Я испытала некоторое потрясение, когда увидела, что это был силуэт оленя, черный на белом квадрате. Олень стоял в профиль, на его плече был изображен большой круг. На земле рядом с мишенью лежали другие, тоже с силуэтами оленей – вид спереди, сзади, под разными углами. На каждой из них были круги. Я остановилась, чувствуя тупой гнев.
– Одну минуту, Том. С нас достаточно разговоров о смертях и убийствах для одного дня. У меня нет возражений против стрельбы в цель, но я не собираюсь стрелять в оленя. И я не позволю Хилари делать подобное.
Он не слишком долго смотрел на меня, а потом сказал:
– Вполне справедливо. У меня есть старая круглая мишень с яблочком. Она в козьем сарае. Ты можешь использовать ее. Однако, я думаю, что Хил имеет право выбирать сама, во что ей стрелять.
Я открыла было рот для новых упреков, но вовремя остановилась. Смысл моих отчаянных попыток всегда состоял в том, чтобы выработать у Хилари привычку принимать самостоятельные решения, по крайней мере в отношении тех вещей, которые были ей по силам. Я не могла все решать за свою дочь.
– Прекрасно, – сдержанно заметила я. – Конечно, пусть Хилари выбирает.
– Я выбираю оленя, – быстро произнесла девочка, искоса глядя на меня. И хотя я понимала, что она выбрала эту мишень только для того, чтобы доставить удовольствие Тому, я кивнула так спокойно, как только могла. И переключила внимание на собственный лук и стрелы. Возможно, нам удастся поговорить обо всем этом с дочкой наедине попозже. Я не хотела, чтобы она просыпалась в поту от кошмаров, пораженная убийством бумажного оленя.
– Ну так вот, по поводу лука и стрел… – начал Том, садясь по-турецки на траву у ручья. Хил, Мисси и Эрл устроились вокруг него. Я тоже села, чтобы послушать. Том взял лук девочки.
– Эта модель называется лук с двойным изгибом. Перед нами первоначальная форма охотничьего лука. У Купидона был такой же. И турки использовали его, а римляне переняли эту форму лука уже у турок. Позже ему на смену пришел английский длинный лук – в рост стрелка, хотя одному только Богу известно почему: более неуклюжего и неточного оружия история, наверно, не знает. Луки с двойным изгибом снова вошли в моду примерно в тридцатые годы нашего века. А потом они уступили место сложным лукам, в которых используется система рычагов, уменьшающих усилия стрелка и увеличивающих силу натяжения тетивы. Такие луки – жестокая вещь. Ручки, прицелы, рамки для стрел и Бог знает что еще – все это закреплено на них. Ты, Энди, видела подобный в „Королевском дубе" тогда, в сентябре. Ими так легко пользоваться, и они так точны при стрельбе, что любой идиот может через некоторое время овладеть этой наукой. В этом-то и проблема. Какой-нибудь дурак, который попадает в мишень на расстоянии пятидесяти ярдов у себя на заднем дворе, стреляя из сложного лука стрелами с широким наконечником, отправляется в леса и подстреливает в живот оленя, а затем не удосуживается пойти по его следу, и олень-подранок погибает через много-много дней, дней очень тяжелых. Стрела не убивает ударной силой, как пуля, животное умирает от потери крови. Если при первом выстреле не поражена жизненно важная точка, то животное умрет от слабости, инфекции, голода, просто от боли и страха. Я не пользуюсь никаким другим оружием, кроме лука с двойным изгибом, причем ручной работы, и не применяю прицельные устройства. И не учу пользоваться ими. Вы будете учиться самому старому и самому трудному способу, какой только есть, но, когда научитесь, вы попадете в животное с первого раза.
– Вы также научитесь стрелять сверху, с деревьев, и снизу, – продолжал Том, – научитесь подкрадываться, выслеживать и бесшумно идти по следу, чтобы подобраться достаточно близко для хорошего выстрела. Лучник должен подходить почти вдвое ближе, чем охотник с ружьем. Когда я закончу ваше обучение, вы сможете выследить крупного самца и свалить его с расстояния в пятьдесят ярдов, если захотите, конечно. Вы будете обучаться стрельбе полевыми стрелами и стрелами для стрельбы по мишени. А затем начнете все сначала со стрелами с широким наконечником. И через год или два вы будете поражать какое угодно животное, начиная с белки и заканчивая оленем, дикой свиньей или крупной рыбой. Вам никогда не потребуется в лесу ружье. Я держу ружье только от змей и незваных гостей. И чтобы избавлять от страданий. Эйтаназия.
