— Ой ли?
— У Ларисы Валерьевны такие знакомства, что никто на нас не наедет. Честное слово!
— Но за баню он не платил?
— За баню он никогда не платил. И за тренировки тоже не платил. Но это у Ларисы Валерьевны спрашивайте, я человек маленький. Мне сказали денег с него не брать — я и не брал. Да он и не предлагал никогда!
— Ладно, спросим. А как у вас обстоит дело с блядями?
— У нас с ними никаких общих дел нету.
— Семён Семеныч! Покажите мне такую баню…
— Честное слово! Если клиенты чего-то такого хотят, то я им газету даю и телефон. Пускай сами вызванивают, а я — пас.
— Что, противно?
— Просто не нужно.
— Если иметь с каждой по стольнику за «проход», то получится заметная прибавка к зарплате.
— Вы же не берете взятки? Вот и я не беру. Принципы у меня такие. Что, не может их быть?
— Может, может. Ты, главное, так не волнуйся. Про первое покушение ты откуда узнал?
— Лариса Валерьевна говорила.
— Поподробнее…
— Ну, сказала, что клиента нашего чуть не завалили, вместе с шофёром. Я спросил, которого — она рассказала. Но как, где, за что — не говорила. Сама, может, и знает. Только не говорите ей, что я это сказал.
Запиликал пейджер. Акулов прочитал сообщение:
«Срочно позвони дежурному. Дежурный».
Подумал: скандал со следачкой получил продолжение. Сейчас всех соберут на ковёр. И снимут штаны. Как она обещала. Спрятаться, что ли?
— Где телефон?
— Сейчас принесу.
Пока Санёк ходил к стойке за аппаратом, Андрей вспомнил, что так и не посмотрел предыдущее послание. Нашёл его:
«Я освободилась. Можем встретиться. Позвони. Мария».
Да, здорово?.. Сейчас она пятый сон уже видит.
Принеся трубку комнатного радиотелефона, администратор деликатно вышел за дверь.
— Старший оп-перативный дежурный Северного РУВД майор мил-лиции Гунтере слуш-шает. Да, аллё!
— Арвидас, это Акулов. Что там у нас?
— Акул-лов, эт-то ты?
— Я, Арвидас, я!
— Аллё! Теперь мен-ня слышно? Кул-лебяк-кин сбежал из больницы…
* * *
Утро, серый рассвет за окном.
В кабинете накурено.
Катышев растёр лицо. Помолчал, собираясь с мыслями. Сильно выдохнул, прежде чем начать говорить. Он выглядел очень усталым.
— Скандал удалось немного замять. Эта Молдавская оказалась непростой штучкой…
— Какая штучка?
— Не какая, а кто. Молдавская Илона Альбрехтовна, следачка эта чёртова.
— С таким псевдонимом надо выступать на эстраде, а не в прокуратуре работать. Илона Молдавская. Звучит!
— Да и смотрится ничего. Кстати, она не такая молодая, как кажется. Четыре года стажа, старший по ОВД…
— Теперь я понимаю, почему у нас ни одну банду не могут осудить по нормальному.
— Не перебивай, я сам перебьюсь. Так вот, говорю, девка она не простая…
Абрек, которого ударил Акулов, числился в розыске за РУБОП. Мажидов Магомед Мартузович, двадцати шести лет, не работающий, экс-чемпион области по греко-римской борьбе. Искали его с марта месяца, но, видно, не сильно усердствовали в этом деле, направили карточку в информационный центр и успокоились. Мажидов в подполье не уходил, только сменил номер в гостинице, где проживал постоянно, — переехал с седьмого этажа на одиннадцатый и этим обманул доблестных сыщиков. А в апреле, через месяц после объявления розыска, заделался помощником депутата Госдумы.
— Ты знал, что его ищут?
— Откуда, Василич? Когда прошла тридцать четвёртая ориентировка, я ещё в камере парился. Если б знал — ударил бы дважды.
