Пропали быстро звездные диски,
Исчезли тонкие эфиры,
даже в пустынях арифметики не стало сил Аскету
пребывать в одиночестве.
Хню шла вперед и только отчасти
скользила кверху гибким станом.
Сел свет, рек звон, лесов шуршание
ежеминутно удалялось.
Хню пела. Чистые озера,
кой-где поблескивали, валялись,
То с шумом пролетал опасный овод,
то взвизгивал меж двух столбов гремучий провод,
сидя на белых изоляторах. То лампы
освещали каменные кочки -
ногам приятные опоры
в пути воздушного болота,
то выли дерзкие моторы
в большие вечные ворота.
Иной раз беленький платочек садился на верхушку осины
Хню хлопала в ладоши.
Яркие холмы бросали тонкие стрелы теней.
Хню прыгала через овраги,
и тени холмов превращали Хню в тигрицу.
Хню, рукавом смахнув слезинку.
бросала бабочек в плетеную корзинку.
Лежите, бабочки, и вы, пеструшки,
крестьянки воздуха над полевыми клумбами.
И вы, махатки и свистельки,
и вы, колдунки с бурыми бочками
и вы, лигреи, пружинками хоботков
сосите, милые, цветочные кашки.
И вы, подосиновые грибы
станьте красными ключами.
Я запру вами корзинку.
Чтобы не потерять мое детство.
ВЛАСТЬ
Фаол сказал: "Мы грешим и творим добро вслепую. Один стряпчий
ехал на велосипеде и вдруг, доехав до Казанского собора, исчез.
Знает ли он, что дано было сотворить ему: добро или зло? Или та-
кой случай: Один артист купил себе шубу и якобы сотворил добро
той старушке, которая, нуждаясь, продавала эту шубу,но зато дру-
гой старушке, а именно своей матери, которая жила у артиста и
обыкновенно спала в прихожей, где артист вешал свою новую шубу,
он сотворил, по всей видимости, зло, ибо от новой шубы столь
невыносимо пахло каким-то формалином и нафталином, что старушка,
мать того артиста, однажды не смогла проснуться и умерла. Или
еще: как-то один графолог надрызгался водкой и натворил такое,
что тут, пожалуй, и сам полковник Дибич не разобрал бы: что хо-
рошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно."
Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула.
- Хо-хо, - сказал он, лежа на полу, - че-че.
Фаол продолжал: "Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и пло-
хо. С одной стороны сказано: Возлюби, а с другой стороны, сказа-
но: не балуй. Может, лучше вовсе не возлюбить? А сказано: возлю-
би. А возлюбишь - набалуешься. Что делать? Может, возлюбить, да
не так? Тогда зачем же у всех народов одним и тем же словом
изображается возлюбить - и так, и не так? Вот один артист любил
свою мать и одну молоденькую, полненькую девицу. И любил он их
разными способами. Он отдавал девице большую часть своего зара-
ботка. Мать частенько голодала, а девица пила и ела за троих.
Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в своем
распоряжении две хорошие комнаты. У девицы было четыре пальто, а
у матери одно. И вот артист взял у матери это одно пальто и пе-
решил из него девице юбку. Наконец, с девицей артист баловался,
а со своей матерью не баловался и любил ее чистой любовью. Но
смерти матери артист побаивался, а смерти девицы артист не поба-
ивался. И когда умерла мать, артист плакал, а когда девица выва-
лилась из окна и тоже умерла, артист не плакал и звал к себе
другую девицу. Выходит, мать ценится, как уника, вроде редкой
марки, которую нельзя заменить другой."
- Шо-шо, - сказал Мышин, лежа на полу, - хо-хо.
Фаол продолжал: "Это называется чистая любовь! Добро ли такая
любовь? А если нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего
ребенка. Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила
его в сад и сажала на песочек. Туда же приносили своих детей и
другие матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока малень-
ких детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешенная собака,
кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплями ки-
нулись к своим детям, в том числе и наша мать. Она, жертвуя со-
бой, подскочила к собаке и вырвала у нее из пасти, как ей каза-
лось,своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что это не
ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы схватить и
спасти от смерти лежащего тут же рядом своего ребенка. Кто отве-
тит мне: согрешила ли она, или сотворила добро?"
