Затаив дыхание, она приникла к щели между скрывавшими ее ящиками и вскоре увидела слабый свет и двух матросов — один из них нес фонарь.
Ладони беглянки, сжимавшие рукояти клинков, покрылись потом: а что, если они ищут ее?
Она успела пожалеть о том, что, несмотря на дурные предчувствия, остановила-таки свой выбор на отсеке с единственным выходом, но вскоре выяснилось, что тревога была напрасной.
Матросы явно не занимались никакими поисками. Приоткрытая дверь отсека не привлекла их внимания, и вели они себя совершенно непринужденно. Один сел на ящик, другой устроился напротив на бочонке, после чего оба стали набивать трубки табаком. Поняв, что у этих парней выпала свободная минута или они просто отлынивают от работы, Серра позволила себе несколько расслабиться.
Выпуская клубы дыма и передавая друг другу фляжку, матросы повели неспешную беседу. В тайник за ящиками долетали лишь обрывки разговора.
— ... Благодарение богам, что мы идем на восток, а не на север, — сказал один из них.
Второй что-то ответил, но Серра не поняла ни слова.
— ... верить моему брату, — продолжил первый, — так там.... сметает все со своего пути.
Отклик его товарища она снова не разобрала, но тон показался ей скептическим.
— Ручаюсь, в тех варварских краях многие... — вновь заговорил тот, чей голос звучал отчетливее, — ... но никто... — К сожалению, в этот момент моряк повернул голову и середина фразы выпала. — ... Помяни мое слово, — только и расслышала Серра. А потом до ее слуха донеслось знакомое, хотя она и не могла припомнить откуда, имя.
... Зиррейс...
Так или иначе, ей удалось узнать, куда направляется корабль. Это уже кое-что значило, хотя все остальные сведения были слишком обрывочны, чтобы делать какие-либо выводы. Серра напрягла слух, но так и не смогла извлечь из продолжавшейся беседы ничего стоящего. Только вот смутно знакомое имя матросы повторили еще несколько раз.
Зиррейс. Где и что она о нем слышала?
Серра попыталась вспомнить это, но усталость взяла свое, и она сама не заметила, как провалилась в мрачный, как могила, сон.
10
Первый проблеск рассвета пробился сквозь зеленый балдахин леса, и редеющий туман сделал деревья похожими на призрачных великанов. Под лучами солнца исчезала серебристая роса, зазвенели ранние птичьи трели. Новый день начинался так же, как и все прочие.
На склонах пологих холмов разместились крестьянские дома, окруженные пестрыми лоскутами лугов и полей. Мычали, дожидаясь утренней дойки, коровы, на лугах тихо блеяли овцы.
Неожиданно птичье пение оборвалось, животные затихли, смолкло даже жужжание насекомых.
Тишина обрушилась на селение неожиданно и была столь ощутимой, что многие люди поспешно покинули свои дома. Женщины вытирали руки о запачканные мукой фартуки, мужчины, щурясь из-под ладоней, всматривались вдаль. Косари на лугах остановились, и утреннее солнце играло на изогнутых лезвиях их кос. Никто не понимал, что могло явиться причиной такой противоестественной тишины.
Потом послышался слабый звук. Казалось, он донесся из леса или, точнее, из-за леса. Крестьяне пожимали плечами и недоуменно переглядывались.
Шум нарастал, и спустя некоторое время стало ясно, что он представляет собой смешение множества звуков, причем очень громких, так как доносились они издалека.
А потом все ощутили под ногами слабую вибрацию, и птицы, явно чем-то напуганные, тучами взлетели с деревьев и закружились в воздухе. Матери поспешно загоняли детей в жилища, тогда как мужчины взялись за вилы и топоры. Все неотрывно смотрели в одну сторону, ибо теперь стало ясно: то, что приближалось, чем бы оно ни было, огибало лесной массив; сквозь деревья уже можно было заметить какое-то движение.
Наконец из-за леса появилось пестрое скопище всадников, карет, фургонов, подвод и каких-то громоздких, затененных облаками пыли движущихся сооружений. Затем один из всадников выехал вперед, обозревая пространство. Крестьяне пребывали в такой растерянности, что никто из них не обратился к нему, от чего, впрочем, все равно не было бы никакого толку. Тем временем всадник выбрал направление дальнейшего движения и, увлекая за собой конный авангард в сияющих кирасах под развевающимися знаменами, поскакал, распугивая скот, прямо через луг. Местные жители возмущенно заголосили, но великолепная кавалькада не удостоила их своим вниманием. За знаменосцами, сохраняя безупречный строй, проехала сотня паладинов, а уже за ними на поля и луга обрушилось настоящее бедствие.
