Я вс
е вертел в голове то, что сказал Дерек, пытаясь найти признаки того, что он
шутил или меня разыгрывал, не желая поверить, что он и в самом деле не знал
моей фамилии. Пусть бы еще спросил, как она пишется. Тогда я мог бы успокои
ть себя мыслью, что он знает мою фамилию, только не знает, как ее записать.

Но этого не было.
Сколько бы я ни повторял этот разговор, как бы ни пытался анализировать, ч
то говорили мы оба, но вывод был один и тот же. Он не знал моего имени, хотя м
ы уже больше двух месяцев сидели в одном офисе. Он не видел, как я выиграл л
отерею, хотя я стоял на помосте у него перед глазами. Я был для него невиди
м.
Черт, может, поэтому он никогда со мной не заговаривал Ч просто не замеча
л моего присутствия.
Микроволновка звякнула, я вынул пиццу и бросил ее на тарелку. Налив себе с
такан молока, я прошел в гостиную, сел на диван и стал смотреть телевизор.
Я пытался есть и смотреть новости, не думая о том, что случилось. Подул на п
иццу, откусил. Том Брокау сообщал о результатах недавнего опроса по СПИД
у, серьезно глядя в камеру, и у него за спиной трепыхалось изображение кад
уцея. Он говорил:
Ч Согласно последним опросам “Нью-Йорк таймс” и “Эн-би-си”, средний амер
иканец считает... Средний американец.
Эта фраза ударила меня кувалдой по лбу. Средний американец.
Это я. Это я и есть.
Я уставился на Брокау. Было так, будто я заболел и мне успешно поставили ди
агноз, но не было того облегчения, которое должно сопровождать такой мед
ицинский успех, Описание было верным, но при этом слишком общим, слишком щ
адящим. В этих словах был подтекст, подразумевавший нормальность. А норм
альным я не был. Я был ординарным, но не просто ординарным. Я был экстраорд
инарным, ультра- ординарным, настолько ординарным, что ни др
узья меня не помнили, ни коллеги по работе не замечали.
Странное это было ощущение. Вернулся тот холодок вдоль спины, который пр
охватил меня, когда Лоис и Вирджиния утверждали, что я был на дне рождения
Стейси. Вся ситуация становилась чересчур бредовой. Одно дело Ч быть пр
осто средним типом. Совсем другое быть настолько... настолько пато
логически средним. Настолько таким же, как все, что меня даже нельз
я было отличить от фона. Что-то в этом было пугающее, почти сверхъестестве
нное.
Повинуясь импульсу, я протянул руку и взял со стола вчерашнюю газету. Там
я нашел раздел статистики и в нем Ч пять самых популярных фильмов после
днего уик-энда.
Это были те пять фильмов, которые я хотел посмотреть.
Я перевернул страницу посмотреть на десятку песен недели.
Это были те, которые мне сейчас нравились, расположенные в порядке моего
предпочтения.
Сердце у меня застучало. Я встал и подошел к полке рядом со стереоцентром.
Просмотрел свое собрание кассет и компакт-дисков, и понял, что это истори
я самых популярных альбомов последнего десятилетия. Это было безумие. Но
в этом был смысл.
Если уж я средний, значит, средний. Не только по внешности и как личность, н
о во всем. По всему списку. Может быть, это объясняло мое пристрастие к Зол
отой Середине, мою нерушимую веру в правило “умеренность во всем”. Никог
да в своей жизни я не доходил до крайностей. Ни в чем. Я никогда не ел ни слиш
ком много, ни слишком мало. Никогда не был самозабвенно жадным или самоза
бвенно щедрым. Никогда не был ни радикальным либералом, ни реакционным к
онсерватором. Не был ни гедонистом, ни аскетом, ни пьяницей, ни трезвенник
ом.
Никогда ни на чем не стоял до конца. Теоретически я знал, что неверно думат
ь, будто компромисс всегда является идеальным решением, что истина всегд
а посередине между двумя крайностями Ч не существует золотой середины
между правдой и неправдой, между добром и злом, Ч но при попытке принять л
юбое мелкое практическое решение я начинал мучительно колебаться межд
у разными возможностями и тупо застревал посередине, не способный опред
еленно и решительно стать на какую-нибудь сторону. Средний америк
анец.
Моя экстраординарная ординарность была не каким-то аспектом моей
личности, а самой ее сутью. Она объясняла, почему один я среди всех моих то
варищей никогда не задавал вопросов и не высказывал жалоб на результат л
юбых выборов или присуждения любых премий. Я всегда плыл строго по течен
ию в главной струе и никогда не оспаривал то, с чем было согласно большинс
тво. Это объясняло, почему никакие мои аргументы в школе или в колледже ни
когда не оставляли ни малейшего следа в потоке спора.
И еще это объясняло мое странное влечение к городу Ирвайну. Городу, где вс
е улицы и дома выглядели одинаково, где ассоциация домовладельцев не тер
пела никакого своеобразия во внешнем виде домов и ландшафтов. Там мне бы
ло уютно, там я был дома. Однородность манила меня, звала меня.