- Сю-сю, - сказал Мышин, ворочаясь на полу.
Фаол продолжал: "Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит
ли зверь? Или грешит только один человек?"
- Млям-млям, - сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола, -
шуп, шуп.
Фаол продолжал: "Если грешит только один человек, то значит
все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит в че-
ловека, а только выходит из него. Подобно пище: человек съедает
хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В мире нет ничего не-
хорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать не-
хорошим."
- Умняф, - сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.
Фаол продолжал: "Вот я говорил о любви, я говорил о тех сос-
тояниях наших, которые называются одним словом "любовь". Ошибка
ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери к ре-
бенку, любовь сына к матери и любовь мужчины к женщине - быть
может, все это одна любовь?"
- Определенно, - сказал Мышин, кивая головой.
Фаол сказал: "Да, я думаю, что сущность любви не меняется от
того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная вели-
чина любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не ски-
дывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких
свойств нашей души, подобно месиву опилок..."
- Хветь! - крикнул Мышин, вскакивая с пола. - Сгинь!
И Фаол рассыпался, как плохой сахар.
1940 год.
* * *
Я долго смотрел на зеленые деревья.
Покой наполнял мою душу.
Еще по-прежнему нет больших и единых мыслей.
Такие же клочья, обрывки и хвостики.
То вспыхнет земное желание.
То протянется рука к занимательной книге,
То вдруг хватаю листок бумаги,
Но тут же в голову сладкий сон стучится.
Сажусь к окну в глубокое кресло.
Смотрю на часы, закуриваю трубку,
Но тут же вскакиваю и перехожу к столу,
Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папироску.
Я вижу - бежит по стене паучок,
Я слежу за ним, не могу оторваться.
Он мешает взять в руку перо.
Убить паука!
Лень подняться.
Теперь я гляжу внутрь себя,
Но пусть во мне, однообразно и скучно,
Нигде не бьется интенсивная жизнь,
Все вяло и сонно, как сырая солома.
Вот я побывал в самом себе
и теперь стою перед вами.
Вы ждете, что я расскажу о своем путешествии.
Но я молчу, потому что я ничего не видел.
Оставьте меня и дайте спокойно смотреть -
на зеленые деревья.
Тогда, быть может, покой наполнит мою душу.
Тогда, быть может, проснется моя душа,
И я проснусь, и во мне забьется интенсивная жизнь.
2 августа 1937 года.
* * *
Господин невысокого роста с камушком в глазу подошел к двери
табачной лавки и остановился. Его черные, лакированные туфли си-
яли у каменной ступенечки, ведущей в табачную лавку. Носки ту-
фель были направлены вовнутрь магазина. Еще два шага, и господин
скрылся бы за дверью. Но он почему-то задержался, будто нарочно
для того, чтобы подставить голову под кирпич, упавший с крыши.
Господин даже снял шляпу, обнаружив свой лысый череп, и, таким
образом, кирпич ударил господина прямо по голой голове, проломил
черепную кость и застрял в мозгу. Господин не упал. Нет, он то-
лько пошатнулся от страшного удара, вынул из кармана платок, вы-
тер им лицо, залепленное кровавыми мозгами, и, повернувшись к
толпе, которая мгновенно собралась вокруг этого господина, ска-
зал:
- Не беспокойтесь, господа: у меня была уже прививка. Вот ви-
дите,- у меня в правом глазу торчит камушек. Это тоже был однаж-
ды случай. Я уже привык к этому. Теперь мне все трын-трава!
И с этими словами господин надел шляпу и ушел куда-то в сто-
рону, оставив смущенную толпу в полном недоумении.
1939-1940 годы.
ПОМЕХА (?)
Пронин сказал:
- У вас очень красивые чулки.
Ирина Мазер сказала:
- Вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
- О, да. Очень. - И схватился за них рукой.
Ирина сказала:
- А почему вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
- Они очень гладкие.
Ирина подняла свою юбку и сказала:
- А видите, какие они высокие?
Пронин сказал:
- Ой, да, да.
Ирина сказала:
- Но вот тут они уже кончаются. Тут уже идет голая нога.
- Ой, какая нога! - сказал Пронин.
- У меня толстые ноги, - сказала Ирина. - А в бедрах я очень
широкая.
- Покажите, - сказал Пронин.
