Калум лично отволок по трапу чайный сервиз, с большими трудами, чашечка за чашечкой привезенный кем-то из самой федерации Шенджеми, и тут же проклял себя за то, что тратит время на ерунду, когда увидал, что Акорна бредет по бабки в мутной воде, а двое малышей сидят у нее на плечах и нежно поглаживают рог. К тому времени, когда трюм «Акадецки» заполнился беженцами, Калум и Акорна, равно как самые крепкие и здоровые колонисты, решившие вначале вывезти детей и стариков, вымотались вконец, да вдобавок промокли от пота и измазались в грязи. И все же физический труд, казалось, хорошо повлиял на Акорну. А может, глаза ее засияли вновь оттого, что вокруг девушки крутилась, воркуя, малышня, завороженная ее рогом и серебряной гривой.Нестойкое спокойствие поселенцев едва не рассыпалось, впрочем, когда Калум приказал Акорне подниматься на борт, заявив, что больше пассажиров «Акадецки» за один рейс не примет.— Откуда нам знать, что вы вернетесь? — кричал широкоплечий мужчина, едва не падая от усталости — он заносил ослабевших по трапу на руках.— Никуда вы с моими детьми не улетите без меня! — яростно вскрикнула молодая мамаша.Угроза бунта отступила, только когда Акорна, прежде чем Калум успел ее остановить, сбежала по трапу.— Я останусь с вами, — провозгласила она мягко и ясно, и недовольство тотчас улеглось.— Ну, если она…— Придурок ты, Касс, — бросил кто-то начавшему возмущаться здоровяку. — Мог бы догадаться, что такие, как она , нас дурить не станут.— А мне откуда знать-то? — запротестовал несчастный Касс. — Я таких, как она, и не видывал никогда.— А ты глаза разуй… Забыл, что ли, кто нам воду очистил?Акорна вежливо оттеснила фермеров от корабля и помахала высунувшемуся в люк Калуму.— Давай! — подбодрила она его. — Все будет в порядке.Калум поднял корабль, как только поселенцы отошли достаточно далеко, хотя дурные предчувствия и обуревали его. Что скажут Рафик и Гилл, если узнают, что он оставил Акорну в подобной ситуации одну, хоть и ненадолго? Хотя выбора не было… и если повезет, никто не узнает.Акорна не опасалась за себя; у нее не было времени бояться. Слишком много промокших, грязных, озлобленных фермеров надо было организовать, слишком много брошенных в последнюю минуту пожитков, слишком много весточек в последнюю минуту: «Только мое все не разбрасывайте, а главное, тетушку Нагу не подпускайте близко…. Тут мои кубики с записями — не намочите только, это единственная на Рушиме библиотека… Вот этот стол не разворачивайте, видите, у него тогда ножка отваливается, а так вообще крепкий стол, хороший».Стол и правда был крепкий: чтобы доволочь его до размокшего берега, Акорне потребовалась помощь широкоплечих Флауза и Касса.— Тут и бросим, — распорядился Флауз. — Я вызову мотовоз из районов засухи — наши-то все от сырости посдыхали. — Он утер пот со лба. — Прах меня побери, если я знаю, как старик Лабриш его сюда дотащил, с его-то ревматизмом.Акорна потерла поясницу, молчаливо соглашаясь с мэром. Как ни была сильна девушка, утомление начинало сказываться. Ей пришлось отнести на борт корабля почти всех детей — у нее на руках они вели себя спокойней даже, чем с родителями.Одна из матерей сидела у воды и тихо плакала, не замечая, что грязь пачкает рукава ее комбинезона. Слезы струились нескончаемым потоком по лицу и капали в озеро, смешиваясь с грязными водами разлившейся до горизонта лужи. Акорна узнала ту юную женщину, что не хотела отпускать своих детей.— С ними все будет в порядке, — промолвила девушка тихо, присаживаясь рядом, прямо в грязь. — Обещаю. Калум вернется очень скоро, и вы снова будете с детьми, на сухом месте, где нет грязи, где можно выспаться в тепле и сухости…— Они без меня напугаются!— Скоро вы будете с ними, — повторила Акорна, — а покуда за ними присмотрят ваши старики, да и Калум неплохо с детьми обходится.Молодая женщина фыркнула.— По нему и не скажешь, что он их вообще терпит.— Внешность обманчива, — улыбнулась Акорна. — Калум меня вырастил с пеленок, и терпения у него куда больше, чем можно подумать.— Вас? Ну да! — Женщина окинула Акорну взглядом. — Годами не вышел!— Внешность, — повторила девушка, — обманчива.Она не стала уточнять, что обманчива в данном случае ее собственная внешность. Поселенцы восприняли ее странный облик с неожиданным безразличием, но Акорна все же не собиралась напоминать им о своем чужепланетном происхождении, или объяснять, что ее раса, по-видимому, достигает зрелости за каких-то четыре года.Акорне удалось немного успокоить рыдающую мать, обещав ей вполголоса, что она отправится со следующей же партией переселенцев, и это спокойствие каким-то образом охватило всю толпу, чтобы нарушиться, только когда рев корабельных двигателей сотряс воздух, заглушая голоса.