Она выслушала его, кивнула, сказав:
— Ну конечно. — И тут же выписала чек и вручила ему с обворожительнейшей улыбкой. Чек был на сто долларов. — Мораль здесь такова, — подытожил Гроунвельт, — никогда не относись к умной богатой бабе как к глупой бедной сучке.
Иногда, бывая в Эл-Эй, Гроунвельт ходил по магазинам в поисках старинных книг. Но обычно, если у него было настроение, он специально летал в Чикаго на книжные аукционы, где выставлялись редкие книги. В его номере стоял застекленный стеллаж, запираемый на ключ, где хранилась его коллекция книг. Когда Калли въехал в свои новый офис, он обнаружил там презент от Гроунвельта — книгу об азартных играх, первое издание, выпущенное в 1847 году. Калли прочитал ее с интересом, и какое-то время она лежала у него на столе. Но потом, не зная, что с ней все-таки делать, он принес ее в номер к Гроунвельту и отдал ему обратно.
— Я ценю этот подарок, но это все-таки не для меня, — сказал он. Гроунвельт кивнул, не сказав больше ни слова. Калли чувствовал, что разочаровал его, но это каким-то странным образом привело к сближению в их отношениях. Несколько дней спустя Калли увидел книгу в специальном застекленном стеллаже Гроунвельта. Тогда он понял, что не сделал ошибки, и ему льстило, что шеф оказал ему такой искренний знак внимания, пусть даже его выбор был и неудачным. Но Гроунвельт затем продемонстрировал и другую сторону своего характера, в существовании которой Калли никогда не сомневался.
Калли уже давно завел привычку присутствовать при подсчете фишек в казино, а эта процедура проводилась трижды в день. Он сопровождал боссов игорных залов, когда они проводили подсчет фишек на всех столах, для блэкджека, рулетки, крэпса, и наличных за столом для игры в баккару, и даже спускался в хранилище, где стояли сейфы, и подсчитывал кредитки там. Калли всегда казалось, что менеджер хранилища немного нервничает, но он списывал это на собственную естественную для него подозрительность, тем более, что при подсчете наличных, маркеров *, и фишек в сейфе всегда все сходилось. А менеджер хранилища был старым проверенным человеком, начинавшим карьеру вместе с Гроунвельтом.
* Маркер — долговая расписка.
Но как-то раз, повинуясь внезапному импульсу, Калли решил вытащить подносы с кредитками из сейфа наружу. Позже он так и не смог объяснить природу этого импульса. И как только на свет Божий были извлечены из глубин сейфа металлические полки с подносами, а их содержимое тщательно исследовано, стало очевидно, что черные стодолларовые кредитки на двух подносах были фальшивыми. Это были пустотелые черные цилиндры. Задвинутые в глубину, откуда их никогда не доставали, при ежедневных подсчетах они проходили как самые настоящие. Менеджер хранилища изобразил ужас и крайнее изумление, но они оба знали, что без его участия этот трюк никогда не был бы возможен. Калли поднял трубку и набрал номер Гроунвельта. Шеф немедленно спустился в хранилище и сам исследовал поддельные фишки. На двух подносах их оказалось на сумму сто тысяч долларов. Гроунвельт наставил указательный палец на менеджера хранилища. Это был жуткий момент. Лицо Гроунвельта, обычно румяное и загорелое, сейчас было белым, но голос абсолютно спокойным. “Убирайся из хранилища к чертовой матери”, — сказал он. Затем повернулся к Калли:
— Пусть передаст тебе все документы и ключи, — сказал он. — И пусть все боссы залов, со всех смен, сейчас же поднимаются в мой офис. Мне наорать, где они находятся. Если кто-то в отпуске, пусть срочно летят в Вегас, и как только появятся, сразу же их ко мне.
После этого Гроунвельт пошел к выходу и исчез. Калли и менеджер хранилища оформляли передачу ключей, и тут в хранилище вошли двое людей, которых Калли никогда раньше не видел. Менеджер хранилища, видимо, знал их, потому что сильно побледнел и едва мог писать, так тряслись его руки.
Оба пришедших кивнули ему и он кивнул им в ответ. Один из этих людей сказал:
— Когда закончишь, поднимайся к боссу, он хочет тебя видеть.
Они разговаривали с менеджером и не обращали на Калли никакого внимания. Калли снял трубку и позвонил в офис Гроунвельта, и он сказал:
— Сюда пришли двое ребят, они говорят, что вы их послали.
Голос Гроунвельта был ледяным.
— Все правильно, — ответил он.
— Просто решил проверить, — объяснил Калли.
Голос Гроунвельта чуть смягчился.
— Верная мысль, — сказал он. — А ты поработал хорошо. — И, после небольшой паузы. — Все остальное — не твоего ума дело, Калли. Забудь обо всем. Понятно? Теперь в его голосе была даже какая-то теплота, с нотками усталой грусти.
