас видеть, родные мои! Сколько лет, сколько зим… Хотя там, где я живу, зимы нет. Представляете, весь год температура не опускается ниже двадцати градусов. Когда я вылетал, было тридцать шесть. Лето! Если и есть рай на земле, то он в Акапулько. Или где-то в окрестностях…
— Хорошо выглядишь, — Петушков говорил искренне. — Прямо плантатор какой-то.
— А я плантатор и есть. Эксплуатирую бедных латинос, деру с них три шкуры и держу в чёрном теле. Ха-ха-ха!
— Гражданство уже получил?
— А на кой оно мне? Хватает вида на жительство. И потом, я же ведь патриот!
— Не замёрзнешь у нас?
— Да, отвык я от ваших морозов. Но ничего, как-нибудь перекантуюсь. Потных женщин и горячей текилы мне хватало и там. Соскучился я по родному… Знаете, какая тоска берет иной раз? Аж сердце щемит!
Степанский сильнее сжал локти друзей.
— Так возвращайся, в чем проблемы?
— Не могу, бизнес держит. Я и прилетел-то всего на три дня. Даже если не управлюсь с делами, все равно придётся возвращаться. Обидно, что не успею с вами толком посидеть…
С получением багажа заминки не произошло. У Степанского оказалось два чемодана. Чёрный пластмассовый и бледно-жёлтый, в тон пальто, из хорошо обработанной толстой кожи. На крышке чёрного белели наклейки: Амстердам, Вена, Стокгольм, Йоханнесбург, Сидней, Нью-Йорк.
— Да, пришлось помотаться по свету, — вздохнул «плантатор», перехватив взгляд Петушкова.
Сняв чемоданы с ленты транспортёра, он поставил их на пол и выразительно покосился на Андреича. Отставной морпех дёрнул щекой, помешкал и взял жёлтый чемодан. Второй поднял Калмычный.
Вышли на улицу.
Степанский остановился, вдохнул полной грудью.
Закрыв глаза, дождался, когда несколько колючих снежинок упали на лицо.
И проникновенно сказал:
— Здравствуй, родина!
Глава пятая
Акулов нажал выключатель.
Взорвалась лампочка люстры. Под ногами захрустели осколки.
Света из окна было достаточно, чтобы не расшибить колени о мебель и зажечь две настольные лампы, на своём и волгинском столах.
Закрыл жалюзи, и через середину кабинета пролегла тёмная полоса. Заглянул в шкаф. Месяц назад в нем наводили порядок, но всевозможное барахло опять успело скопиться в изрядном количестве. На полке, отведённой для инструментов, лежали плоскогубцы и молоток, набор отвёрток, гвозди, моток изоленты. Лампочек не было, хотя Андрею казалось, что Волгин недавно приносил несколько штук.
Ладно, сойдёт и так. Может, полумрак подтолкнёт к откровенности?
Акулов выглянул в коридор:
— Проходите.
Вдову Громова сопровождал адвокат Мамаев. Высокий, черноволосый. Расстёгнутое кожаное пальто, костюм из тонкой материи. Аромат туалетной воды, такой сильный, как будто правозащитник не брызгался, а купался. Если бы Акулов ездил в больницу вместо Сергея, то мог бы сказать, что адвокат пользуется той же водой, что и Громов. Выражение лица было таким, словно Мамаев репетировал свою роль на похоронах.
В том, что он там будет присутствовать, теперь можно было не сомневаться.
Александра Громова держала на руках ребёнка. Оказавшись в кабинете, девочка начала плакать, и несколько минут ушло на то, чтобы её успокоить. Когда это удалось, вдова посмотрела на сыщика:
— Мне не с кем было её оставить.
Прозвучало, как обвинение.
— Вы так настаивали на встрече, что…
Ещё один камушек в его огород.
И правда, настаивал. Когда удалось до неё дозвониться, она возмутилась:
— Что значит — я «где-то скрываюсь»? Кажется, я могу быть свободна в своих перемещениях. И не обязана сидеть дома… Вы должны понимать, как мне тяжело. Хотите со мной поговорить? О чем?
Акулов предложил два варианта. Он был готов как встретиться в управлении, так и навестить женщину по месту жительства.
— Нет, не надо ко мне приезжать! Зачем это надо? И вообще… Вы что, не можете подождать, пока пройдёт сорок дней?