– Эти луки были сделаны, как я уже говорил, из прокопченной огнем ивы, – напомнил Том. – Я сделал их без ножа, при помощи куска кремня, нагревал концы на огне, загибал их на камне, натянул тетиву, сделанную из жил оленей, и обернул концы такими же жилами. Я смазывал луки оленьим жиром и протирал много дней подряд, пока не придал им такой вид, какой хотел. Можно сделать лук и за два дня, если возникнет такая необходимость, но большинство доисторических охотников были настоящими мастерами, и им требовались недели, чтобы изготовить оружие, и они делали прекрасные вещи просто ради удовольствия. Я думаю, у них было не так уж много занятий долгими зимними вечерами. Я потратил на каждый из этих луков по три недели и получил удовольствие от каждой минуты работы.
– Должно быть, ты начал их делать даже раньше, чем познакомился со мной, – удивленно заметила Хилари. – Как ты узнал, что мой лук подойдет мне?
– Твой лук я начал делать сразу же после Дня Благодарения, то есть я только-только познакомился с тобой. К тому времени я почти закончил лук для твоей мамы.
– Здорово! – воскликнула Хилари.
– Вот именно, здорово! – усмехнулся Том. – Ну что ж, мисс Хил, вот тебе шесть слов, которые ты возненавидишь за ближайшие несколько недель: стойка, натягивай, закрепляй, целься, отпускай, следи. Повтори их, а затем подойди сюда, и я покажу тебе, что они означают.
Все время после полудня моя дочь и Том Дэбни практиковались в стрельбе по мишени.
Том поставил девочку приблизительно в двадцати ярдах от щита с изображением оленя, встал позади Хил и показал ей правильную стойку для стрельбы из лука. На запястье ее руки он прикрепил кожаный предохранитель, защищающий от удара стрелы, а на голову девочке надел свою кепку „Атланта Брейвз" от солнца. Через час Хилари поражала силуэт оленя в середину крестца. Через три часа она попала прямо в центр черного пятна на его груди. Девочка стреляла не с дальнего расстояния, но не смогла повторить этот точный выстрел. Правда следующая стрела попала не слишком далеко от центра круга.
Хилари стояла, высокая, прямая и стройная, сама похожая на стрелу, ее чистый серьезный профиль был спокоен, спина слегка прогнута, левая рука вытянута и неподвижна, правая оттянута назад настолько, что концы пальцев, удерживающие оперение стрелы, слегка касались ее круглого подбородка. Естественно, как будто она делала это всю жизнь, Хилари задержалась с натянутой тетивой, как мне показалось, на невозможно долгое время, когда Том скомандовал ей это сделать, а лук не дрожал и не прыгал в ее руках. По тихой команде наставника она выпустила стрелу, и та полетела, как натренированная птица, чтобы остановиться на плече оленя. Но Хил все еще стояла неподвижно.
Внезапно дочка показалась мне молодым языческим божеством, сосредоточенным, бесстрастным и полностью отдалившимся от меня. Дыхание остановилось в моей груди. Мне хотелось вырвать этот лук, схватить дочь и бежать. Только когда Хил увидела, что попала в оленя, она опустила оружие, сняла кепку, откинула шелковистые волосы с глаз и с улыбкой взглянула сначала на Тома, а затем – на меня.
– Вызывает приятные ощущения, – заметила девочка. – Такое чувство, будто я уже знала, как это надо делать.
– Ты именно так и выглядела, – улыбнулся ей Том. Это была, подумалось мне, довольно странная улыбка, мимолетная, понимающая и очень гордая.
– Никогда не видел никого – ребенка, взрослого, мужчину или женщину, неважно, – кто бы сделал то, что сделала ты с первого же раза. Ты выглядела как молодой Ипполит. Конечно, я должен был бы сказать: „как Диана", но в этом вопросе твоя мама имеет преимущество. Месяца через два ты будешь стрелять лучше, чем стрелял я, когда был вдвое старше тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы мой отец мог увидеть тебя. Может быть, дядя Клэй сможет… когда-нибудь. Оба они говорили мне, что редкие женщины стреляют из луков, подобных этому, лучше любого мужчины.
– Ты видела, мама? – Хилари вновь стала маленькой девочкой, порозовевшей от гордости и удовольствия. Лесная богиня-ребенок исчезла. Я наконец-то вздохнула с облегчением.
– Видела. Здорово! – ответила я. – Это действительно нечто. Мне не сделать ничего подобного и за миллион лет.
– Давай посмотрим, что у тебя получится, мам, – воскликнула Хилари. – Попробуй, теперь твоя очередь. Посмотрим, как ты постараешься и побьешь мой рекорд!
Однако явное, простое нежелание продемонстрировать свое неумение вынудило меня сказать:
– Не сегодня, малыш. Уже становится поздно, солнце садится. Как-нибудь в следующий приезд я обязательно попробую.
Я почувствовала, что сержусь на Хилари, на Тома, на себя саму, а когда девочка запротестовала и Том поддержал ее, то я резко оборвала дочку:
– Пойди в дом и вымой руки и лицо. Тому я заявила:
– В конце концов именно ты решил, что мне следует быть дома до наступления темноты.
Только после этих слов, вспомнив, кто предложил условия, я ужасно покраснела до корней волос. Том рассмеялся.