— Замечательно, — радостно воскликнула Акорна, — вот и «Акадецки» возвра…Но двигатели ее любимого кораблика звучали иначе; собственно говоря, она вообще не могла определить тип корабля по звуку. Гром нарастал слишком быстро, и прервался слишком поспешно. Девушка едва успела разглядеть ало-золотую вспышку, прежде чем корабль опустился. Зашипел пар, и над мелкой лужей повисло густое облако.Когда мгла рассеялась, глазам Акорны предстал звездолет, весьма напоминавший обводами корабли U-класса, составлявшие торговый флот Дельзаки Ли. Но обшивку его сплошь покрывали кричаще-яркие алые и золотые разводы. Девушка сморгнула, протерла глаза. Как это им удается? Никакая краска не переживет повторяющихся раз за разом входов в атмосферу, опаляющих броню… Никакая краска, известная человечеству, с ужасом поправилась Акорна, и внезапно корабль показался ей совершенно, предельно чуждым.Вокруг уже слышались крики ужаса; сидевшая рядом с Акорной молодая мать вскочила, явно собравшись спасаться бегством. Акорна тоже поднялась, хотя бы ради того, чтобы не отпускать от себя хрупкую молодую женщину. Если колонисты запаникуют, многие будут затоптаны… Но кто прибыл на этом корабле? Ответ мог быть только один — линьяри… ее народ.«Мой народ — чужие, чужие, чужие — нет, мои родные».Сердце девушки заколотилось неровно, и молодая женщина с отчаянной силой вырвала руку из ее пальцев. Акорна поняла вдруг, что ужас толпы питается ее собственным страхом. Возможно, если она сама успокоится, подаст пример…— Бояться нечего, — крикнула она, с трудом контролируя голос. — Вы не знаете, кто прилетел на этом корабле, но я — знаю. Это мои сородичи. Вы же не боитесь меня? Вот видите! Они прилетели помочь, а не губить вас.По мере того, как ее рассудительные слова просачивались сквозь толпу, угроза панического бегства сходила на нет. Поселенцы еще нервничали — Акорна читала это в их напряженных движениях, в их позах. Они стояли, готовые не то вступать в бой, не то спасаться бегством, но были уже готовы прислушаться к голосу разума.Если то был голос разума… Она ведь не может быть уверена, что на этом корабле и вправду прибыли ее сородичи? И все же девушка была убеждена в этом еще прежде, чем распахнулся люк, слишком высоко помещенный на корпусе, и опустился трап, слишком крутой для людских ног, прежде, чем накатило жуткое ощущение, будто девушка смотрится в далекое зеркало — когда по трапу неторопливо спустились чередой рослые, стройные, среброгривые существа. Руки их были широко раскинуты в знак мира, и золотые рога сверкали под ясным солнцем Рушимы. Глава 13 Рушима, 334.05.25 по единому федеративному календарю
«Вот она… моя ‘Кхорнья… наша ‘Кхорнья!»«Мы должны сообщить ей… им… немедля. Нехорошо держать их в невежестве, Нева, а нас здесь достаточно, чтобы подавить панику».«Позволь мне вначале приветствовать мою ‘Кхорнью. Неужели мы не можем насладиться мгновением покоя, без напоминаний о…»Акорна уловила смутный образ чего-то чуждого и ужасающего, словно стальной муравейник, кишащий ненавистью и разрушением.«Как пожелаешь. Но она должна узнать, и скоро».Линьяри подошли уже так близко, что их можно было окликнуть. На каждом шаге они высоко поднимали длинные, изящные ноги из грязной воды. За ними шла женщина — Акорна узнала ее. Надари Кандо, личная телохранительница Дельзаки Ли. Сил догадываться, что делает здесь Надари, у девушки не оставалось. Все внимание ее приковывали существа, так похожие на нее саму, и все ж иные, существа, столь грубо обсуждавшие ее в глаза. Акорна, правда, никак не могла понять — почему их так хорошо слышно было даже издалека, — но это показалось ей неважным.— Что вам от меня нужно? — спросила она резко.Возглавлявшая маленькую группу женщина-единорог сморгнула удивленно и проговорила что-то. Поток текучих, назальных звуков ничего не значил для Акорны. Девушка покачала головой, чувствуя себя глупой и непонятливой, и вспомнила вдруг, что одета в пропотевший комбинезон, покрытый разводами грязи.«Нева, ты, кажется, говорила, что она уже подросла достаточно, чтобы говорить, когда Ванье и Ферила взяли ее с собой! Что с ней? Может, она умственно отсталая?»«Скорее выросла в неподходящей среде. Эти существа не могли знать, как растить наше дитя».Что?! Сколько Акорна ни мечтала в детстве о том, как встретит своих сородичей, ничего подобного ей в голову не могло прийти! Девушка раздраженно фыркнула, вскинув голову, и разом забыла и про грязь на комбинезоне, и про свои сомнения.