— Его сегодня отпустят.
— Что, депутат индульгенцию выписал? — Акулов прищурился.
— Я думаю, депутат пока не в курсе событий. Сидит в своей Москве и решает, что для нас лучше: ввозить ядерные отходы или подержанные иномарки… Так что депутат пока ни при чем, просто никто не хочет раздувать скандал с этой дурой Молдавской. Старший следователь городской прокуратуры покрывает убийцу! Кому это надо? Да и у РУБОПа с доказательствами слабовато. Сам знаешь, как у них часто бывает: широкий замах кончается слабым ударом. В январе была какая-то «стрелка», на которой одного чувака завалили. По оперданным, это сделал Мажидов. Но нет ни свидетелей, ни пистолета. Рассчитывали, что Мажидова в камере удастся дожать. Но теперь, из-за этой актрисы, его даже на трое суток никто не закроет. Допросят и выпустят. Тем более, что недавно умер один из тех, кто в этой «стрелке» участвовал. Если сильно припрёт, Мажидов на него мокруху и повесит.
— А что его связывает с Молдавской?
— Мне не докладывали. Любовь, наверное. С взаимовыгодным интересом. Если он даже на нас буром попёр — представляешь, как в других местах можно было выделываться! Лялька прокурорская под боком, в кармане мандат — и плевать ему на то, что его кто-то ищет. Хорошо, хоть ты от души звизданул!
— До сих пор репа трещит. Теряю квалификацию.
— Руоповцы, кстати, все удивлялись, как ты его с одного удара завалил. Чтобы из нашей камеры забрать, они СОБР с собой притащили… У тебя кофе есть? Сделай, пожалуйста.
— Сейчас посмотрю.
В шкафу нашлось не только кофе, но и полбутылки коньяка, оставшегося с проводов Волгина в отпуск. Акулов выдернул пробку, понюхал: не вдохновляло. Вспомнил, как бегали за этим пойлом в ночной ларёк. Откуда там может быть настоящий коньяк? Бодяга, хотя и не самая гнусная. Никто, по крайней мере, не отравился.
— Будешь, Василич?
— Не сдохнем? Давай! Есть чего на зуб положить?
Акулов порылся и нашёл банку толстолобика в томате и шоколад.
— Консерву оставь на другой раз. А это давай. Будем интеллигентничать.
Андрей запер дверь и приготовил кофе. Подстелил бумагу, чтобы не замарать казённый стол, и разлил по рюмкам спиртное.
— Хорошая посуда у вас, — заметил Катышев, ломая шоколад. — И как до сих пор не растащили?
Поднял рюмку:
— Давай! За нас, хороших… Уф, как пошла… Ну и гадость!
ББ закусил кусочком с большим цельным орехом. Проглотил, потёр пальцем стол, застеленный бланками протоколов. Высказался:
— Есть такая профессия — родиной торговать! А мы уже не актуальны. И чего ради ломаемся?
В устах Катышева громкие слова звучали несколько лицемерно. Андрей промолчал. Тем более, что для него такой вопрос давно не стоял. Он знал, ради чего остаётся на этой работе. И почему не занялся частной охраной, как ему совсем недавно предложили.
— Наливай. И послушай меня: в городской, — имелась в виду прокуратура, — теперь будут пасти каждый наш шаг. Особенно по этому делу. При малейшей оплошности нахлобучат по полной программе. Во все половые щели отымеют, как Молдавская и обещала. В следующий раз нам с рук ничего не сойдёт. До каждой точки в документах станут доё…ваться. Проверками замордуют… Как эти олухи Кулебякина проворонили?
— Молча. Один придурок до спирта дорвался, второй с медсёстрами лясы точил. Как всегда и случается.
— Козлы, одно слово. В городской ещё ничего об этом не знают. Вот обрадуются-то! Как думаешь, есть шанс его до вечера отловить? Или до утра хотя бы?
— Навряд ли.
