Я
заработал на нем более шести тысяч флоринов.
- Куда же они девались, черт побери? - вскричат я. -
Ведь у вас ничего не осталось.
- Девались туда, откуда явились, - сказал он, -
переменили хозяина, только и всего. Самое меньшее три тысячи из
этих денег я израсходовал на бракосочетания, но только не юных
девиц, - у этих от женихов отбою нет, - а древних, беззубых
старух, ибо я рассуждал так: "Эти почтенные женщины в молодости
даром времени не теряли, рады были угодить первому встречному,
пока уж сами мужчины не стали ими брезговать, так пускай же,
черт побери, перед смертью они еще разок побарахтаются". Hа сей
предмет я одной давал сто флоринов, другой сто двадцать,
третьей триста, смотря по тому, насколько они были гнусны,
отвратительны и омерзительны, ибо чем они были ужаснее и
противнее, тем больше приходилось им давать денег, иначе сам
черт бы на них не польстился. Затем я шел к какому-нибудь
дюжему и ражему носильщику и заключал брачную сделку; однако ж,
прежде чем показать старуху, я показывал ему экю и говорил:
"Послушай, братец, если ты согласишься хорошенько нынче
поерзать, то все это будет твое". Потом я выставлял хорошее
угощенье, лучшие вина и как можно больше пряностей, чтобы
раззадорить и разгорячить старух. Благодаря этому они трудились
не хуже других, только по моему распоряжению самым из них
уродливым и безобразным закрывали лицо мешком. Помимо всего
прочего, я много издержал на судебные процессы.
- Какие еще процессы? - спросил я. - Ведь у вас же ни
кола ни двора.
- Друг мой, - отвечал он, - местные девицы по наущению
дьявола изобрели высокие воротники, закрывающие даже шею, так
что руку некуда просунуть, - сзади застежка, а спереди все
закрыто, - разумеется, бедным любовникам, вздыхателям и
созерцателям это не понравилось В один прекрасный вторник я
подал в суд на этих девиц и в своем прошении я указал, какой
громадный ущерб наносит это моим интересам, и предупреждал, что
если суд не примет надлежащих мер, то я на том же самом
основании пришью себе гульфик сзади. Коротко говоря, девицы
объединились, выставили свои причины и поручили ведение дела
своему поверенному. Однако ж я за себя постоял, и в конце
концов суд разрешил девицам носить высокие воротники, но с
условием, что они будут оставлять спереди небольшой вырез.
Еще у меня был весьма грязный и дурно пахнущий процесс с
магистром Фи-фи и его единомышленниками: я предъявил
требование, чтобы они не читали украдкой по ночам Бочку с
золотом и отхожие, то бишь отдельные места из Сентенций, -
пусть, мол, читают их белым днем, в Сорбонне, в присутствии
всех богословов, - а суд приговорил меня к уплате издержек за
то, что я не соблюл какой-то формальности по отношению к
приставу.
В другой раз я подал в суд на мулов председателей,
советников и других лиц и потребовал, чтобы советницы сшили им
слюнявки, а то они запакостили своей слюной двор при суде, куда
их ставят грызть удила, и из-за этого слуги судейских лишены
возможности располагаться со всеми удобствами на мощеном дворе
и играть в кости или же в чертыхалки, не боясь запачкать
колени. Я это дело выиграл, но стоило оно мне немало. А затем
прикиньте-ка, во что мне обходятся ежедневные угощения этих
самых слуг.
- А зачем вы это делаете? - спросил я.
- Друг мой! - сказал Панург. - У вас нет никаких
развлечений, а у меня их больше, чем у самого короля. Давайте
объединимся, - вот уж тогда мы наделаем дел!
- Hет, нет, - сказал я, - клянусь святым Петлионом,
когда-нибудь вас повесят!
- А вас когда-нибудь похоронят, - заметил Панург. -
Что же, по-вашему, почетнее: воздух или земля? Эх вы, шляпа!
Сам Христос висел в воздухе. Пока слуги пируют, я сторожу их
мулов и некоторым подрезаю стременные ремни так, чтобы они
держались на ниточке. Потом какой-нибудь разжиревший советник
или кто-нибудь еще в этом роде вспрыгнет на мула - ан, глядь,
уж и валяется, как свинья, все на него смотрят, и смеху тут
бывает побольше, чем на сто франков. А я смеюсь больше всех,
потому что, когда советник вернется домой, он велит измолотить
верного своего слугу, как недоспелую пшеницу. Вот почему я
никогда не жалею, что потратился на угощение.
Одним словом, Панург знал не только, как уже было сказано,
шестьдесят три способа добывать деньги, но и целых двести
четырнадцать способов их тратить, не считая расходов на
замаривание червячка.

ГЛАВА XVIII. О том, как один великий английский ученый пожелал диспутировать с Пантагрюэлем и был побежден Панургом

Hа этих же днях один ученый муж по имени Таумаст, до
которого докатилась молва и слава о беспримерной Пантагрюэлевой
учености, прибыл из Англии единственно для того, чтобы повидать
Пантагрюэля, подвергнуть испытанию его ученость и
удостовериться, такова ли она на самом деле, как о ней толкуют.