Но нелогично было бы считать, что раз я средний, то это делает меня невидим
ым, заставляет людей меня в упор не видеть. Или логично? Большинство людей
, если на то пошло, не являются исключительными. Они нормальные, средние. Н
о ведь их не игнорируют товарищи по работе, друзья, знакомые. Замечают вед
ь не только возвышенных или мерзавцев, не только индивидуальностей.
Но я был средним.
И я был незаметным.
Я пытался придумать какое-то действие или событие, которое опровергло бы
мою теорию, что-то, что я мог бы сделать, чтобы доказать, что я не полностью
ординарный. Я вспомнил, как в третьем классе меня изводили хулиганы. Ведь
тогда я не был средним, нет? Я достаточно выделялся, чтобы меня специально
выбрали как объект издевательств трое самых отчаянных ребят в школе. Одн
ажды они меня поймали на пути домой. Один из них держал меня, а двое других
снимали с меня штаны. Они потом стали играть со мной в “а ну-ка, отними”, пер
ебрасывая друг другу мои штаны, а я тщетно пытался их перехватить. Собрал
ась ржущая толпа, и в ней были девчонки, и почему-то именно это мне было при
ятно. Мне было приятно, что они видят меня без штанов.
Потом я это вспоминал, когда был уже подростком, когда занимался мастурб
ацией. Когда я вспоминал, как девчонки смотрели на мои усилия отобрать у х
улиганов свои штаны, возбуждение усиливалось.
Это ведь не нормально? Это не ординарно. Но я хватался за соломинку. У кажд
ого есть свои мелкие фантазии и отклонения.
И у меня их было наверняка среднее число. Даже мои неординарные пережива
ния были ординарными. Даже мои нерегулярности Ч регулярны.
Господи, даже имя у меня среднее. Боб Джонс. После Джона Смита это наверняк
а самое частое имя в телефонной книге.
Пицца у меня остыла, но я уже не был голоден. Уже не хотелось есть. Я посмотр
ел в телевизор Ч там какой-то репортер рассказывал о катастрофе с жертв
ами в Милуоки.
Большинство людей сейчас смотрят телевизор. Средний американец за ужин
ом смотрит новости.
Я встал и переключил канал на “Армейский госпиталь”. Потом отнес тарелку
в кухню, бросил остатки еды в мусорное ведро, тарелку в раковину и достал
из холодильника пиво. Мне хотелось надраться.
Пиво я принес обратно в гостиную, сел смотреть телевизор, пытаясь следит
ь за очередным эпизодом “Армейского госпиталя”, пытаясь не думать о себе
.
И заметил, что смех за кадром идет там, где мне смешнее всего.
Я выключил телевизор.
Джейн вернулась около девяти. Я уже уговорил шесть банок и мне стало если
не лучше, то хотя бы я не так зациклился на своих проблемах. Джейн посмотре
ла на меня, нахмурилась, прошла мимо меня и положила блокноты на кухонный
стол. Взяла сертификат оттуда, где я его оставил.
Ч Что это?
А я и забыл, что выиграл ужин. Я показал очередной банкой пива.
Ч Можешь меня поздравить. На работе была лотерея, и я выиграл.
Она прочла сертификат:
Ч “Элиз”?
Ч Ага.
Ч Потрясающе!
Ч Именно. Потрясающе.
Она снова нахмурилась.
Ч Да что с тобой?
Ч Ничего, Ч ответил я. Ч Просто ничего.
Я допил пиво, поставил банку на стол рядом с ее пустыми товарками и пошел в
туалет, где меня тут же и вывернуло.

На ужин в “Элиз” мы пошли через три недели. Дитя пригородов, я не пом
ню случая, чтобы я ел в нетиповых ресторанах. От “Макдональдса” до “Лавса
”, от “Черного Ангуса” и до “Дона Хосе” Ч рестораны, которые я осчастливи
л когда-либо своим посещением, не были оригинальными ресторанами, отража
ющими личность владельцев, а всегда типовыми корпоративными обжорками,
уютными надежностью своего единообразия. Когда мы вошли в дверь и я увид
ел элегантный декор, шикарных клиентов, я понял, что не знаю ни что здесь д
елать, ни как себя вести. Хотя мы оба с Джейн приоделись Ч она в парадном п
латье, я в том костюме, который был на мне в день интервью, мы среди этих люд
ей были не на своем месте. Мы были на пару десятков лет моложе их. И вместо т
ого, чтобы платить за еду нормально, мы используем этот дурацкий сертифи
кат. Я сунул руку в карман, ощупал ребристый край сертификата и подумал, вз
ял ли я достаточно денег на чаевые. Вдруг я пожалел, что мы сюда пошли.
Столик мы заказали заранее, еще за две недели, и нас должным образом усади
ли и выдали каллиграфически напечатанное дневное меню. Насколько я поня
л, выбирать нам не приходилось Ч нам предлагался дежурный ужин из неско
льких блюд, и я утвердительно кивнул официанту, возвращая ему карту. Так ж
е поступила и Джейн.