Огромная, беспорядочная толпа всадников в различных мундирах буквально затопила пространство. Имперские солдаты, дворцовая стража, ополченцы и бойцы регулярной королевской армии мешались с торговцами, странствующими музыкантами, ремесленниками, слугами, бродягами и развеселыми шлюхами. Рядом с верховыми конями рысили вьючные мулы, тяжело груженные возы и фургоны соседствовали с изящными каретами и причудливыми экипажами чародеев, бычьи упряжки тащили клетки с экзотическими животными. Шум стоял неописуемый, земля содрогалась, воздух пропитался немыслимой мешаниной запахов — от жарившегося мяса до конского навоза. В считанные мгновения изгороди были повалены, урожай оказался втоптанным в грязь, а высившиеся на лугах стога сена этот бурный поток просто снес.
Крестьян, на глазах которых гибли плоды их тяжкого труда, терзала бессильная ярость, но очень скоро она сменилась потрясением и настоящим ужасом.
Дюжины величественных особняков и замков — причудливые, изысканные сооружения из резного камня и дерева, с витражными окнами и флюгерами на шпилях — скользили над землей, напоминая огромные суда среди волн людского океана. Но даже эти здания, будучи сами по себе огромными, казались крохотными по сравнению с чудовищной громадой, двигавшейся в их окружении, словно разбухший до невероятных размеров слизень посреди колонны муравьев. То была беломраморная гора с зубчатыми стенами, стрельчатыми бойницами и башнями такой высоты, что крестьянам, чтобы увидеть их верхушки, приходилось задирать головы к небу.
Вокруг колоссального дворца витали немыслимые фантомы: крылатые люди и кони, драконы и змеи, божьи коровки величиной с барана и яркие пестрые рыбы. На заднем плане, на фоне исполинского мерцающего золотого щита, полыхал огнем королевский герб.
Особняки и замки валили одиночные деревья, прокладывали просеки сквозь сады, обрушивали изгороди и амбары. Один такой замок зацепил угол крестьянской хижины и увлек ее за собой. Местным жителям оставалось лишь торопливо убраться с дороги и со страхом взирать на картину безжалостного разрушения. Обитатели воздушных замков взирали на происходящее, не скрывая скуки, как будто уничтожение людских жилищ было для них обычным делом — что, впрочем, соответствовало действительности.
В одном из залов гигантского дворца Мелиобара, у окна, с почти полным безразличием на лице стоял человек.
— И долго еще он собирается держать нас в неведении? — послышался позади раздраженный голос.
Посол империи Гэт Тампур Анор Талгориан, захлопнув ставни, обернулся и увидел верховного вождя клана, наследственного предводителя паладинов Айвэка Басторрана, почтенного вельможу. Его аккуратно подстриженную бородку высеребрила седина, но он вел жизнь воина, и это позволило ему сохранить физическую форму, какой позавидовали бы многие молодые люди, а проницательный взор указывал на то, что его опыт в плетении интриг ничуть не уступал боевому. Форма клана — красный мундир и черные бриджи — сидела на нем словно влитая. Черные, высотой по колено, кожаные кавалерийские сапоги сверкали почти так же ярко, как знаки отличия и галуны.
— Сейчас это особенно досадно, — пожаловался Талгориан.
— Это потому, что ты не военный и не привык к воинской дисциплине, — с усмешкой промолвил старый вояка.
Отчего бы не поддеть многоопытного дипломата? Такого рода пикировка была обычной между этими людьми. Обладая равным могуществом, но преследуя различные цели, они соперничали друг с другом за влияние на принца. Однако на сей раз, Талгориан на наживку не клюнул и промолчал.
Под великолепным лепным потолком зала висело магическое подслушивающее устройство в виде огромного латунного уха. Устройство это никто не думал скрывать, и его наличие никого особо не беспокоило. Талгориан носил под рубахой медальон, блокировавший подслушивание, и ничуть не сомневался в том, что нечто подобное имелось и у его собеседника. Приносить во дворец магические артефакты категорически запрещалось, но важные персоны ни с какими запретами не считались.
— Что действительно досадно, — проворчал Басторран, — так это вынужденная потеря времени. Я мог бы потратить его куда с большей пользой.
— Ага. — Посол с готовностью ухватился за возможность отыграться за недавнюю колкость. — Особенно с учетом растущей активности Сопротивления.
— Мы стараемся не называть их так, чтобы не сложилось впечатления, будто у кучки смутьянов есть реальная причина для недовольства, — сердитым тоном заметил паладин. — Я предпочитаю именовать эту свору отступниками, бунтовщиками, изменниками...
— Как ни назови, они заявляют о себе все громче. И в обеих империях, и в колониях, и не в последнюю очередь здесь, в Беальфе.
