Однако, сколько же времени я спал? Я посмотрел на часы: поло-
вина десятого, должно быть утра.
Господи! Чего только не приснится во сне!
Я опустил ноги с кушетки, собираясь встать, и вдруг увидел
мертвую старуху, лежащую на полу за столом, возле кресла. Она
лежала лицом вверх, и вставная челюсть, выскочив изо рта, впи-
лась одним зубом старухе в ноздрю. Руки подвернулись под тулови-
ще, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали кост-
лявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках.
- Сволочь! - крикнул я и, подбежав к старухе, ударил ее сапо-
гом по подбородку.
Вставная челюсть отлетела в угол. Я хотел ударить старуху еще
раз, но побоялся, чтобы на теле не остались знаки, а то еще по-
том решат, что это я убил ее.
Я отошел от старухи, сел на кушетку и закурил трубку. Так
прошло минут двадцать. Теперь мне стало ясно, что все равно дело
передадут в уголовный розыск, и следственная бестолочь обвинит
меня в убийстве. Положение выходит серьезное, а тут еще удар
этот сапогом.
Я подошел опять к старухе, наклонился и стал рассматривать ее
лицо. На подбородке было маленькое темное пятнышко. Нет, при-
драться нельзя. Мало ли что? Может быть, старуха еще при жизни
стукнулась обо что-нибудь? Я немного успокаиваюсь и начинаю хо-
дить по комнате, куря трубку и обдумывая свое положение.
Я хожу по комнате и начинаю чувствовать голод все сильнее и
сильнее.
От голода я начинаю даже дрожать. Я еще раз шарю в шкапике,
где хранится у меня провизия, но ничего не нахожу, кроме куска
сахара.
Я вынимаю свой бумажник и считаю деньги. Одиннадцать рублей.
Значит, я могу купить ветчинной колбасы и хлеб, и еще останется
на табак.
Я поправляю сбившийся за ночь галстук, беру часы, надеваю
куртку, выхожу в коридор, тщательно запираю дверь своей комнаты,
кладу ключ себе в карман и выхожу на улицу. Надо раньше всего
поесть, тогда мысли будут яснее, и тогда я предприму что-нибудь
с этой падалью.
По дороге в магазин мне приходит в голову: не зайти ли мне к
Сакердону Михайловичу, и не рассказать ли ему все, может быть
вместе мы скорее придумаем, что делать. Но я тут же отклоняю эту
мысль, потому что некоторые вещи надо делать одному, без свиде-
телей.
В магазине не было ветчинной колбасы, и я купил себе полкило
сарделек. Табака тоже не было. Из магазина я пошел в булочную.
В булочной было много народу, и к кассе стояла длинная оче-
редь. Я сразу нахмурился, но все-таки в очередь встал. Очередь
подвигалась очень медленно, а потом и вовсе остановилась, пото-
му что у кассы произошел какой-то скандал.
Я делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел в спину моло-
денькой дамочки, которая стояла в очереди передо мной. Дамочка
была, видно, очень любопытной: она вытягивала шейку то вправо,
то влево и поминутно становилась на цыпочки, чтобы лучше разгля-
деть, что присходит у кассы. Наконец она повернулась ко мне и
спросила:
- Вы не знаете, что там происходит?
- Простите, не знаю, - сказал я как можно суше.
Дамочка повертелась в разные стороны и, наконец, обратилась
ко мне:
- Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит?
- Простите, меня это нисколько не интересует, - сказал я еще
суше.
- Как не интересует? - воскликнула дамочка, - Ведь вы же сами
задерживаетесь из-за этого в очереди!
Я ничего не ответил и только слегка поклонился. Дамочка вни-
мательно посмотрела на меня.
- Это конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом, -
сказала она. - Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы дол-
жно быть холостой?
- Да, холостой! - ответил я, несколько сбитый с толку, но по
инерции продолжал отвечать довольно сухо и, при этом слегка кла-
няясь.
Дамочка еще раз осмотрела меня с ног до головы и вдруг, при-
тронувшись пальцем к моему рукаву, сказала:
- Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на ули-
це.
Я совершенно растерялся.
Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке,
схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.
- Черт побери! - сказал Сакердон Михайлович. - Я забыл в кас-
трюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль
отскочила.
- Все понятно, - сказал я, кивая головой.
Мы опять сели за стол.
- Черт с ними, - сказал Сакердон Михайлович. - мы будем есть
сардельки сырыми.
- Страшно есть хочу, - сказал я.
- Кушайте, - сказал Сакердон Михайлович,- пододвигая мне сар-
дельки.
- Ведь я в последний раз ел вчера с вами в подвальчике и с
тех пор ничего не ел, - сказал я.
- Да, да, да, - сказал Сакердон Михайлович.
- Я все время писал, - сказал я.
- Черт побери! - утрированно вскричал Сакердон Михайлович, -
Приятно видеть перед собой гения.
