– А потом перед самым рассветом раскричались чайки, и мне подумалось, что этот звук я теперь буду слышать каждое утро. Я буду просыпаться под шелест волн и песни чаек. Знаешь, Джордж, я почувствовала себя такой счастливой, что захотелось плакать!
– Вовсе не обязательно плакать, отмечая радостное событие, моя дорогая, – ответил Джордж. Он стеснялся руки жены, обвившей его руку, это наверняка выглядело неприлично и попахивало мещанством. Уж слишком интимно.
– Где же мой Поль? Где же мой маленький Поль?
Оба – и Юджиния, и Джордж – вздрогнули, услышав этот крик, и повернулись к сходням, по которым стремглав сбегала Прю с развевающимися на ветерке медно-красными волосами и тесемками от передника.
– Где же мой лучший на свете мальчик? Где же мои две любимицы?
Угомонить Прю было выше человеческих сил, у нее почти совсем развязался чепчик, который носят все няни, и, по непонятным причинам не падая, плясал на копне волос, а ее ирландская физиономия искрилась неуемным восторгом.
– Одет, ну, совсем как матрос! Да я бы и не узнала вас, мастер Поль! Честное слово, не узнала бы. Я подумала, что это какой-то щеголь-моряк!
Юношеская жизнерадостность Прю заразительно подействовала на всех, находившихся на причале. На минуту растаяла даже непоколебимая чопорность Джорджа.
– И больше никаких немецких бонн! Ну, разве мы не самые счастливые?
Юджиния так близко прильнула к уху мужа, что он чувствовал ее дыхание. Теплое, влажное, пахнущее земляникой со сливками.
Джордж собрался было ответить, что отобранные его отцом для дома на Честнат-стрит гувернантки были превосходными женщинами. Затем он хотел высказать жене недовольство по поводу ее неблагодарности за такую щедрость, а потом напомнить ей, что, поскольку он сам имеет непосредственное германское происхождение, ее отношение к немкам, по меньшей мере, непонятно. И, наконец, Джордж готовился прочитать лекцию о пользе строгого воспитания в противовес сомнительным заботам необразованной девушки-ирландки, но тут поток его мыслей оборвал Поль:
– Ты только погляди на этот дурацкий костюмчик, Прю! Мама прямо силком надела его на меня!
– Поль! – Голос Джорджа прозвучал грубо и слишком громко. – Все, достаточно.
Однако унять собравшихся ему удалось только на короткое мгновение. Настроение у них все равно оставалось прекрасным, потому что мир был замечательным местом. На замечание Джорджа никто не обратил серьезного внимания. Лиззи и Джинкс с визгом носились по причалу, радуясь приезду Прю, кораблю, всему этому чудесному дню, и Лиззи моментально забыла, что ей тринадцать, что она почти леди, и с удовольствием тянула за собой нераскрытый зонтик, чтобы он стучал по настилу, как по забору из штакетника.
– Прю, нам разрешат быть па приеме! Так сказала мама. И мне разрешат попробовать шампанского. Ну, что ты скажешь?!
Джордж одарил жену гневным взглядом.
– Только попробовать, Джордж, – умоляющим, голосом проговорила она. – Ведь Лизабет тринадцать лет, и она почти с меня ростом. Ей пора привыкать к светской жизни. – «Не так нужно говорить, – сразу поняла она, – это очень похоже на укор». Она постаралась не вспоминать старое и замять сказанное. – Ради праздника, дорогой, не больше… Ну чуть-чуть, самую малость… Просто так, для интереса…
Джордж уловил невысказанные упреки жены. Ему хотелось заверить ее, что на этот раз все будет по-другому. Хотелось попросить прощения и помощи, но слова никак не складывались. Если вообще у него были эти слова. «Но на этот раз, – клялся он сам себе, – на этот раз я переменюсь».
– …Впрочем, если ты против, Лиззи не будет пробовать. В общем, это твой корабль. Твой красавец «Альседо»… – Юджиния попыталась улыбнуться своей самой красивой улыбкой. – …Ты хозяин судна.
– Думаю, один глоток вреда не нанесет, – ответил Джордж. Ничего другого ему не пришло в голову.
Если дети и знали о трениях между родителями, то по ним этого сказать было нельзя. Они гоняли повсюду, и ничто не могло их остановить, замечания слетали с них как с гуся вода, они делали страшные глаза и так, чтобы не видели взрослые, подбадривали друг друга. Джинкс хотелось узнать, распаковала ли Прю коллекцию жуков и какая у ее кукол будет кровать – такая, как у матросов, гамак? Лиззи не терпелось узнать, видела ли Прю все ее новые платья и согласна ли с тем, что платьице со светло-коричневым шарфиком – самое красивое. Ну, а Поль изо всех своих пятилетних сил сопротивлялся, когда Прю хотела взять его маленькую ручку в свою большую.
– Мне пять лет, – настаивал он снова и снова. – Мне не нужно держаться за чью-то руку.