— Кланы в курсе всего происходящего. Мы располагаем соглядатаями в рядах бунтовщиков, так что для нас практически нет тайн.
— Но в отличие от нас не среди вожаков движения.
Талгориан предпочел расценить это заявление как блеф, ибо практические успехи паладинов в искоренении крамолы оставляли желать лучшего.
— Так или иначе, — сказал он, — по сведениям из наших, пусть и не столь осведомленных источников, преступная активность повстанцев высока как никогда. Это должно стать нашей общей заботой.
— Забот было бы куда меньше, если бы решение этой проблемы предоставили нам одним.
— Ты сам знаешь, что это политически неприемлемо.
— Неприемлема моя задница! Политика — это трясина, в которой все вязнет, в то время как успех зависит от скорости. Нам навязывают умиротворение, когда ситуация требует нанесения безжалостного удара. Конечно, ты сам избрал для себя такую стезю и в этом болоте чувствуешь себя как жаба. Твоя работа сводится к тому, чтобы произносить убаюкивающие слова и раздавать обещания, цена которым — куча дерьма! Мне же приходится участвовать в этой комедии по необходимости.
— Твои взгляды по этому вопросу хорошо известны, так что не стоит повторяться, — сухо заметил Талгориан. — Факт остается фактом, нравится нам это, не нравится, но то, чем занимаемся мы оба, является политикой, то есть искусством поиска наиболее выгодных и целесообразных решений. Главное ведь, чтобы дело делалось, разве нет?
— Вот с последней твоей фразой я полностью согласен, — ответил паладин. — И, заверяю тебя, дело делалось бы куда успешнее, будь у нас развязаны руки.
— Позволь не согласиться с тобой, — возразил посол, — мне вовсе не кажется, будто кланы сильно стесняют по части проведения карательных мероприятий. По-моему, вы действуете настолько жестко и решительно, насколько это возможно. Другое дело: тот факт, что вы служите и Гэт Тампуру и Ринтараху, ставит вас по отношению к Сопротивлению в щекотливое положение. И пока положение не изменится, свободы действий вам не видать.
— Твои взгляды по этому вопросу прекрасно известны, так что нет нужды повторять. — Басторран решил повторить недавнюю фразу посла. — Мы заключаем союзы, — добавил он таким тоном, словно поучал неразумного ребенка, — такова традиция. Паладины поддерживают оружием любого, кто нуждается в наших услугах.
— Ты хочешь сказать, каждого, кто может за эти услуги заплатить.
— А разве твои услуги не оплачиваются? Или ты трудишься бесплатно, исключительно из патриотических побуждений? В наших действиях нет никаких противоречий. Вспомни, у нас нет своего государства, мы не связаны узами подданства, и это дает нам право служить тому и сражаться за того, кого мы изберем сами.
— Но ведь паладин, к какому бы клану он ни принадлежал, в конечном итоге обязан проявлять лояльность по отношению к ним ко всем.
— Да, если возникает конфликт, затрагивающий интересы всего нашего сообщества, паладины не выступают против него, но во всех остальных случаях мы свято блюдем заключенные соглашения и во исполнение их готовы даже скрестить оружие с нашими собратьями из других кланов.
«Чего нигде и никогда не случалось», — подумал Талгориан. Он был далеко не одинок в своем неприятии внегосударственного статуса ордена паладинов, однако, как и всем прочим, ему приходилось с этим мириться. И хотя слово «наемники» так и просилось на язык, дипломат не использовал его, ибо отнюдь не желал излишне обострять отношения.
— Мне трудно представить себе, как братья по ордену могут сражаться друг против друга, — сказал посол.
— Это потому, что ты не воин, — отозвался паладин. — При всем моем уважении (хотя никакого уважения к собеседнику он не питал) это вопрос чести.
Услышав это, Талгориан иронично приподнял бровь.
— Так или иначе, — промолвил он, — кланы не обретут... — Ему хотелось сказать «доверия», но это прозвучало бы недипломатично. — Кланы не обретут столь желанной для тебя свободы действий до тех пор, пока они будут следовать этой... традиции.
— Моих предшественников на протяжении столетий пытались убедить отказаться от наших обычаев, посол, и я сильно сомневаюсь, чтобы нынешним властям или даже тебе, при всем твоем искреннем рвении, удалось добиться большего.
— Я бы не стал ни за что ручаться заранее, верховный вождь. Это признак излишней самонадеянности.
Вельможи обменялись фальшивыми улыбками и замолчали. Почувствовался легкий толчок — видимо, дворец сровнял с землей крестьянский дом, сад или еще что-то столь же незначительное.
— С чем я должен согласиться, — Басторран прервал паузу, — так это с появлением действительно серьезных проблем, касающихся безопасности. — Талгориан предпочел не отреагировать, но паладин настойчиво продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48