- Еще бы! - сказал я.
- Много, поди, наваляли? - спросил Сакердон Михайлович.
- Да, - сказал я, - исписал пропасть бумаги.
- За гения наших дней, - сказал Сакердон Михайлович, поднимая
рюмку.
Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я сардель-
ки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:
- Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.
- Кто же вас преследовал? - спросил Сакердон Михайлович.
- Дама, - сказал я. Но так как Сакердон Михайлович ничего ме-
ня не спросил, а только налил в рюмку водку, то я продолжал:
- Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.
- Хороша? - спроаил Сакердон Михайлович.
- Да, - сказал я, - в моем вкусе.
Мы выпили, и я продолжал,
- Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин,
но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.
- Не хватило денег? - спросил Сакердон Михайлович.
- Нет, денег хватило в обрез, - сказал я, - но я вспомнил,
что не могу пустить ее в свою комнату.
- Что же, у вас в комнате была другая дама? - спросил Сакер-
дон Михайлович.
- Да, если хотите, у меня в комнате находится другая дама, -
сказал я, улыбаясь. - Теперь я никого к себе в комнату не могу
пустить.
- Женитесь. Будете приглашать меня к обеду, - сказал Сакердон
Михайлович.
- Нет, - сказал я, фыркая от смеха. - На этой даме я не же-
нюсь.
- Ну, тогда женитесь на той, которая из булочной, - сказал
Сакердон Михайлович.
- Да что вы все хотите меня женить? - сказал я.
- А что же? - сказал Сакердон Михайлович, напоняя рюмки. - За
ваши успехи!
Мы выпили. Видно,водка начала оказывать на нас свое действие.
Сакердон Михайлович снял свою меховую с наушниками шапку и швыр-
нул ее на кровать. Я встал и прошелся по комнате, ощущая уже не-
которое головокружение.
- Как вы относитесь к покойникам? - спросил я Сакердона Ми-
хайловича.
- Совершенно отрицательно, - сказал Сакердон Михайлович. - Я
их боюсь.
- Да, я тоже терпеть не могу покойников, - сказал я. - Под-
вернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы, дол-
жно быть, пнул бы его ногой.
- Не надо лягать мертвецов, - сказал Сакердон Михайлович.
- А я бы пнул его сапогом прямо в морду,- сказал я, - Терпеть
не могу покойников и детей.
- Да, дети гадость, - согласился Сакердон Михайлович.
- А что по-вашему хуже: покойники или дети? - спросил я.
- Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам. А покойники все-
таки не врываются в нашу жизнь, - сказал Сакердон Михайлович.
- Врываются! - крикнул я и тотчас же замолчал.
Сакердон Михайлович внимательно посмотрел на меня.
- Хотите еще водки? - спросил он.
- Нет, - сказал я, но спохватившись, прибавил: - Нет, спаси-
бо, я больше не хочу.
Я подошел и сел опять за стол. Некоторое время мы молчим.
- Я хочу вас спросить, - говорю я наконец, - Вы веруете в Бо-
га?
У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина,
и он говорит:
- Есть неприличные поступки. Неприлично спрашивать у человека
пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что поло-
жил себе в карман двести. Его дело: дать вам деньги или отка-
зать; и самый удобный и приятный способ отказа - это соврать,
что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть и,
- Не жнаю, - ответила Марья Васильевна.
- Когда это было? - спросил я.
- Тоже не жнаю, - сказала Марья Васильевна.
- Вы разговаривали со стариком? - спросил я Марью Васильевну.
- Я, - отвечала Марья Васильевна.
- Так, как же вы не знаете, когда это было? - сказал я.
- Чиша два тому нажад, - сказала Марья Васильевна.
- А как этот старик выглядел? - спросил я.
- Тоже не жнаю, - сказала Марья Васильевна и ушла на кухню.
Я пошел к своей комнате. "Вдруг, - подумал я, - старуха ис-
чезла. Я войду в комнату,а старухи-то и нет. Боже мой! Неужели
чудес не бывает?!"
Я отпер дверь и начал ее медленно открывать. Может быть это
только показалось, но мне в лицо пахнул приторный запах начинав-
шегося разложения. Я взглянул в приотворенную дверь и на мгнове-
ние застыл на месте. Старуха на четвереньках медленно ползла ко
мне навстречу.
Я с криком захлопнул дверь, повернул ключ и отскочил к проти-
воположной стенке.
В коридоре появилась Марья Васильевна.
- Вы меня жвали? - спросила она.
Меня так трясло, что я ничего не мог ответить и только отри-
цательно замотал головой. Марья Васильевна подошла ближе.
- Вы ш кем-то ражговаривали, - сказала она.
Я опять отрицательно замотал головой.
- Шумашедший, - сказала Марья Васильевна и опять ушла на кух-
ню, несколько раз по дороге оглянувшись на меня.
