Там день и ночь над листами бумаги горбились писцы, то и дело разгибая сведенные судорогой пальцы. Антония решил зайти и переждать часок. Ее все еще потряхивало. К тому же собирался дождь.
Виченца, дом Ногаролы
За сотню миль к северу от Флоренции небеса извергали целые потоки воды. Ливень стоял стеной, сводя на нет видимость. Факелы освещали только собственные подставки. Постоянно докладывали о быках и лошадях, пропавших на склонах холмов – склонах, которые превратились в сплошные потоки грязи.
Пьетро сидел на кушетке, устроив ногу на высоких подушках, и смотрел с крытой лоджии в центральный внутренний дворик. Дождь образовал поблескивающую, волнистую, словно живую стену, так что противоположная лоджия была практически не видна. Пьетро едва различал очертания фонтана в виде трех женских фигур, льющих воду в бассейн. Пьетро наблюдал, как на поверхности переполненного бассейна лопаются пузыри, как вода переливается через край. Пьетро теребил шнурки своего дублета. Пьетро вполголоса читал стихи. Пьетро тщился забыть о личинках, привязанных бинтами к его раненой ноге.
Личинки. Ни одна из адских мук, описанных Данте, не была столь… столь омерзительной. Личинки. Они в прямом смысле гложут его. Морсикато, врач Ногаролы, клялся, что личинки мясных мух – лучший способ победить гангрену, поскольку они якобы едят только мертвые ткани, но ни в коем случае не живую плоть. Поэтому личинок поместили в рану и примотали бинтами. Личинки. Перед глазами у Пьетро неотступно стояли влажные беловатые твари, точащие его тело.
«Что, как они вылезут из раны? Что, как они поползут выше?.. Кавальканти. Ты же думал о Кавальканти».
Однако поэзия не могла заглушить воображение. Хуже всего был зуд. Сегодня утром Пьетро проснулся от ужаса: юноше снились огромные черви, пожирающие его кровь и слезы. Первое, что увидел Пьетро, был Поко: он только что приехал и заглядывал под покрывало, любопытствуя, как действует червивая примочка.
«Еще бы Поко не любопытствовать. Всякому интересно посмотреть на живой обед для червей, особенно если это твой родной брат».
Тут, словно в подтверждение мыслей Пьетро, явился с подносом в руках один из помощников Морсикато.
– Синьор Алагьери, можно?
– Конечно. – Пьетро судорожно сглотнул. Его сегодня уже два раза рвало. Вот почему юношу перенесли на лоджию.
Ученик лекаря опустился перед кушеткой на колени, отвернул покрывало, приподнял длинную рубашку и стал осторожно разматывать повязку.
– Дождь, похоже, и не думает кончаться, – заметил он.
– Похоже, – отозвался Пьетро, изо всех сил старавшийся не видеть процесс добавления, а может, и частичного удаления личинок. – Все равно на воздухе лучше. Особенно после двухдневного потения.
– Солдаты вряд ли с этим согласятся, – ответил ученик Морсикато. – Я сегодня был у них в лагере. Так, ерунда, мелкие недомогания. («Венерического характера», – подумал Пьетро.) Солдаты сидят по палаткам, зарывшись в солому, и убивают время за игрой в кости, а кости у них из свиных ножек.
– А какие среди них настроения?
– Волнуются. Не понимают, почему не дают приказа о наступлении. Слухи расползаются.
Пьетро наконец взглянул на молодого лекаря.
– Какие слухи?
– Кто говорит, что дождь вырвал победу у него из рук и оттого он сошел с ума. Якобы он поубивал всех в доме, а сам рвет на себе волосы и бьется головой о стены, так что только мозги летят. Кто говорит, что он засел в домашней часовне и беспрестанно молит Бога прекратить ливень. А есть и такие, что уверены: у него новая любовница, и ему есть чем заняться, пока небо не прояснится. – Молодой человек хихикнул. – Это, по крайней мере, объясняет, почему до сих пор не дан сигнал к атаке.
