– Я это знаю, мисс. – Нед исподтишка бросил взгляд на свою ногу.
– А я подумала, может быть, вы мальчик из города, – пояснила Джинкс. Эти слова она произнесла так высокомерно и будто выговаривая за проступок, что Нед не осмеливался посмотреть на нее.
– Шлюпки еще не спускали, мисс. И еще никто к нам с берега не приезжал.
Нед с трудом выдавил из себя эту информацию. Он уже и так казался себе слишком смелым. Он еще ниже опустил голову и затаил дыхание.
Джинкс подбежала к перилам и перегнулась через них, высунувшись, сколько могла, над волнами. Нед был прав. У борта не было никаких лодок. Недовольство сменилось досадой, потом чем-то похожим на раскаяние, которое уступило место самому настоящему восхищению.
– Сколько вам лет? – спросила Джинкс и закачалась на перилах, как будто в первый день школы после каникул встретила нового товарища.
– Двенадцать, – ответил Нед. Он забыл добавить «мисс», но свой промах заметил слишком поздно. – Мисс, – прошептал он, хотя Джинкс его не слушала.
– А мне девять, – сказала в ответ Джинкс. – Но скоро будет десять. В этом месяце. Семнадцатого августа. Я родилась, когда поет жар-птица. Так говорит моя мама. Она собирается устроить для меня большой праздник. Она всегда его устраивает. Моя мама очень веселая. И очень красивая. О ней пишут в газетах.
– Правда, мисс?
Нед понимал, что не сумел повести светский разговор. Он чувствовал себя некрасивым и неуклюжим, у него порвались штаны, он где-то оставил шапку, пальцы испачканные, а подбитые большими гвоздями башмаки выглядят так, будто ночью по ним проехалось что-то очень большое и очень грязное.
– Может быть, ты сможешь прийти? – предположила Джинкс, но потом, словно услышав предупреждающий шепот Лиззи или увидев выпученные глаза миссис Дюплесси, поняла, что сказала ужасную вещь. Но ничего не оставалось, как продолжить разговор. Не будет же она брать слова обратно.
– Ой, мне показалось, я слышу нашу няню Прю, – солгала Джинкс. – Возможно, мы готовы сойти на берег.
Джинкс повернулась и побежала к двери.
Пустынный берег Джорджа, место, где он мог жить «на дикой природе», был заставлен тележками с волами, фургонами, кишел мулами, лошадьми, людьми, собравшимися там еще до рассвета. Они медленно притащились по утопающему в глине проселку до этой бухты, когда услышали разговоры о том, что богач американец на огромном белом корабле хочет совершить прогулку в глубь острова и полюбоваться там живописными видами. Этот слух распространился так же, как и любой другой, и дорога оказалась забита повозками, которые с шумом вырывались на открытое пространство на берегу бухты. Как бывает, когда прорывает дамбу, они в беспорядке рассыпались по прибрежной полоске и в конце концов заняли всю. В толпе не было никакого порядка, каждый старался захватить местечко поближе и поудобнее.
Встав на место, возницы коротали часы, снова и снова расчесывая и переплетая гривы и хвосты, смахивая воду с мокрых лент, отыскивая сухие и подвязывая их к ярко раскрашенным колесам и разукрашенным вожжам, в который раз надраивая колокольчики на упряжи или защищая их от проклятущего дождя, обвязывая клочками выцветшего ситца. Они работали сосредоточенно, молча посматривая на конкурентов, рассчитывая, кто кого сможет обставить, чья коляска веселей, привлекательнее, у кого есть шанс, а у кого нет.
Привязывали банты, но они размокали и делались скользкими и поникшими от непрекращающегося дождя. Банты снимали, еще раз начищали колокольчики: и в третий, и в четвертый, и в пятый, шестнадцатый, двадцатый – на берегу стоял неумолкаемый перезвон, а корабля все не было и не было. Насухо вытирали желтые и красные верхи у сидений, протирали бока повозок, но корабль все еще не появлялся. Лошади взрывали песок нетерпеливыми копытами, волны набегали, волны откатывались назад, какая-то таратайка подпрыгнула на спрятавшемся камне. Яхты все не было.
Это было своего рода молчаливое соревнование без определенных правил и судей, в котором выигрышем был недельный, месячный, а то и годичный заработок. Снять банты, надеть их снова, поплевать на вожжи, протереть их, пока не заблестят, накрыть сиденья или сбросить покрывала на землю. Быстрее! Быстрее! Не терять ни секунды! В любую минуту мы увидим, как он выйдет из-за мыса. В любой момент он может быть здесь.
Наконец-то кто-то в самом конце прибрежной полоски закричал, и в тумане появился громадный корпус корабля. Сначала все увидели нос, потом борта, и мало-помалу корабль раздвинул туман и предстал перед ними во всей красе. Это была вышедшая из морских глубин богиня, корабль-призрак, предзнаменование, чудо; он был больше, чем они предполагали, еще прекраснее, чем любой из них только мог себе представить.