Но Прю то ли оглохла, то ли за ночь поглупела. Она все крепче сжимала ручку Поля, когда они подходили к сходням.
– Вот когда будете на борту в целости и сохранности, – урезонивала она его, – можете делать что хотите. До этого вы должны делать так, как хочу я. А я в настоящий момент хочу держать вас на коротком поводке.
Поль не решался поднять глаза на матросов и стюардов на борту корабля. Он был уверен, что все до единого смотрят на него и потешаются. Дорога к кораблю сделалась для него сплошной унизительной пыткой.
Внезапно Поль остановился как вкопанный.
– Мои солдатики! – завопил он и, как ни удерживала его за руку Прю, повернулся и побежал назад по причалу.
– Ну, что еще там такое на этот раз? – усталым, недовольным голосом спросил Джордж. Отправка семьи в это путешествие оказалась делом гораздо более хлопотным, чем он представлял себе раньше. До этого он отваживался самое большое на однодневную морскую прогулку – ленч на свежем воздухе и возвращение домой ко сну. Все остальные его прогулки носили строго холостяцкий характер – несколько приятелей, хорошая судовая команда и несколько безмятежных дней или недель в море. Джордж начал подумывать, не ошибкой ли было пускаться в это путешествие.
– Я думаю, папа, Поль забыл в машине своих оловянных солдатиков, – высказала предположение Джинкс.
– Благодарю тебя, юная Юджиния, – ответил Джордж, и Джинкс поняла, что лучше быть ниже травы, тише воды. Отец называл ее полным именем, когда пребывал в раздраженном состоянии.
– Я схожу за ним, папа? – Лиззи стояла как хорошая, высокая девочка и произносила эти слова сладчайшим голосом, так что Джинкс решила (наверное, в десятитысячный раз), что ее сестра – самая противная в мире подлиза. Джинкс, если бы только осмелилась, показала бы язык и скорчила самую жуткую рожу.
– Спасибо, Лизабет, не нужно. – Их отец решил этот вопрос. – Я сам займусь этим делом. Все ждите меня здесь. После того, как я вернусь с нашим дезертиром, мы поднимемся на борт. Я хочу, чтобы мы были все вместе. У нас сегодня особенный день.
Когда Джордж наконец-таки пришел на встречу с отцом, Турок узнал, кто там в дверях, по выражению лица Бекмана. Старик сидел в кресле спиной к выходу. Он считал, что легче управлять людьми, если заставлять их приходить к нему, хотя пока что хранил эту мысль в тайне от сыновей. Когда дверь в кабинет открылась, Турок посмотрел на лицо Бекмана, и ему все стало ясно. На нем отразилось, совершенно недвусмысленно и определенно, отвращение. Потом оно снова стало совершенно бесстрастным, и Бекман сделался, как всегда, спокойным и внимательным.
«С каждым разом интереснее», – отметил про себя Турок, с показной сердечностью обращаясь к сыну:
– Джордж, мой мальчик. Заходи, заходи же. Мы с Огденом тут немного понаслаждались твоей библиотекой. У тебя прекрасное собрание сочинений Готорна. Прекрасный переплет. Несколько цветастый на мой вкус, это верно… Я-то сам любитель Мелвилла… То есть, когда есть время почитать… – Радушные слова никого не обманули. – Молодость, как говорится, Огден… золотая молодость… только позавидуешь… сколько хочешь времени для удовольствий…
Турок вынул карманные часы, посмотрел на них, постучал по крышке, поднес к уху, словно никак не мог поверить своим глазам.
– Боже мой, я уже подумал, что эта чертова штуковина сломалась! Мне кажется, мы договаривались, что ты будешь здесь в… – Последние остатки теплоты окончательно выветрились из его голоса.
– Да, отец, извини, я… – Серые экстельмовские глаза Джорджа с ненавистью уставились на Бекмана. «Черт побери, неужели мы с отцом не можем побыть одни хоть на этот раз».
– Не извиняйся, Джордж, – резко оборвал его Турок. – Сколько раз я повторял вам, мальчики. Никогда не приносите извинений! Даже мне. – Старик откинулся в кресле. Ему до смерти надоело только и делать, что учить. И когда же сыновья усвоят его науку? Тони, Мартин, даже Карл, его предполагаемый преемник – им недостает хватки, у них мало здравого смысла. Им не хватает навыков. Но хуже всего обстоит дело с Джорджем: как был, так и остался ребенком, псу под хвост пошли большие деньги и приличное образование. «Ну, хоть для этого предприятия подходит, – напомнил себе старик. Это несколько утешало. – Может быть, Джордж раз в жизни принесет пользу. Конечно, с Бекманом под боком».
Турок позволил себе вздохнуть, затем заговорил приветливее. Нельзя перегибать палку.
– Кроме того, ты задержался, и мы с Огденом сумели обговорить еще некоторые детали. Заходи-ка и присаживайся, ну, что ты там? В последний раз пройдемся по нашим планам по Борнео.