- Нельзя, - сказала Ирина, - я без панталон.
Пронин опустился перед ней на колени.
Ирина сказала:
- Зачем вы встали на колени?
Пронин поцеловал ее ногу чуть повыше чулка и сказал:
- Вот зачем.
Ирина сказала:
- Зачем вы поднимаете мою юбку еще выше? Я же вам сказала,
что я без панталон.
Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал:
- Ничего, ничего.
- То есть как это так, ничего? - сказала Ирина.
Но тут в двери кто-то постучал. Ирина быстро одернула свою
юбку, а Пронин встал с пола и подошел к окну.
- Кто там, - спросила Ирина через двери.
- Откройте дверь, - сказал резкий голос.
Ирина открыла дверь, и в комнату вошел человек в черном паль-
то и в высоких сапогах. За ним вошли двое военных, низших чинов,
с винтовками в руках, и за ними вошел дворник. Низшие чины вста-
ли около двери, а человек в черном пальто подошел к Ирине Мазер
и сказал:
- Ваша фамилия?
- Мазер, - ответила Ирина.
- Ваша Фамилия? - спросил человек в черном пальто, обращаясь
к Пронину.
Пронин сказал:
- Моя фамилия Пронин.
- У вас оружие есть? - спросил человек в черном пальто.
- Нет, - сказал Пронин.
- Сядьте сюда, - сказал человек в черном пальто, указывая
Пронину на стул.
Пронин сел.
- А вы, - сказал человек в черном пальто, обращаясь к Ирине,
- наденьте ваше пальто. Вам придется с нами проехать.
- Зачем? - спросила Ирина.
Человек в черном пальто не ответил.
- Мне нужно переодеться, - сказала Ирина.
- Нет, - сказал человек в черном пальто.
- На мне нужно еще кое-что на себя надеть, - сказала Ирина.
- Нет, - сказал человек в черном пальто.
Ирина молча надела свою шубку.
- Прощайте, - сказала она Пронину.
- Разговоры запрещены, - сказал человек в черном пальто.
- А мне тоже ехать с вами? - спросил Пронин.
- Да, - сказал человек в черном пальто. - Одевайтесь.
Пронин встал, снял с вешалки свое пальто и шляпу, оделся и
сказал:
- Ну, я готов.
- Идемте, - сказал человек в черном пальто.
Низшие чины и дворник застучали подметками.
Все вышли в коридор.
Человек в черном пальто запер дверь Ирининой комнаты и запе-
чатал ее двумя бурыми печатями.
- Даешь на улицу, - сказал он.
И все вышли из квартиры, громко хлопнув наружной дверью.
1940 год.
ПРАЗДНИК
На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую
кашу.
Вдруг один из чертежников радостно вскрикнул и достал из кар-
мана длинный носовой платок. Ему пришла в голову блестящая идея
- завязать в кончик платка двадцатикопеечную монетку и швырнуть
все это с крыши вниз на улицу, и посмотреть, что из этого полу-
чится.
Второй чертежник, быстро уловив идею первого, доел гречневую
кашу, высморкался и, облизав себе пальцы, принялся наблюдать за
первым чертежником.
Однако, внимание обоих чертежников было отвлечено от опыта с
платком и двадцатикопеечной монетой. На крыше, где сидели оба
чертежника, произошло событие, не могущее быть незамеченным.
Дворник Ибрагим приколачивал к трубе длинную палку с выцвет-
шим флагом.
Чертежники спросили Ибрагима, что это значит, на что Ибрагим
отвычал: "Это значит, что в городе праздник."
"А какой же праздник, Ибрагим?" - спросили чертежники.
"А праздник такой, что наш любимый поэт сочинил новую поэму",
- сказал Ибрагим.
И чертежники, устыженные своим незнанием, растворились в воз-
духе.
9 января 1935 года.

ПОСТОЯНСТВО ВЕСЕЛЬЯ И ГРЯЗИ
Вода в реке журчит, прохладна,
И тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
А дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
14 октября 1933 года.
* * *
По вторникам над мостовой
Воздушный шар летел пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил:"Ну, город жив".
1928 год.


* * *
Однажды господин Кондратьев
попал в американский шкап для платьев
и там провел четыре дня.
На пятый вся его родня
едва держалась на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25