Уволенного менеджера видели в Лас-Вегасе в течение нескольких следующих дней, а потом он исчез. Спустя месяц Калли узнал, что его жена заявила в полицию о его пропаже. Несмотря на слухи, которые ходили по городу, что менеджер хранилища нашел себе могилу в пустыне, Калли поначалу никак не хотел верить, что все это может оказаться правдой. Он никогда не отваживался говорить с Гроунвельтом на эту тему, и Гроунвельт никогда более не поднимал этого вопроса. Даже чтобы еще раз похвалить за хорошую работу. Но в этом молчании-то и была похвала. Калли не хотелось думать, что результатом его хорошей работы могло бы явиться то, что менеджер хранилища оказался погребенным в пустыне.
В последние несколько месяцев, однако, Гроунвельт проявил свой характер не в такой мрачной форме.
С характерным лас-вегасским изяществом и сообразительностью.
Все владельцы казино в Лас-Вегасе начинали с того, что готовили почву для приема иностранных игроков. Англичан отмели сразу, несмотря на то, что они прославились как самые плохие игроки девятнадцатого столетия. С концом Британской Империи настал конец и ее денежным мешкам. Потоки денег из Индии, Австралии, с Островов Южного моря и Канады, поступавшие в казну игроков-милордов, иссякли. Англия была теперь бедной страной, и ее богачи, задавленные огромными налогами, сидели в собственных владениях. А те немногие, кому казино были по карману, предпочитали аристократические изысканные клубы во Франции, Германии и своем собственном Лондоне.
Французов тоже отвергли. Они не любили путешествовать и просто не смогли бы выдержать очередного двойного зеро в пользу казино.
А вот немцев и итальянцев сватали охотно. Послевоенная экономика Германии развивалась гигантскими темпами, и в Германии было полно миллионеров, к тому же немцы обожали путешествовать, обожали играть и обожали вегасских женщин. В честолюбивой атмосфере Лас-Вегаса было нечто такое, что соответствовало тевтонскому духу, и напоминало об Oktoberfest и, может быть, даже Gotterdammerung. Кроме того, играли немцы без излишней нервозности и удачливее многих.
Большой находкой для Вегаса были итальянские миллионеры. Когда напивались, они играли очень рискованно; специальным девицам, работающим на казино, всегда удавалось удерживать их в городе в течение шести или семи самоубийственных дней. Казалось, что деньги у них никогда не кончаются, потому что никто из них не платил налогов с прибыли. То, что по праву должно было бы идти в казну Рима, оседало в сейфах вегасских казино с эр-кондишн. Девушки Вегаса любили итальянских миллионеров из-за их щедрости, а также за то, что за эти шесть-семь дней они отдавались любви с той же безрассудностью, с какой делали умопомрачительные ставки, играя в кости.
Еще большим подарком были игроки из Мексики и Южной Америки. Никто толком не знал, что на самом деле происходило в Южной Америке, однако туда посылались специальные самолеты, привозившие в Вегас этих пампасовых миллионеров. Все предоставлялось бесплатно этим спортивного вида джентльменам, оставлявшим за столами для игры в баккару неисчислимые акры с миллионами голов крупного рогатого скота. Они приезжали с женами, с подругами, со своими сыновьями-подростками, мечтающими сделаться настоящими игроками. Такие клиенты также были любимцами лас-вегасских девушек. Они были не такими искренними как итальянцы, не столь, может быть, изысканными в постели, судя по некоторым сообщениям, но зато имели гораздо большие аппетиты. Как-то раз, когда Калли находился в офисе у Гроунвельта, к ним зашел менеджер казино, чтобы решить нетривиальную проблему. Суть проблемы была такова: серьезный игрок из Южной Америки изъявил желание, чтобы к нему в номер прислали восемь девушек, блондинок или рыжеволосых, но ни в коем случае не брюнеток и ростом не меньше, чем его пять футов и шесть дюймов.
Гроунвельт к этой просьбе отнесся прохладно.
— И в какое же время он желает, чтобы сие чудо свершилось? — спросил он.
— Около пяти часов, — ответил менеджер казино, — а затем он намеревается пригласить их всех на обед, а потом оставить на ночь.
Гроунвельт оставался непроницаемым.
— Сколько это будет стоить?
— Около трех штук, — ответил менеджер казино. — Девочки знают, что этот парень даст им денег для баккары и рулетки.
— Ладно, не бери с него, — сказал Гроунвельт. — Но девочкам скажи, чтоб держали его в отеле как можно дольше. Я не хочу, чтобы он со своими деньгами ходил по другим заведениям.
Когда менеджер казино уже собрался уходить, Гроунвельт спросил его:
— Что, интересно знать, он собирается делать с восемью женщинами?
Менеджер пожал плечами:
— Я спросил у него то же самое. Он говорит, что приехал не один, а с сыном.