Внезапно усмешка на лице ученика лекаря сменилась виноватой гримасой.
– Я хотел сказать… я сам ничего такого не…
Пьетро плотно сжал губы. С другой стороны, молодой лекарь всего-навсего озвучил мысли, одолевавшие всех мужчин Виченцы. Когда в тот день армия Кангранде прибыла в город, Капитан тотчас отправил сотню солдат и большую часть пленных в Верону. Последних было почти полторы тысячи человек, оков на всех не хватило, и Кангранде велел привязать их за ноги друг к другу. Неудивительно, что теперь солдаты ждали приказа выступать на Падую.
А приказа не было. Кангранде вызвал пятерых своих самых надежных советников, отдал распоряжения, а сам засел в доме своей сестры. Теперь-то уже слишком поздно. Два дня дождь льет не переставая, река, на которой стоит Падуя, вздулась, усилив защиту города, дороги превратились в месиво, и надежды на победу не осталось.
Если бы Кангранде не тянул кота за хвост, Падуя, пожалуй, была бы захвачена. Однако эта мысль, высказанная вслух, приравнивалась к измене.
Пьетро перевел дух, прежде чем выдать фразу, по его разумению, подобающую человеку его положения.
– Это нелегко, но мы должны доверять нашим правителям. Особенно Скалигеру.
– Вы правы, синьор, – кивнул молодой лекарь, продолжая осматривать рану.
Неловкую паузу нарушил Пьетро.
– Как чувствует себя синьор Ногарола? – Накануне Пьетро не видел пожилого рыцаря.
Лекарь слегка качнул головой, однако глаз не поднял.
– Синьор Ногарола выздоравливает после операции.
Пьетро напрягся. «Операция» означала, что плечо Антонио да Ногаролы начало гноиться. Пьетро взглянул на собственную рану, мысленно умоляя личинок побыстрее сделать свое мерзкое дело.
Лицо юноши исказилось, к горлу опять подступил рвотный комок. Пьетро нестерпимо захотелось увидеть ее – женщину, которая одна могла отвлечь его мысли от отвратительной раны. Где она пропадала с раннего утра? Самым своим небрежным тоном Пьетро осведомился:
– А донна Катерина сейчас, наверно, с синьором Антонио?
– Нет, синьор. Она со своим братом. Они с утра закрылись в зале вместе с самыми надежными советниками.
– Я совсем не знаю Вероны. Расскажите мне о Скалигере и его семье.
Молодой лекарь бросил на Пьетро быстрый взгляд.
– Отцом их, синьор, был великий Альберто делла Скала. У него и его жены было три сына. Двое, Бартоломео и Альбоино, умерли. Также у них две дочери, донна Катерина и ее старшая сестра донна Констанца.
– Она жива?
– Жива. – Молодой лекарь взял одну жирную личинку и принялся с умным видом ее рассматривать. Пьетро отвернулся. – Донна Констанца замужем за синьором Гвидо Бонаццолси, братом Пассерино. Это ее второй муж.
Пьетро закрыл глаза, но почувствовал, что лекарь уже начал накладывать новую повязку.
– Пассерино Бонаццолси – это правитель Мантуи, да? Мне говорили, что он лучший друг Кангранде.
– Да, они действительно дружны, но я бы сказал, что Скалигер более близок с моим господином, супругом донны Катерины. Ведь синьор Ногарола его воспитал. В тот день, когда он женился на донне Катерине, он взял ее маленького брата в оруженосцы…
Пьетро слушал обрывочные сведения о семействе делла Скала и пытался вычислить возраст Катерины. Если Катерина взяла брата в дом своего мужа, едва сочетавшись браком, значит, она старше Кангранде минимум на двенадцать лет. Как Пьетро ни изощрялся в подсчетах, выходило, что сейчас Катерине от тридцати пяти до сорока. Вдвое больше, чем ему.