— Надо затариваться вазелином… Блин, ты же сам говорил, что никуда он не денется!
— Ошибся. Похоже, именно он Громова и подставил. Отсемафорил, кому надо, про баню и машину помог заминировать. Беспроигрышный вариант: если не завалят из автоматов, то взорвут обязательно. А сам схватил шальную пулю.
— Голова не работает, туго соображаю… Вообще-то похоже на правду! Прав я был, когда говорил, что надо трясти Кулебяку! Чувствую, теперь мы его долго будем ловить.
— Ничего, весной снег сойдёт — сам обнаружится. В лесочке…
— Что про него вообще известно?
— Мать умерла, отец алкоголик. Жил с ним, но где-то есть девушка. Ни фамилии, ни адреса — ничего не известно. Любитель машин, хороший водила. Своей никогда не было. В девяносто восьмом судим за угон, получил два года условно. Надо будет потрясти его связи по тому делу…
— Бля-а-а, — Катышев, выпив коньяк, обхватил руками голову, — Ведь в наших руках был сучонок! Надо было колоть прямо на месте, без всякой больницы. Мордой по трупешнику повозить. Сейчас бы знали весь расклад! Слушай, а как Громов оказался в машине? У кого ключи были?
— У Кирилла. На «мерсе» центральный замок, он его с брелока открыл, когда стрельба началась.
— А на хрена Громов в машину полез, если все равно уехать не мог?
— Теперь это одному Богу известно. Может, пушку взять хотел. Или надеялся, что Кирилл успеет добежать.
— Логично… У тебя какие планы?
— Спать. Вечером появлюсь.
— На место больше не поедешь?
— Чего мне там делать? Гильзы и без меня соберут. Тем более сейчас туда заявится Воробьёв, а я не хочу лишний раз с ним встречаться. Меня изжога потом мучает. Да и Ларису надо где-то искать.
— Лариса, Лариса… Знакомое имя!
— Главное — редкое.
— Позвони Волгину. Если мне память не изменяет — он её должен знать. В девяносто восьмом они нашли общий язык… До чего тесен мир! Ладно, пойду я к себе. Мне ещё развод проводить.
— Василич, я его прогуляю?
— Гуляй…
После ухода Катышева Андрей изменил планы и не поехал домой немедленно, как собирался. Убрал коньяк, открыл форточку, налил себе ещё чашку кофе и сел к компьютеру. В личной картотеке Волгина, которая насчитывала больше двух тысяч лиц, Лариса Бурденко числилась. К установочным данным, которые Акулов и так уже знал, прилагался комментарий: «Убийство Локтионовой И. В.», но никаких других пояснений. Андрей чертыхнулся: напарник, опасаясь, что его базой данной могут воспользоваться посторонние, часто боялся вносить в неё важную информацию. Предпочитал держать в голове или шифровал в записных книжках так, что потом и сам долго не мог разобраться. Другие ссылки на Локтионову в картотеке отсутствовали, и Акулов взялся за телефон, в который раз удивляясь, что Сергей, вообще-то педантично относившийся к документам, иногда допускал грубые просчёты в обработке собственной информации.
Набрал номер мобильника Волгина, начал ждать. После десятого гудка раздался заспанный голос:
— Кто там?
— Котик, это я.
— Инспектор Планктонов?
— Да, господин комиссар Океанов. Можешь перезвонить с нормального мне в кабинет?
— Лень. Говори так. Что-то случилось?
— Объявили тревогу. Я подумал, что тебе будет интересно об этом узнать. Как отдыхается?
— Ходил в Эрмитаж. И в Кунсткамеру.
Акулов кратко обрисовал дело.
— Да, я помню Ларису. Давно с ней не общался, но думаю, что и она меня не забыла. Позвоню, попрошу, чтобы с тобой была откровенна. Но ничего не обещаю. Телефон у неё не изменился?
— Прежний.