Джордж продолжал мяться у двери. Он понял, что за любезным приглашением скрывается приказ и ничего другого. Он почувствовал себя так, будто снова находится в школе. Его вызвали к директору. Топор уже занесен над его головой. Но все изменится, когда они вернутся с Борнео, обещал он себе. Тогда отец запоет по-другому. Это уже не будет маленький Джорджи в коротких штанишках и с неумытым лицом.
Турок не обратил внимания на нерешительность сына и продолжал говорить тем же непринужденным тоном:
– Итак, насколько я понимаю, ты уже ознакомился со всем этим, Джордж, и знаешь, где произойдет встреча со всеми другими… где будет Пейн… и эти, как их, Айварды, и вообще… Все эти… ну, разные группы…
Турок замолчал только на миг. Слишком много информации никогда не приносит пользы в делах. Джорджу следует сказать лишь то, что ему следует знать, остальное не его дело.
– Но мне представляется полезным еще раз повторить, каковы ваши цели. Положительное завершение этого предприятия имеет очень важное значение для интересов Экстельмов в тех краях, так же как…
– Папа, мы уже сто раз обсуждали это! Чары спали. Джордж вошел в комнату.
– Я знаю, что от меня требуется. Эта работа как раз по мне… Я… Я знаю, что делаю…
Но смелость начала оставлять его, слова стали прилипать к языку, шаги потеряли уверенность.
– Никак не могу понять, папа, почему ты мне не доверяешь…
Таким образом Джордж попытался взбодрить себя, но ноги сами собой зашаркали по полу, и он в полной нерешительности остановился между отцовским креслом и заваленным картами столом. Отец как считал его мальчишкой, так и продолжает считать.
– Ящики уже грузят. Я видел сам. То есть, как их грузят. Когда мы приехали… с семьей… Теперь, наверное, половина уже в трюме. Там такая куча грузчиков… – Джордж остановился в надежде услышать о помиловании, но его не последовало, и он торопливо продолжил: – Я же согласился сделать это, ты ведь знаешь, папа. Я со всем согласился… Я же сказал, когда ты мне сообщил… Я сказал…
Тщательно отрепетированные слова куда-то испарились.
– Помимо этого, я хотел сказать… Вы с Огденом так хорошо, так здорово все придумали и… – Джордж остановился и отвернулся от отца. Опять ничего не вышло, и продолжать просто не имело смысла. Безотчетным движением он поднял руку и принялся приглаживать волосы на голове.
Как всегда, молчание нарушил Бекман. Истолковывать желания великого человека всегда составляло одну из главных обязанностей Огдена.
– Послушайте, Джордж, – разряжая атмосферу, проговорил он. – По-моему, ваш отец не сомневается в вашей лояльности.
Но произнося эти слова, он так расставил акценты, так нажимал на согласные, что все это прозвучало, как сомнение в лояльности, преданности, понимании того, что такое добро и что такое зло.
Джордж не обратил на него никакого внимания. Он впился глазами в отца, а тот в это время постукивал сигарой, сбивая с нее пепел.
– Опять эта чертовина погасла, – проговорил он. – Джордж, тебе нужно обзавестись чем-нибудь получше. Не знаю только, успеешь ли ты это сделать.
Не занятый делами Турок позволил себе легкую улыбку.
– Тот доклад, Огден? – сказал он. – Тот, в правом дальнем углу стола. Передай мне его, пожалуйста. Присаживайся, Джордж.
На палубе дети находились в самом центре праздника. Джинкс стояла у леера и с восхищением смотрела, какие все красивые, особенно ее мама, похожая на королеву на картинке в книжке. Юджиния смеялась и кивала, переговариваясь с окружавшей ее толпой. Когда она двигалась, бриллианты и жемчуг на ее шее начинали переливаться, как по мановению волшебной палочки. «Королева фей, – подумала Джинкс, – вот кто моя мама. Королева фей с невидимыми крыльями».
Скосив глаза, маленькая девочка посмотрела в ту сторону, где была Лиззи, и величественно помахала ей рукой. Поля почти не было видно, он скрывался за толкавшимися повсюду гостями. В воздухе развевались и плавали платья женщин, вуали на шляпках, шарфики, и можно было подумать, будто над палубой повисли фиалковые, янтарные и персиковые облака. Или вот, платья можно представить себе, как разноцветное мороженое с малиновым соусом или глазированной нугой, а то еще, как лепесточки розы на свадебном торте. Поль просто потонул в буйстве дамских туалетов, а Джинкс шептала: «Сказка, настоящая сказка наяву».
«Мама – королева, а я принцесса, – решила она. – Меня зовут не Джинкс и не юная Юджиния. Меня зовут Дельфина. Принцесса Дельфина». Это имя она любила больше всего. По крайней мере, сегодня. Принцесса Дельфина закрыла свои очаровательные глазки. Серебряные, алмазные, рубиновые браслеты, напевала она себе тихо-тихо, подносы с хрусталем, музыка, голоса, духи и одеколоны, персики в сиропе, марципаны сахарное печенье. Их все больше, и больше, и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85