Люди и животные стояли как вкопанные и зачарованно смотрели на это волшебство, пока один возница не стряхнул с себя это наваждение, не присвистнул тихонечко своему приятелю и не направил свою лошадку к тому месту, где, как он надеялся, причалят лодки.
К тому времени, когда Джордж, Юджиния, чета Дюплесси, Уитни, Бекман, Лиззи, Джинкс, Поль и лейтенант Браун ступили на сушу и были благополучно разгружены корзины с провизией, скатерти и салфетки, столовое серебро и одеяла, на берегу скопилось до двух десятков самых разных повозок, и каждая старалась опередить другие, затмить их яркими украшениями, великолепием, как они считали, внешнего вида, несравненным комфортом подушек, послушанием и добродушием их малых и во всех отношениях превосходных животных.
Британским послом в Португалии, а потом и на острове Мадейра, был сэр Рэндал Джеффрис, и он прибыл к месту высадки в самый разгар возникшей неразберихи. Он задержался по дороге из Фуншала не потому, что его возница заблудился (сэр Рэндал никогда бы этого не допустил), а потому, что дорога была забита повозками.
– Похоже, вы собрали тут все, что только имеет колеса, старина. Даже персоне королевских кровей не оказывают такого приема! – закричал он вместо приветствия и выпрыгнул из своего, похожего на фаэтон, экипажа. Сэр Рэндал был разговорчивым человеком, проведя всю свою жизнь на дипломатической службе. Он умел придать любой светской болтовне видимость вдохновенной беседы, знал, когда уместно говорить о политике, а когда о ней стоит помолчать.
Леди Джеффрис была ему под стать. Высокая, красивая женщина за пятьдесят, со свойственной английским леди ее социального класса лошадиной статью и покачивающейся походкой. Главное, чтобы шляпка сидела прямо и перчатки были того же цвета, а остальное не имеет значения. Она мило улыбнулась Юджинии, попыталась сказать несколько слов приветствия, но, убедившись, что они тонут в общем гвалте, отказалась от этой затеи и знаками дала понять: «Добро пожаловать. Очень рада вашему приезду». Ее старшая дочь, Марина, сидевшая в экипаже рядом с ней, тут же встала, вежливо сделала реверанс и снова села, улыбаясь так же приветливо, как ее матушка.
Уитни обернулся и тихонько, одними губами, сказал Юджинии:
– Завладеет сердцем!
Джинкс все-таки услышала это и немедленно передала Полю, для чего хорошенько ткнула его локтем в бок. Затем и он заметил леди Марину с ее зонтиком от солнца и большим кружевным капором, и у него округлились глаза, как только что у его старшего кузена. Юджиния подняла брови, тихо рассмеялась, но тут до нее дошло, что на нее смотрит Огден Бекман. Она стремительно отвернулась и занялась растрепавшимися на ветру волосами Лиззи, не слушая, что там было сказано после этого. «Бекман, да мы могли бы, – сказала она себе, – с таким же успехом пустить козла в огород».
Сэр Рэндал пытался отговорить Джорджа нанимать все повозки без разбору и все, что скопилось перед ним на берегу. С изяществом и юмором природного дипломата он объяснял, что столько повозок вряд ли смогут добраться до деревни Чопина. Горная дорога настолько узкая, что не сможет пропустить такой длинный караван, убеждал он Джорджа, показывая на верхушку Пико Руиво – самой высокой горы на острове. Когда они подойдут к вершине, там негде будет развернуться. И кроме того, он уже нанял надежных возниц. Они со своими лошадьми ожидают наготове, у них удобные экипажи, достаточно места для багажа.
Но Джордж был полон решимости. Он описал, что стюардам придется накрывать завтрак, что на случай плохой погоды понадобится дополнительная смена белья, а доктору Дюплесси нужно разместить его панорамную фотокамеру, которая одна займет полповозки.
Джордж расхаживал по песчаному пятачку, оглядывая будущую процессию, разговаривал с послом и через переводчика беседовал с возчиками. Те со своими лошадьми стояли, готовые тронуться в путь. Он внимательно разглядывал повозки, поглаживал каждое животное, оценивал возможности каждого из них, как и их хозяев. Он был в своей стихии. Он был принцем, инспектирующим свои войска, патриархом, заботящимся о нуждах своей семьи, он мог разговаривать с толпами, прогуливаться с королями. За ним было право первородства, это была его земля. Он Джордж Экстельм из Филадельфии.