И вот по приезде в Париж он тотчас же отправился к Пантагрюэлю,
проживавшему в подворье Сен-Дени, а Пантагрюэль в это время
гулял с Панургом в саду и философствовал по способу
перипатетиков. В первое мгновение, увидев, что Пантагрюэль
такой огромный и высоченный, англичанин задрожал от страха;
затем, как полагается, поздоровался с ним и повел такую учтивую
речь:
- Известно, что Платон, царь философов, заметил, что
когда бы мудрость и наука приняли телесные, зримые очертания,
то весь мир был бы повергнут в полное смятение, ибо достаточно
слуху об этом распространиться и дойти до тех пытливых и
любознательных умов, которые именуются философами, чтобы они
мгновенно лишились сна и покоя, - так неодолимо влечет и тянет
их к человеку, в коем наука воздвигла свой храм и чьими устами
она глаголет. И наглядный пример тому являет нам, во-первых,
царица Савская, приходившая от пределов Востока и моря
Персидского увидеть дом Соломона и послушать мудрости его;
во-вторых, Анахарсис, пришедший из Скифии в Афины, чтобы
увидеть Солона; затем Пифагор, посетивший прорицателей
мемфисских; затем Платон, посетивший магов египетских и Архита
Тарентского; затем Аполлоний Тианский, достигший гор Кавказа,
прошедший Скифию, землю массагетов, Индию и проплывший великую
реку Фисон до брахманов, чтобы увидеть Гиарха, и прошедший
Вавилонию, Халдею, Мизию, Ассирию, землю парфян, Сирию,
Финикию, Аравию, Палестину, Александрию, вплоть до Эфиопии,
чтобы увидеть гимнософистов. Так же точно из сопредельных
держав - Франции и Испании - стекались ученые люди в Рим,
чтобы повидать и послушать Тита Ливия. Себя я не смею отнести к
числу и разряду людей столь совершенных, - я лишь хочу
прослыть человеком любознательным, поклонником не только науки,
но и ученых. И вот, как скоро до меня долетел слух о бесценных
твоих познаниях, я оставил отечество, родных и дом свой и,
невзирая на дальность расстояния и утомительность морского
путешествия в страну, мне к тому же неведомую, устремился сюда
единственно для того, чтобы повидать тебя и побеседовать с
тобою о некоторых вопросах философии, геомантии и каббалы, кои
мне не ясны и пред коими мой разум бессилен; если же ты сумеешь
их разрешить, то я и все мое потомство будем с той минуты
твоими рабами, ибо ничем иным я не смогу тебя как должно
отблагодарить. Вопросы эти я изложу в письменной форме и завтра
же оповещу всех здешних ученых, дабы мы могли диспутировать
публично, в их присутствии. Диспутировать же я предлагаю таким
образом. Я не хочу диспутировать pro и contra, как диспутируют
глупые софисты здесь, у вас, и в других местах. Так же точно я
не хочу диспутировать ни в декламационной манере академиков, ни
посредством чисел, как диспутировал Пифагор и как намеревался
диспутировать в Риме Пико делла Мирандола, - я хочу
диспутировать только знаками, молча, ибо все эти предметы до
того трудны, что слова человеческие не выразят их так, как бы
мне хотелось. Того ради пусть твое величие соизволит явиться на
диспут. Он будет происходить в Большом зале Hаваррского коллежа
в семь часов утра.
Когда он кончил свою речь, Пантагрюэль с большим
достоинством ему ответил:
- Милостивый государь! Я охотно делюсь с каждым теми
дарами, коими меня наделил Господь, так как всякое благо
исходит от него и так как ему угодно, чтобы оно приумножалось
среди людей, достойных и способных воспринять небесную манну
благородных знаний, ты же, по моим сведениям, в настоящее время
занимаешь среди них первое место, а потому я тебе объявляю, что
я когда угодно готов, сколько мне позволят мои скромные силы,
ответить на любой из твоих вопросов, хотя, впрочем, не ты у
меня должен учиться, а я у тебя, но уж раз ты сам предложил, то
мы с тобой побеседуем о неясных для тебя вопросах и постараемся
найти решение на дне того неисчерпаемого кладезя, в котором,
как сказал Гераклит, таится истина. Я вполне одобряю
предложенный тобою способ диспутировать молча, посредством
знаков, ибо мы и так друг друга поймем, и у нас не будет
рукоплесканий, к коим прибегают во время диспутов бездельники
софисты, когда им нравится аргументация. Итак, завтра я не
премину явиться в указанный час куда ты мне назначил, но только
уговоримся заранее, что мы с тобой не поссоримся и не
повздорим, ибо не почестей и не рукоплесканий ищем мы, а только
истины.