— Сегодня постараюсь с ней связаться, а потом тебе звякну. Если будете встречаться — держи себя в руках. Если понравишься, она потребует от тебя невозможного. А ты ей понравишься.
— Ничего, раз ты через это прошёл, то и я как-нибудь справлюсь…
Закончив разговор с Волгиным, Андрей отыскал Валета. Осведомитель был дома.
— Можем поговорить?
— Да, Анька спит.
— Евгений, ты сауну любишь?
— Положение обязывает любить. Да и для здоровья полезно. А что? Хотите попариться? Могу устроить…
— Отставить. Надо тебе посетить одно место. Отдохнуть там как следует. Слушай внимательно…
* * *
В три часа дня, когда Акулов спал у себя дома, позвонил Катышев.
— Приезжай, — сказал он устало, — закрыли Сазонова.
— За наркоту? — Имелись веские основания подозревать Шурика в связях с торговцами героином.
— За убийство Громова.
Глава четвёртая
Вся жизнь Ивана Ивановича была неразрывно связана с предприятием. Семнадцатилетним пареньком он поступил в слесарный цех, через год ушёл в армию, после службы вернулся на прежнее место. Справил свадьбу в заводской столовой, поступил на вечернее отделение Технологического института. Медленно, шаг за шагом, делал карьеру. Каким ему виделось будущее? Должность начальника цеха, бесконечная очередь на «жигули», югославская мебель, шесть соток чахлой землицы в заводском садоводстве, дети, Чёрное море, ближе к пенсии — поездка в Болгарию или ЧССР. Он не мог представить даже во сне, что когда-нибудь встанет во главе предприятия. Все решил случай. Иван Иваныч занял директорское кресло и активно способствовал разграблению родного завода, болезненно вздыхая при подсчёте барышей: все время казалось, что ему недоплачивают. А ведь четверть века назад, да что там четверть — десятилетие, обрисуй кто-нибудь подобную перспективу, Калмычный засветил бы ему в глаз, не размышляя. Как можно! Все равно, что ограбить родительскую квартиру…
Теперь, в узком кругу, Иван Иваныч посмеивался: «Я — вор по закону»!
Директорский кабинет поражал своими размерами: в нем можно было играть в большой теннис или проводить турниры по мини-футболу.
Больше поражать было нечем. В середине девяностых годов обставили новой, импортной мебелью; часть гарнитура сгинула неизвестно куда, оставшиеся предметы смотрелись убого и сиротливо: как дизайн, так и качество не соответствовали цене. Но тогда денег никто не считал.
Единственным украшением кабинета являлись большие настенные часы. Стрелки этих часов шли в обратную сторону, а вместо цифр были ромбовидные риски «кислотного» синего цвета. Калмычному они очень нравились. Он их не покупал, недавно подарила одна журналистка, пришедшая взять интервью. Иван Иваныч так и не понял смысла подарка. На все вопросы, которые были заданы, он был готов ответить и так: никаких подводных камней в них не чувствовалось. Подумалось, что журналистка явится снова, начнёт расспрашивать о том, что для широкой публики предназначаться не может, станет грязное бельё ворошить, трогать проблемы, связанные с приватизацией. Но она не пришла. И первое интервью нигде не опубликовала; он специально купил и её еженедельник, и другие газеты, где печатались материалы по экономике. Это было несколько странно: Калмычный помнил, как напористо вела себя девушка, ссылаясь на срочное задание редакции. Иван Иваныч хотел с ней созвониться, но застеснялся: подумает ещё, что старый пень пытается подбить клинья. Трижды он брался за телефон и трижды бросал трубку. Очень красочно представлялось, как девчонка смеётся и рассказывает о нем подругам, таким же, как сама, циничным журналюгам. Визитная карточка летела в ящик стола, Иван Иваныч мрачно смотрел на тикающий подарок и не мог сосредоточиться…
* * *
…Калмычный сидел за столом и допивал чай, пользуясь гранёным стаканом в мельхиоровом подстаканнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44