Впервые за весь разговор Гроунвельт улыбнулся:
— Это как раз то, что я называю настоящей отцовской гордостью.
Потом, когда дверь за менеджером казино закрылась, он покачал головой и сказал Калли:
— Всегда помни, что они играют там, где срут, и там, где трахают. Когда умрет отец, сын будет продолжать приезжать сюда. За три штуки у него будет ночь, которую он не забудет никогда. Занаду будет иметь на нем миллион, если только в его стране не случится революции.
Но самым лакомым куском, чемпионами, бесценной жемчужиной, обладать которой мечтало каждое казино — были японцы. Играли они так, что волосы шевелились на голове, и приезжали они всегда группами. Руководящая верхушка промышленного синдиката приезжала, чтобы играть на доллары, не облагаемые налогами, и за четыре дня их пребывания в Лас-Вегасе они проигрывали сумму, в несколько раз превышающую миллионы долларов. И человеком, сделавшим такой дорогой подарок для Занаду и Гроунвельта в виде “крупняка” из Японии, был Калли.
У Калли был дружески-любовный роман типа сходили-в-кинишко-потом-потрахаемся с одной танцовщицей, выступавшей в шоу Ориентал Фоллиз в одном из отелей на Стрипе. Девушку все называли Дейзи *, из-за непроизносимости ее японского имени. Ей было всего около двадцати, однако в Вегасе она жила уже почти пять лет. Танцевала она потрясающе и была очень миловидной, словно жемчужинка в своей раковине, но подумывала о том, чтобы сделать пластическую операцию: ей хотелось иметь европейский разрез глаз и большую грудь, как у американок, вскормленных на кукурузе. Узнав об этом, Калли пришел в ужас и сказал, что этим она разрушит свой шарм. Дэйзи все-таки послушалась его совета, но только после того, как он изобразил большое восхищение ее маленькой, как у девушки-подростка, грудью, чем испытывал на самом деле.
* Дейзи (daisy) — маргаритка (англ.).
В конце концов они так подружились, что она учила его японскому, когда они были в постели, и он оставался у нее на ночь. По утрам она подавала ему на завтрак суп, а когда он отказался в первый раз, она сказала, что в Японии все едят суп на завтрак, и что в ее родной деревне под Токио она готовила суп лучше всех. И, к удивлению Калли, суп оказался просто превосходным, острым, легким для желудка после изнурительной ночи пития и любви.
О том, что один из влиятельнейших королей японского бизнеса собирается посетить Вегас, он узнал как раз от Дейзи. Семья Дейзи регулярно посылала ей авиапочтой японские газеты; она очень скучала по дому и с удовольствием читала о Японии. Она рассказала Калли, что японский магнат, некий господин Фуммиро, в интервью одной из газет заявил, что планирует поездку в Америку для открытия там дочерних филиалов своей компании по производству телевизоров. Дейзи сказала, что в Японии господин Фуммиро известен как страстный игрок, и что он непременно посетит Вегас. И еще она сказала Калли, что господин Фуммиро превосходно играет на пианино, что учился он в Европе и почти наверняка стал бы профессиональным музыкантом, если бы его отец не настоял на том, чтобы сын принял руководство семейной фирмой.
В тот день Дейзи по просьбе Калли зашла к нему в офис и он продиктовал ей письмо, которое она написала на фирменном бланке Занаду. Следуя советам Дейзи, он сочинил текст, в котором были соблюдены все тонкости, с точки зрения человека Запада, официальной японской вежливости, и который ничем бы не оскорбил господина Фуммиро.
В этом письме содержалось приглашение господину Фуммиро быть почетным гостем Отеля Занаду на любой срок, какой он только пожелает, и в любое удобное для него время. Господин Фуммиро может также привезти вместе с собой любое число гостей, все свое окружение, включая деловых партнеров из Соединенных Штатов. Дейзи деликатно дала понять господину Фуммиро, что все это не будет стоить ни единого цента, и что даже театральные представления будут бесплатными. Прежде чем отправить письмо, Калли получил “добро” от Гроунвельта, так как пока еще не имел привилегии полностью распоряжаться “правом карандаша”. Калли боялся, что Гроунвельт, прочитав письмо, поставит под ним свою подпись, но, к его облегчению, этого не случилось. Так что теперь эти клиенты из Японии официально будут считаться его, Калли, клиентами, если вообще приедут, конечно. А он будет исполнять роль “хозяина”.
Ответ пришел через три недели. В течение этого времени Калли еще немного позанимался с Дейзи. Он узнал, что, разговаривая с японским клиентом, нужно постоянно улыбаться. Что он и в тоне, и в жестах должен всегда демонстрировать высшую степень почтения. Дейзи сообщила Калли, что если вдруг в речи японского мужчины послышится легкое шипение, то это знак того, что клиент рассержен, сигнал опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81