— Со мной, — проговорила она медленно и внятно, — все в порядке, за исключение того, что мне не повезло с родственниками. Всякими я представляла своих сородичей, но даже подумать не могла, что они окажутся настолько грубы! Я не идиотка. Калум, Гилл и Рафик заботились обо мне лучше, чем вы в силах вообразить, и я горжусь, что меня вырастили они!Стоявшая рядом с ней молодая женщина неловко переступила с ноги на ногу.— О чем речь-то? — поинтересовалась она. — Они еще пока ни слова не сказали, кроме той невнятицы, а вы их тогда не лучше моего вроде бы поняли?Акорна недоуменно нахмурилась. Верно, единственной прозвучавшей вслух фразы она как раз и не поняла; и все же гости говорили и другое… разве нет?«Ох, милая моя ‘Кхорнья! Ты никогда прежде не слышала мысленной речи?»«Разумеется, не слышала, Нева. Вспомни, ее вырастили дикари».«Не обращай внимания на Таринье, дорогая моя. Он неисправимо груб… едва линьяри !»Непереводимое слово в мысленной речи несло целый спектр значений: «настоящий-человек-как-мы», «цивилизованный», «разумный» и «моральный».Девушка хотела было заговорить, но вместо того нарочно стиснула зубы и потянулась к гостям мысль.«Может… я… тоже… не… линьяри… Меня… вырастили… эти люди… которых вы зовете „дикарями“…. правда… И Я ЛЮБЛЮ ИХ!», закончила она отчаянным, несдерживаемым импульсом.Женщина, стоявшая за спиной старшей, поморщилась.«Нева, постарайся научить ее не орать , а?».А потом Нева стиснула Акорну в объятьях, рога их соприкоснулись, и в рассудок девушки хлынул поток непередаваемых словами чувств: радость, и скорбь по родителям, которых Акорна не помнила, и полное, безоговорочное приятие .«Ты, без сомненья, линьяри и линьяр, ты наша кровь», с абсолютной убежденностью мыслила Нева. «Я Нева из клана Реньилаге, визедханье ферили в этой экспедиции, а ты — ‘Кхорнья из клана Реньилаге, дитя сестры моей. Твоими родителями были Ферила и Ванье из клана Реньилаге. У тебя глаза Ферилы». Разум Акорны затопили общие воспоминания клана Невы: мир иссиня-зеленых степей, пологих холмов и чистых ручьев. Рослый мужчина с глазами цвета седой травы с улыбкой подбрасывает смеющегося младенца; женщина с ласковым лицом, чьи глаза отливают серебром, как у Акорны; праздник, цветы и песни, и щебечут в кронах мелкие мохнатые зверюшки…— Мой сон! — воскликнула Акорна вслух.Нева чуть отодвинулась, не отпуская плеч Акорны.— Твой… сонн? — переспросила она на всеобщем языке с легким акцентом.Этот драгоценный сон навещал порою Акорну в смутные мгновения между явью и дремой. Порой этого не случалось месяцами, порой — два-три раза в неделю, сколько она себя помнила, но в памяти запечатлелось еще раньше. Гилл и Рафик рассказывали, что, едва освоив пару слов на всеобщем, она порой просыпалась с рассказом о странноцветных небесах, и сердито вопрошая, как зовут невиданных ими никогда зверей.Акорна сбивчиво пересказала Неве, что могла припомнить из своих снов, в которых девушка всегда ощущала себя любимой и лелеемой.— Там был сад, и трава была мягкая и почти синяя, а кто-то держал меня на руках, чтобы показать поющих-мохнатых на ветке…— Это не сон, — проговорила Нева, и серебряные зрачки ее стянулись в черточки. — Это был сад при чертогах клана Реньилаге. Ванье, твой отец, приводил тебя туда, чтобы показать древесных тилири; он говорил, что ты не кричишь, как все младенцы, а поешь, точно тилир, А мы с Ферилой болтали, покуда Ванье возился с тобой… ты правда не помнишь?Акорна покачала головой, чувствуя, как ее собственные зрачки сужаются от горя.— Ничего, ничего… — Нева вновь коснулась на миг рога Акорна своим, передавая безмерное утешение. — Ты одна из нас. Наша память — твоя память. Ты разделишь ее со всеми нами. — Но за устной речью девушка уловила безмолвный крик жалости и горя: «Как сумела ты выжить, совсем одна?!».«Я была не одна», промыслила она, и в разум Невы потекли ее собственные воспоминания — о Гилле, и Рафике, и Калуме.«Понимаю», отозвалась Нева совсем другим тоном. «Мы не ожидали, что может возникнуть связь…»— Не «связь», не в этом смысле, — поправила Акорна, поскольку Нева воспринимала связь как физическую, чувственную. «Они вскармливали меня по очереди…» Она снова коснулась тетиного рога, и выплеснула мириады воспоминаний: как ее, маленькую, моют в умывальнике, как она пробует по очереди все растения в гидропонных кюветах, как учится понимать «нет», а потом — читать и писать, а потом — делать вещи более важные, например, искать рений, где его никто не видит, и решать уравнения, и делать верные ставки, а главное — как ее защищают от тех, кто считал уродом маленькую девочку…«Уродом?», потрясенным хором откликнулись остальные линьяри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40