Когда Хилари ушла, он сказал:
– Не слишком дави на нее по поводу стрельбы из лука, Диана. Она прирожденный лучник, притом лучший из тех, кого я видел за свою жизнь. И, если она не слишком щепетильна в использовании животных в качестве мишени, будет просто несправедливо заставить ее чувствовать мир иначе. Она – не снятая с тебя копия. Ее страхи могут очень отличаться от твоих, и это нормально.
Сам факт его проницательности и таящейся за ней симпатии разозлил меня еще больше. Я подождала, пока не убедилась, что Хилари нас не слышит, села на верхнюю ступеньку, освещенную холодным розовым закатом, и спокойно посмотрела на Тома. Мне было очень холодно без куртки, но я не хотела признаваться в этом. Том же стоял так непринужденно на поднимающемся вечернем ветру, как животное, покрытое густым мехом, стоял, засунув руки в карманы и слегка покачиваясь в мягких старых мокасинах. Глаза сверкали голубым огнем под темным крылом волос.
– Мне по-настоящему не нравится, что Хил учится убивать, – заявила я. – На самом деле я считаю это варварством. Ей только десять лет, что бы ты ни говорил, и я – ее мать, и мне думается, что уроки охоты должны прекратиться немедленно.
Он немного покачался молча, а затем сказал:
– Ей нужно знать, как позаботиться о себе, Энди.
– Ради Бога, Том, когда ей пригодится умение подстрелить кого-то при помощи лука и стрел? – раздраженно возразила я.
– Нет, я неправильно объяснил. Мне следовало бы сказать, что ей нужно самой заботиться о себе. Самой. Человеку необходимы уважение к себе, легкость и комфорт даже наедине с самим собой. Если хочешь, чувство почтения к собственной личности. Не думаю, что она этим обладает; как она может испытывать подобные чувства после того, что позволял себе ее отец? Послушай, Диана, все дело в опыте. Опыт дает чувство уверенности и отшлифовывает до совершенства все другие побочные ощущения. Сознание того, что ты обладаешь огромными возможностями и можешь в любой момент сконцентрироваться по собственной воле, беспредельно расширяет границы бытия. А леса – наилучшее место на свете, где все это можно познать. Леса позволяют обратиться ко всем, даже скрытым, духовным ресурсам. Нет ничего, что даже отдаленно походило бы на дикую природу в этом отношении.
– Ты превратил бы Хил в странное существо, если бы я позволила тебе действовать по собственному желанию.
– Нет, хотя мне хотелось бы вернуть девочку в естественное, дикое состояние. Ты, ее отец, город… все вы вытравили из нее при помощи цивилизации скрытую в ней силу. В Хил достаточно цивилизации, хватит на всю жизнь. Но ей нужна ее естественная сторона. И тебе, Диана, тоже, если подумать. Как ты можешь управлять своей естественной дикой частью, если ты ее не познала? Как ты можешь использовать ее, если не признаешь ее существования? Но она есть. Есть в Хилари и в тебе. Во всех нас. Я хотел бы, чтобы девочка познала свою естественную сторону и научилась не бояться ее. Ты познала свою, но все еще напугана ею до смерти.
Меня вновь залил жар, несмотря на пронизывающий ветер, на теле и лице выступил холодный пот. Я снова ощутила танцующее пламя костра, его руки и его рот на моей голой коже.
– Я полагаю, что ты пользуешься всеми своими… возможностями и ресурсами, – сердито заявила я. – В отличие от большинства из нас, простых смертных, которые обладают прискорбной наклонностью тратить силы и время по пустякам и дурачиться. Неужели ты никогда не… лежишь просто в постели, не ешь чипсы и не читаешь какую-нибудь дребедень? Ты что, никогда не смотришь Вэнну Уайт и не решаешь кроссворд из телепрограммы? О нет, ты полностью посвятил себя людям, ты чувствителен и честен, ты принимаешь участие в делах человечества каждую минуту своего существования!
– Только не Вэнну Уайт! – Лицо Тома было серьезно, волчьи черты отточены тенями, в голосе звучала задумчивость. – Однако я действительно полеживаю в кровати, пью бурбон и приветствую эротические мечты о невысоких хрупких греческих леди в чем мать родила. И я читаю Генри Миллера и от этого возбуждаюсь, а по ящику я смотрю все, что могу найти с участием Джемми Ли Кертис, потому что у нее самые большие груди, какие я только видел, за исключением твоих.
– Том… – вскрикнула я, ужасно, до слепоты покраснев и чувствуя жар во всем теле.
– Разве я прикоснулся к ним? – спросил он. – А? Но я никогда не говорил, что не буду смотреть на них. Ты что, вносишь дополнение в наш договор? Ты требуешь слишком многого, моя дорогая.
Я уставилась на него в безмолвной ярости, а он в ответ бесстрастно воззрился на меня, а затем, подвигав вверх-вниз бровями, осведомился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82