- Так стоять нельзя. Так стоять нельзя, - повторил я мыслен-
но. Эта фраза сама собой сложилась где-то внутри меня. Я твердил
ее до тех пор, пока она не дошла до моего сознания.
- Да, так стоять нельзя, - сказал я себе, но продолжал стоять
как парализованный. Случилось что-то ужасное, но предстояло сде-
лать что-то, может быть, еще более ужасное, чем то, что уже про-
изошло. Вихрь кружил мои мысли, и я только видел злобные глаза
мертвой старухи, медленно ползущей ко мне на четвереньках.
Ворваться в комнату и раздробить этой старухе череп. Вот, что
надо сделать! Я даже поискал глазами и остался доволен, увидя
крокетный молоток, неизвестно для чего, уже в продолжении многих
лет, стоящий в углу коридора. Схватить молоток, ворваться в ком-
нату и трах!...
Озноб еще не прошел. Я стоял с поднятыми плечами от внутрен-
него холода. Мысли мои скакали и путались, возвращались к исход-
ному пункту и вновь скакали, захватывая новые области, а я стоял
и прислуши вался к своим мыслям и был, как-бы, в стороне от них,
и был, как бы, не их командир.
- Покойники, - объясняли мне мои собственные мысли, - народ
неважный. Их зря называли покойники, они скорее беспокойники. За
ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвец-
кой. Вы думаете, он для чего поставлен там? Только для одного:
следить, чтобы покойники не расползались. Бывают, в этом смысле,
забавные случаи. Один покойник,пока сторож по приказанию началь-
ства мылся в бане, выполз из мертвецкой, заполз в дезинфекцион-
ную камеру и съел там кучу белья. Дезинфекторы здорово отлупце-
вали того покойника, но за испорченное белье им пришлось рассчи-
тываться из собственных карманов. А другой покойник заполз в па-
лату рожениц и так перепугал их, что одна роженица тут же произ-
вела преждевременный выкидыш, а покойник набросился на выкинутый
плод и начал его, чавкая, пожирать. А когда одна храбрая сиделка
ударила покойника по спине табуреткой, то он укусил эту сиделку
за ногу, и она вскоре умерла от заражения трупным ядом. Да, по-
койники народ неважный, и с ними надо быть начеку.
- Стоп! - сказал я своим собственным мыслям. - Вы говорите
чушь. Покойники неподвижны.
- Хорошо, - сказали мне мои собственные мысли, - войди тогда
в свою комнату, где находится, как ты говоришь, неподвижный по-
койник.
Неожиданное упрямство заговорило во мне.
- И войду! - сказал я решительно своим собственным мыслям.
- Попробуй! - насмешливо сказали мне мои собственные мысли.
Эта насмешливость окончательно взбесила меня. Я схватил кро-
кетный молоток и кинулся к двери.
- Подожди! - закричали мне мои собственные мысли. Но я уже
повернул ключ и распахнул дверь.
Старуха лежала у порога, уткнувшись лицом в пол. С поднятым
крокетным молотком я стоял наготове. Старуха не шевелилась.
Озноб прошел, и мысли мои текли ясно и четко. Я был команди-
ром их.
- Раньше всего, закрыть дверь! - скомандовал я сам себе.
Я вынул ключ с наружной стороны двери и вставил его с внут-
ренней. Я сделал это левой рукой, а в правой я держал крокетный
молоток и все время не спускал со старухи глаз. Я запер дверь на
ключ и, осторожно переступив через старуху, вышел на середину
комнаты.
Чемодан стоит передо мной, с виду вполне благоприятный, как
будто в нем лежит белье и книги. Я взял его за ручку и попробо-
вал поднять. Да, он был, конечно, тяжел, но не чрезмерно, я мог
вполне донести его до трамвая.
Я посмотрел на часы: двадцать минут шестого. Это хорошо. Я
сел в кресло, чтобы немного передохнуть и выкурить трубку.
Видно, сардельки, которые я ел сегодня, были не очень хороши
потому что живот мой болел все сильнее. А, может быть, это пото-
му, что я ел их сырыми? А, может быть, боль в животе была и чис-
то нервной.
Я сижу и курю. И минуты бегут за минутами.
Весеннее солнце светит в окно, и я жмурюсь от его лучей. Вот
оно прячется за трубу противостоящего дома, и тень от трубы бе-
жит по крыше: перелетает улицу и ложится мне на лицо. Я вспоми-
наю, как вчера в это же время я сидел и писал повесть. Вот она:
клетчатая бумага и на ней надпись, сделанная мелким почерком: -
"Чудотворец был высокого роста."
Я посмотрел в окно. По улице шел инвалид на механической ноге
и громко стучал своей ногой и палкой. Двое рабочих и с ними ста-
руха, держась за бока, хохотали над смешной походкой инвалида.
Я встал. Пора! Пора в путь! Пора отвозить старуху на болото!
Мне нужно еще занять деньги у машиниста.
Я вышел в коридор и пошел к его двери.
- Матвей Филиппович, вы дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25