Дети радостно следовали за отцом, восхищались лоснящимися теплыми лошадьми, яркими цветами – желтым, красным, малиновым, которыми сверкали все до единой повозки и от которых ярко вспыхивали спицы на колесах, стоило им только пошевелиться. Они пробовали ногами похожую на губку прибрежную почву, съезжали на ногах с маленьких холмиков и песчаных дюн. Поль кидался комочками песка, которые лопались, разлетаясь в сторону клубами мелкой пыли; Джинкс, нагнувшись, принялась искать раковины, а Лиззи страдала, выслушивая внутренний голос, твердивший: «Ты теперь молодая леди, тебе следует пойти и поздороваться», и другой, уговаривавший: «Наплюй на это! Лучше поиграем!»
После длительного ознакомительного обхода и бесчисленных, неразборчиво для него произнесенных на незнакомом языке уверений (Джорджу никогда прежде не приходилось слышать португальский – для его неподготовленных ушей он походил на смесь немецкого и чего-то неимоверно экзотического и в высшей степени странного) он принял решение нанять все повозки. Лейтенанту Брауну поручили организовать возвращение шлюпки к яхте, отправку на берег стюардов и потом остаться на корабле и ждать возвращения всей компании к вечеру. Поль был страшно огорчен, узнав, что его герой оставлен и не поедет с ними, но очень скоро забыл все свои огорчения. Он смотрел, как шлюпка поплыла обратно к судну. Шесть матросов налегли на весла, и лодка запрыгала по волнам – теперь на ней не было пассажиров и груза, из-за которых перед этим вода почти перехлестывала через борт. Шлюпка походила на детеныша дельфина, возвращавшегося к своей матери, которая намного больше него по размерам.
Потом взошло солнце, прорвалось сквозь облака и прогнало их, а вместе с ними и туман, и нависавшую над путешественниками угрозу затяжного дождя. Солнце было великолепно огромное, словно наряженное в торжественные доспехи, оно взирало на толпу, почтительные волны, лениво катившие от корабля к берегу, и пальмы, качавшие длинными острыми листьями на фоне светлеющего неба, и как будто говорило: «Следуйте за мной, я здесь хозяин».
Семейство Экстельмов со всей прислугой, супругами Дюплесси, Огденом Бекманом и Джефферсами устроилось на коврах, подушках и просто на плетеных сиденьях и при всем блеске начинающегося дня отправилось в путь.
Поль оглянулся на длинную процессию. Даже крестоносцы не могли выглядеть так великолепно.
«Дорогой отец» – писал Джордж ранним вечером того же дня. Он сидел в своем кабинете на затихшем корабле. Приезд, экскурсия, новые впечатления, непривычное чувство стоянки на якоре, по-видимому, всех утомили, и Джордж считал, что он остался единственной бодрствующей душой. Он откинулся в кресле, положил ноги на стол и перебирал в уме события дня (и свои успехи), отчего необычайно поднялись настроение и гордость за самого себя.
«Очень хорошо запланировано, – решил он, – даже если я это скажу сам… Очень хорошо запланировано. Приятные люди… приятная маленькая экскурсия в горы… каким и должно быть путешествие… хороший ленч на красивой горе. Розовощекие, улыбающиеся жители острова. И возчики были так благодарны за мелочишку на чай… Неиспорченные… Хорошо, что мы приехали… хорошо для жены… хорошо для детей». Мысли циркулировали в голове Джорджа, как аромат хорошей сигары. Он снял ноги со стола и снова взялся за перо: «Дорогой отец! Приятная первая остановка. Джеффри с женой был тут как тут, что и предполагалось…»
Нет, так начинать совсем не годится. Это не передает впечатления от прибытия, сцены на берегу, благоговения, с которым возчики разглядывали яхту. Джордж порвал листок и начал снова: «Дорогой отец, привет из Фуншала!»
И это тоже плохо. Джордж потянулся за новым листком бумаги, потер руки над золотым гербом и посмотрел в окно. «Как это сказала Джини?» – пытался он вспомнить. Он представил место, где она стояла. Это было на склоне горы, на полпути до деревни Чопина. Они остановились там, чтобы обозреть окрестности, и вдруг взяли и решили устроить пикник в этом месте. Хиггинс тут же засуетился, стал отдавать приказания, стелить ковры, устанавливать складные столы под деревьями. Когда они стояли в ожидании, что их пригласят садиться, Джини повернулась к нему и сказала… Что? Что-то насчет моря… что-то о… Джордж ломал голову, но ничего не мог вспомнить.
«И эта шляпка выглядела на ней чертовски хорошо, – подумал он. – Нужно не забыть сказать ей. – Он сделал мысленную пометку. – Да, так о чем это я?.. А, да… Джини. «Посмотри, Джордж! Посмотри, какое море серебряное!» Да, вот что она сказала! «Оно как что-то твердое, как будто по нему можно пройти, как по суше». И тогда Джеффрис сказал: «Миленькая малютка, ваша жена».
На его аристократическом лице появилась такая ленивая улыбка.
«Миленькая малютка! Нужно же, чтобы старина Джеффрис так сказал! – От удовольствия Джордж буквально расплылся. – Джини, она обратила на себя внимание английского дворянина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85