Теперь Акулов сидел за столом и смотрел на Александру, занявшую «посетительский» стул. Клетчатая мини-юбка с разрезом, сапожки на «шпильке». Лёгкая куртка спортивного типа, с капюшоном. Кажется, великоватая размером и явно не соответствующая остальным деталям гардероба. Последствия нервного потрясения? Плохой вкус? Второпях накинула на плечи то, что подвернулось под руку?
Успокоив ребёнка, Александра передала его Мамаеву.
— Спрашивайте. Что вас интересует? — Одновременно она указала рукой на кожаное кресло у стены, предлагая Мамаеву сесть, но адвокат покачал головой и остался стоять, баюкая малышку.
Девочка задремала. То, с какой нежностью о ней заботился адвокат, наводило на определённые размышления.
Акулов задал первые вопросы. Ответы слушал в полслуха, не забывая изображать живой интерес и кивая, когда Александра делала паузы. Она, несомненно, могла рассказать много полезного — но столь же очевидным было и то, что ничего не расскажет. Ни сейчас, ни сорока днями позже.
Она не предупредила, что придёт с адвокатом. В принципе, Андрей имел основания указать Мамаю на дверь и пообщаться с дамочкой тет-а-тет. Дало бы это что-нибудь? Вряд ли. О причинах, по которым Александра пришла с адвокатом, можно было строить любые предположения, но одно не вызывало сомнений: никто её к этому не принуждал, никакая мафия не приставляла к ней соглядатая из опасений, что вдова наговорит лишнего. Сама этого захотела. И ребёнок… Акулов не верил, что его было не с кем оставить. Взяла с собой, чтобы иметь благовидный предлог в любой момент оборвать разговор или затянуть паузу для обдумывания опасного вопроса.
Спустя двадцать минут разговор был закончен.
Александра первой покинула кабинет, в дверях бросив короткое «до свиданья!». Адвокат с ребёнком задержался. Будучи заметно выше ростом Андрея, он тем не менее умудрился посмотреть как-то снизу и задушевно спросил:
— Скажите, а вообще есть надежда, что это убийство когда-нибудь будет раскрыто?
В его глазах плескалась скорбь.
Стоило труда удержаться от удара по челюсти.
— Ах, какой бандитизм… Что творится! Что творится, Господи, Боже мой…
Андрей в окно наблюдал, как они шли к машине. Во двор управления посторонний транспорт не допускали, но Мамаев как-то уломал постового и припарковал свою тачку возле крыльца. Акулов хоть и разбирался в автомобилях, но определить эту модель не мог. Большая новая иномарка, посреди крыши — стеклянный люк. Пискнула сигнализация, Мамаев, передав девочку матери, открыл заднюю дверь. Наклонился в машину, что там поправляя. Когда он выпрямился, стало видно детское сиденье, закреплённое на диване…
В процессе допроса Александра несколько раз подражала героине «Основного инстинкта», закладывая ногу на ногу таким образом, что Акулов теперь точно знал, какое нижнее бельё предпочитает вдова. Шёлковое, тёмного цвета, с орнаментом из цветочных бутонов. Анализируя разговор, он попытался увязать это со своими вопросами, но не нашёл явной зависимости. Вряд ли таким пикантным способом она хотела сбить его с толку или же заставить забыть о неосторожном ответе. Скорее всего, просто нервничала.
Было от чего.
Она не сказала ни слова правды, за исключением своих установочных данных.
Вкратце её рассказ был таков: с Громовым она познакомилась три года назад при обстоятельствах, которые не помнит. Спустя какое-то время он сделал ей предложение, и она его приняла. С тех пор нигде не работала, занималась домашним хозяйством (прежде была инструктором фитнес-клуба). О своей деятельности Василий Петросович жене не сообщал. Уходил, приходил. Клал на тумбочку деньги. Дарил на 8-е марта цветы. С друзьями не знакомил, о врагах не рассказывал. Каких-то людей она видела, когда они ходили в ресторан или поиграть в боулинг, — с мужем здоровались, говорили, рекомендовали новое блюдо или помогали выбрать шары.
— Вы их можете описать?
— Люди как люди.
— Тоже примета. Бывают люди как боги. Может быть, имена?
— Саша, Петя… Достаточно?
Спокойное лицо, прямой взгляд. Движение ног, блеск колготок. Разрез на юбке расходится, женщина не торопясь его поправляет. Акулов трёт подбородок, рисует чёртиков в блокноте. Можно прекращать допрос прямо сейчас, ничего ценного он не услышит, даже если выпроводит адвоката.
О том, кто мог покушаться на Громова, ей ничего не известно. Она была дома и в первый раз, и вчера.