Ч Что будете пить, сэр? Ч спросил официант. Тут я впервые заметил карту в
ин на столе перед собой, и, не желая показаться таким невежественным, каки
м на самом деле был, я целую минуту его просматривал. Потом я поднял глаза
на Джейн, прося помощи, но юна лишь пожала плечами и отвернулась, и я ткнул
в одно из вин в середине списка.
Ч Очень хорошо, сэр.
Через пару минут принесли вино и первое блюдо Ч нечто вроде копченого л
осося. В мой бокал упала капля вина, и я ее попробовал, как показывали в фил
ьмах, потом кивнул официанту. Вино полилось в бокалы. И нас оставили одних.

Я посмотрел через стол на Джейн. Впервые больше чем за неделю мы ели вмест
е. Для этого были вполне уважительные причины: ей надо было навестить мат
ь, мне Ч отвезти автомобиль к “Зирсу” на проверку тормозов, ей Ч позаним
аться в библиотеке, но на самом деле мы просто избегали друг друга. Теперь
, глядя на нее, я не знал, что ей сказать. Любая попытка начать разговор буде
т именно этим Ч неуклюжим поиском темы. Та общность, которая была между н
ами раньше, та естественность, которая была в наших отношениях, исчезли. Д
о меня дошло, что я становился для нее таким же чужим, как для всех остальн
ых.
Джейн оглядела зал.
Ч Действительно приятное место, Ч сказала она.
Ч Да, Ч согласился я. Ч Действительно приятное.
Ничего другого я не мог придумать, только повторить ее слова.
Сервис был великолепен. К нашему столу, очевидно, был прикреплен виртуал
ьный взвод официантов, но они не нависали над нами, не создавали неловкос
ти. Когда кончалась одна перемена, официант молча и умело уносил посуду, з
аменяя ее следующим блюдом.
Заканчивая салат, Джейн допила бокал, и я налил ей второй.
Ч Я тебе рассказывала про мамочку Бобби Тетертона? Ч спросила она.
Я покачал головой, и она стала мне излагать историю конфликта с чересчур
заботливой мамашей, который произошел сегодня у них в детском саду.
Я слушал и думал, что, быть может, ничего страшного не происходит на самом
деле. Может быть, я все это вообразил. Джейн вела себя так, будто все было но
рмально, все хороню. Может быть, я только вообразил пролегшую между нами т
рещину. Нет.
Что-то все же случилось. Что-то между нами встало. Мы всегда делились своим
и проблемами, всегда обсуждали все наши трудности в колледже или на рабо
те. Я не был знаком с ее коллегами по детскому саду, но она их мне представи
ла, как живых, я знал их по имени, и мне было небезразлично, что делается у не
е на работе.
Но сейчас я блуждал где-то мыслями, пока Джейн вела свой рассказ о сегодня
шних несправедливостях.
А мне ее день был неинтересен. Я отключился, перестал слушать. У нас всегда
были отношения уравновешенные, отношения современные, и я всегда считал
ее работу и ее карьеру не менее важными, чем свои. Это не была риторика, не т
о, чтобы я заставлял себя так считать по обязанности, Ч так было на самом
деле. Ее жизнь была так же важна, как моя. Мы были равными.
Но больше у меня не было такого чувства. Ее проблемы стали ничтожно-мелки
ми по сравнению с моими.
Она трещала что-то о детях, которых я не знал и знать не хотел. Мне надоела е
е болтовня, и я начинал злиться. Я не сказал ей о том, что меня не замечают, о
своем открытии, что я Ч квинтэссенция среднего... но, черт побери, она же мо
гла заметить, что что-то не так, и должна была меня спросить. Она должна был
а попытаться поговорить со мной, выяснить, что меня беспокоит, и попытать
ся подбодрить меня. Не должна была она притворяться, что все оТ кей.
Ч ...сначала эти родители доверяют нам своих детей, Ч говорила она, Ч а по
том они же пытаются нас учить, как...
Ч Мне не, интересно, Ч перебил я ее.
Она осеклась, моргнула.
Ч А?
Ч Мне глубоко плевать на весь твой детский сад.
Ее рот захлопнулся и искривился мрачной улыбкой. Она кивнула, будто случ
илось то, чего она ждала.
Ч Наконец-то, Ч сказала она. Ч Наконец-то ты сказал правду.
Ч Слушай, давай просто поедим с удовольствием.
Ч После этого?
Ч После чего? Мы что, не можем просто поесть и хорошо провести время?
Ч В молчании? Ты этого хочешь?
Ч Послушай...
Ч Нет, это ты послушай. Я не знаю, что с тобой творится, не знаю, что тебя пос
леднее время грызет...
Ч А если попытаться спросить?
Ч Я бы попыталась, если бы думала, что от этого будет толк. Но ты уже месяц и
ли больше живешь в своем собственном мире. Ты сидишь все время мрачный, ни
чего не говоришь, ничего не делаешь, только затыкаешь мне рот...
Ч Затыкаю тебе рот?
Ч Да! Каждый раз, когда я пытаюсь к тебе подойти, ты меня отталкиваешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46