Таумаст же ему на это ответил так:
- Милостивый государь! Господь да не оставит тебя своими
щедротами и воздаст тебе за то, что твое величие соблаговолило
снизойти к моему ничтожеству. Итак, прощай, до завтра!
- Прощай! - сказал Пантагрюэль.
Любезные мои читатели! Вы не можете себе представить,
какие высокие и возвышенные мысли посещали всю ночь и Таумаста
и Пантагрюэля. В конце концов помянутый Таумаст, остановившийся
в подворье Клюни, сказал привратнику, что никогда еще его так
не томила жажда.
- У меня такое чувство, точно Пантагрюэль хватает меня
за горло, - признался он. - Сделайте милость, прикажите
подать вина и, чтобы пополоскать горло, холодной воды.
Пантагрюэль был крайне возбужден и всю ночь просидел над:
Книгой Беды De numeris et signis {"О числах и знаках"
(лат.)},
Книгой Плотина De inenarrabilibus {"О вещах, изложению не
поддающихся" (лат.)},
Книгой Прокла De magia { "О магии" (лит.) },
Книгами Артемидора Peri onirocraticon { "Об истолковании
снов" (греч.) },
Анаксагора Pen semion { "О знаках" (греч.) },
Инария Peri aphata { "О невыразимом" (греч.)},
Книгами Филистимона,
Гиппонакта Peri anecphoneton { "О вещах, кои следует
обходить молчанием" (греч.)},
и множеством других, пока наконец Панург не сказал:
- Сеньор! Выкиньте вы все это из головы и ложитесь
спать. Вы чересчур возбуждены, - боюсь, как бы у вас от
переутомления мозга не сделалась горячка. Прежде, однако ж,
хлебните разиков двадцать пять - тридцать, да и спите себе
сколько влезет, а утром на диспуте с господином англичанином
вместо вас выступлю я, и если я не доведу его ad metan поп
loqui { До рубежа безмолвия (средневек. лат.)} можете меня
обругать.
- Панург, друг мой! - возразил Пантагрюэль. - Hо ведь
он же человек на редкость образованный. Под силу ли будет тебе
с ним тягаться?
- Еще как под силу! - молвил Панург. - Кончен
разговор, - предоставьте все мне. Кто образованнее чертей?
- Разумеется, никто, кроме тех, кого коснулась
божественная благодать, - отвечал Пантагрюэль.
- Со всем тем, - продолжал Панург, - я много раз
выступал против чертей - и всех их положил на обе лопатки и
посадил в лужу. Так что можете быть уверены: завтра у меня этот
знаменитый англичанин публично обкакается.
Панург всю ночь пьянствовал со слугами и играл с ними в
primus et secundus и в палочки, а расплачивался застежками от
штанов. Когда же условленный час настал, он пошел со своим
господином в указанное место, а там уже собрались все парижане,
и стар и млад, - можете мне поверить.
"Хоть этот чертов Пантагрюэль и одолел всех болтунов и
желторотых сорбоннашек, - думали они, - но уж на сей раз ему
достанется на орехи: ведь англичанин-то сущий черт из Вовера.
Посмотрим, кто кого".
Итак, все были в сборе, Таумаст их ждал, и когда
Пантагрюэль с Панургом вошли в залу, все школяры, и младшие и
старшие, по своей дурацкой привычке захлопали в ладоши.
Пантагрюэль, однако ж, на них гаркнул, да так, что голос его
был подобен выстрелу из двойной пушки:
- Тише, черт побери, тише! Клянусь Богом, мерзавцы, если
вы будете меня раздражать, я вам всем отсеку головы.
При этих словах собравшиеся обмерли и больше уж кашлянуть
не смели, словно каждый из них проглотил пятнадцать фунтов
перьев, и хотя они успели крикнуть всего один раз, но пить всем
захотелось отчаянно, и от жажды все высунули языки на полфута,
как будто Пантагрюэль насыпал им в рот соли.
Тут Панург обратился к англичанину:
- Милостивый государь! Ты прибыл сюда для того, чтобы
заводить перебранку по поводу поставленных тобою вопросов, или
же для того, чтобы поучиться и познать истину?
Таумаст же ему на это ответил:
- Милостивый государь! Меня привело сюда бескорыстное
желание поучиться и познать то, в чем я всю жизнь сомневался,
ибо до сих пор ни одна книга и ни один человек не смогли
разрешить мои сомнения. Заводить же из-за чего-либо перебранку
я не намерен, - это ниже моего достоинства, - пусть этим
занимаются канальи софисты, сорбонняи, сорбоннолухи,
сорбоннщики, сорбонники, сорбоннилы, сорбоннавцы, сорннобники,
бросонники, росбонники, ищущие на диспутах не истины, но
противоречий и разногласий.
- Итак, - продолжал Панург, - я, скромный ученик моего
наставника, господина Пантагрюэля, попытаюсь ублаготворить тебя
и удовлетворить всем и во всем, а потому нам незачем беспокоить
его самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19