Ученик лекаря все еще превозносил славного правителя Виченцы, когда Пьетро почувствовал непреодолимое желание сменить тему.
– Вы сказали, что сейчас с ними советники. Кто именно? Молодой человек крепко задумался, прежде чем перечислить имена, что были у всех на слуху.
– Их кузен Федериго. Правитель Мантуи синьор Пассерино Бонаццолси. Конечно, синьоры Монтекки и Кастельбарко. Падуанец Николо да Лоццо. Епископ Джуэлко. Да, еще синьор, что недавно прибыл в Верону, Капеле… Капесе… Не помню.
– Капеселатро, – подсказал Пьетро. Надо же, отца Антонио тоже пригласили, несмотря на то что он в Вероне новичок и вдобавок низкого происхождения. Пьетро был заинтригован. Внутренний голос цинично интересовался, каково же на самом деле состояние синьора Капеселатро.
– Верно, Капеселатро. Ах да, еще ваш отец! Простите – мне следовало назвать его первым.
– Так и быть, прощаю, – рассмеялся Пьетро. – Мой отец никогда дипломатом не считался.
Ученик лекаря вежливо хихикнул и произнес, указывая на повязку:
– Готово, синьор. Не жмет?
Пьетро стиснул зубы, но отрицательно покачал головой. Он знал, что не должен чувствовать, как извиваются личинки, и заставил себя улечься.
– А кого еще позвал Скалигер?
Ученик лекаря скривился.
– Я слыхал, что они пригласили двоих пленных падуанцев, Джакомо Гранде да Каррару и его племянника.
– Этого осла! – невольно вырвалось у Пьетро.
Молодой лекарь никак не отреагировал на яркую характеристику, однако добавил:
– А еще с ними венецианский посол по фамилии Дандоло.
Пьетро так и подскочил.
– Венецианский посол? Что он здесь делает? Разве Верона собралась воевать с Венецией?
– Не знаю, синьор, – поспешно сказал молодой лекарь, жестом давая понять Пьетро, что тому следует улечься. – Откиньтесь на спину. Вот так. Я все вам рассказал. Кроме, пожалуй…
– Ну?
– Не хотел я говорить… – (Пьетро ждал, всем своим видом выражая дружелюбие.) – Так вот, шел я мимо двери, и мне показалось…
– Что показалось?
– Что они играют в кости.
– В кости?
– Звуки были как при игре в кости. А Катерина отдавала распоряжение слуге принести еще вина для синьоров.
Секунду Пьетро переваривал услышанное и в конце концов не мог не рассмеяться. Судьба трех городов, а может, и не трех, а более, в прямом смысле поставлена на кон.
Лекарь собрал свои скальпели да примочки, сложил все на поднос.
– Когда вернется ее муж? – спросил Пьетро.
– Дня через два, может, через три.
«Будь Катерина моей женой, я бы и на час ее не оставил».
– Спасибо за повязку. И за новости.
Лекарь откинул со лба непослушную прядь.
– Рад был услужить, синьор. Все только и говорят, что о вашей храбрости. Ваш отец вас всем расхваливает.
Пьетро прищурился. Прежде чем он придумал подобающий ответ, молодой лекарь ушел по своим делам.
Храбрость? Применительно к нему отец не употреблял это слово. Может, лекарь лжет? На людях поэт был немногословен, только наедине мог разразиться ядовитой диатрибой. Что конкретно он говорил? Уж конечно, не называл его, Пьетро, храбрым. Глупым – да. Безрассудным – недалеко от истины. Болваном, который, не думая о родных, ищет погибели на свою голову, – да, пожалуй, именно так отец характеризовал своего старшего из оставшихся в живых сына. Болван, а не храбрец.