— Значит, вы понятия не имеете, чем занимался ваш супруг?
— Мужчины о таких вещах не говорят.
— Да?
— Я думаю, ваша жена тоже не знает, чем вы занимаетесь на работе.
— Недавно он купил новый джип…
— Одолжил деньги у какого-то друга.
Акулов раскрывает паспорт Александры, смотрит штапм о прописке. Усмешка появляется невольно: он давно знает адрес, указанный там. Посёлок железнодорожников в тридцати километрах от города, улица Второй каланчи, барак номер пятнадцать. Смотрит на Александру. Она понимает без слов:
— Василий когда-то работал в депо.
— Стрелочником?
— Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.
— Сразу несколько?
— Поочерёдно.
Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:
— Вы приезжали в больницу?
— Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.
— И он вам ничего не сказал?
— Мой муж прошёл Афган.
— Это не значит, что он должен был молчать.
— Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.
Движение ног, блеск колготок…
* * *
…Андрей прижался лбом к холодному стеклу.
Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.
Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.
* * *
Тиканье настенных часов раздражало.
Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.
Калмычный сидел за столом, опустив голову и положив перед собой руки. Разглядывал ногти.
Степанский развалился в кресле. Действительно, ни дать ни взять — плантатор. Ни за что не скажешь, что он эмигрировал в Мексику каких-то три года назад. Полное впечатление, что там родился и с детства привык командовать прислугой на вилле.
Вытянутые ноги Степанского почти касались двух чемоданов, которые принёс в кабинет начальник охраны. Он не поставил их у стены и не убрал в шкаф, а бросил чуть ли не посреди помещения. Недовольство, что ли, так выразил? Поставил и ушёл, сухо обещав явиться по первому зову. Остаться ему не предложили, хотя обсуждаемые проблемы его тоже касались. И, как оказалось в дальнейшем, не в последнюю очередь…
Все было сказано. Калмычный уложился в четыре минуты, вопросами его не перебивали.
— Позвони Громову.
Калмычный взялся за телефон. Набрал номер мобильника:
— Выключен.
— Звони домой.
— Он там не сидит.
— Моли Бога, чтоб он там не лежал… с ножом в глотке.
— Типун тебе на язык! — Иван Иваныч сильно удивился: обычно Степанский любые неприятности встречал с юмором и не уставал повторять, что без них жизнь казалась бы пресной; сейчас же он смотрел на бывших компаньонов так, словно они были во всем виноваты, тогда как он к той давней истории не имеет ни малейшего отношения.
— Звони.
На аппарате Калмычного был включён режим громкой связи.
Длинные гудки поплыли по кабинету.
— Недавно там автоответчик стоял, — удивился Николай.
Ответил незнакомый мужской голос:
— Алло.
Калмычный растерялся и, после секундного замешательства, посмотрел на дисплей, где светился набранный номер. Ошибки не было. Тогда он сказал:
— Мне нужен Василий Петросович.
— Кто спрашивает?
— Простите, а кто будете вы?
На лице Калмычного сильнее обозначились морщины. Он уже понял, что с Громовым случилась беда. Скорее всего, трубку в его квартире снял следователь. Представив, как его будут таскать на допросы, Иваныч решил оборвать разговор, если собеседник снова попытается выяснить его личность.
Помешкав, неизвестный вздохнул:
— Ладно, сейчас… — после этого он отошёл от аппарата, и дальнейшие его слова было разобрать трудно. — Саша… Там кто-то… Поговоришь?
Жену Громова Калмычный видел два раза, и она ему не понравилась. Конечно, Александра была привлекательной женщиной, но жить бы с ней Иваныч не стал. И другу бы не посоветовал.
— Да. Кто это?
— Калмычный.
— Васю убили. — Ни тени эмоций; голос — как у живой куклы.
— Когда?
— Ночью. Взорвали в машине. Мне звонил следователь.
Воротник рубашки стал тесным. Иваныч, засунув под него указательный палец, несколько раз сильно дёрнул.
— Где это… было?
— Господи, откуда я знаю?! Кажется, возле бани какой-то. И чего его туда понесло вместо дома? — Теперь эмоции проявились. Что-то близкое к истерике… Нет, скорее — сильное раздражение. Только непонятно на кого. На звонящих, донимающих одинаковыми вопросами? На убийц? Милицию? Мужа, позволившего себя уничтожить?
— Мы чем-нибудь можем помочь?
— Чем? Сама справлюсь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44