Интересно, а Катерина считает его храбрецом? Что вообще она о нем думает? Пьетро вознегодовал на ее отсутствующего, пока что эфемерного мужа, и поймал себя на этом чувстве. Кроме того, он бешено ревновал Катерину к Скалигеру. Как бы они ни язвили в адрес друг друга, связь была налицо! Ни презрительный тон, ни словесный яд не могли скрыть чувства донны Катерины к брату – чувства более глубокого, чем сестринская привязанность, более разрушительного, чем страсть.
Мысли о Катерине принесли Пьетро благословенный миг забвения. Однако зуд в бедре – внутри бедра! – быстро отрезвил юношу. Он переместил ногу поближе к жаровне, приятно греющей правый бок.
«Может, мерзкие твари, нанюхавшись дыма, несколько уймутся».
Пьетро надеялся, что тепло разморит его и он уснет. Не тут-то было! Юноша уже не понимал, действительно личинки точат его плоть или ему только так кажется.
Чтобы отвлечься, Пьетро принялся подгонять обрывочные сведения о семействе делла Скала так, чтобы из них, словно из кусочков смальты, получилась полная картина. В верхний угол пойдет дядя Кангранде, первый правитель Вероны из рода Скалигеров, по имени Мастино. Рядом поместим Альберто, отца Кангранде, чуть ниже – его троих братьев и двух сестер. Отец Пьетро тепло отзывался о Бартоломео, презрительно – об Альбоино и враждебно – о предыдущем аббате Сан Зено, отце нынешнего аббата. Он ведь, кажется, незаконный сын Альберто?
«Интересно, а у самого Кангранде есть внебрачные дети? Марьотто на это намекал».
Что-то ему смутно помнилось, какой-то разговор между братом и сестрой не давал покоя, какая-то мысль стучалась в висок и тут же ускользала. Со вздохом Пьетро откинулся на подушки, закрыл глаза и стал слушать шум дождя, ощущая, как тепло от жаровни проникает во все уголки тела…
Пьетро очнулся оттого, что на плечо ему опустилась рука. Он разлепил веки и увидел самого Скалигера, стоящего на коленях у его кушетки.
– Я тебя разбудил? Ты спал?
– Просто дремал, – отвечал Пьетро, стряхивая сон.
– Понятно. Мне в последнее время снится только дождь. – Кангранде обошел жаровню и уселся на мягкий стул по другую ее сторону. – Ты не против, если я тоже погреюсь? Скоро подадут ужин. – Кангранде откинулся на стуле, сцепил пальцы на уровне рта и устремил взгляд на потоки дождя.
Пьетро не выдержал и спросил:
– Совет закончился?
– Да. Все уже решено.
Пьетро умирал от любопытства, но прикусил язык. Некоторое время они молчали, глядя на мерцающую стену воды. Струи срывались с карниза и разбивались о булыжники. Пьетро снова стало клонить в сон.
– Как ты думаешь, твой отец прав?
Пьетро вздрогнул и уселся ровно. Со сна его потряхивало.
– Прав насчет чего, мой господин?
– Насчет звезд. – Правитель Вероны подался вперед, ближе к дождевой стене. Теперь его лицо не затуманивал дым жаровни.
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, мой господин, – промямлил Пьетро.
Кангранде поднялся и хлопнул юношу по плечу.
– Ничего, за ужином поймешь.
Пьетро совсем сконфузился, однако сел как можно ровнее.
– За ужином, мой господин? Разве я буду ужинать с вами?
– Именно. Компания соберется небольшая – твой отец, венецианский посол, Джакомо Гранде со своим племянником, поэт Муссато, Асденте ну и я. С тобой нас будет восемь. Нам нужен еще один человек, чтобы получилось магическое, как утверждает твой отец, число. Кого бы взять? Джуэлко я навязал на шею отцу Марьотто, а заодно отправил с ними синьора Капеселатро. Твои друзья осматривают конюшни Монтекки – им тоже не до нас. Придумал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93