Думаю, тебе и без нее есть с кем спать. Массовый исход из Бет-Гуврина перед газовой атакой — через неё обеспечивал?
Я молчал. Наивный! До сих пор я тешил себя надеждой, что он этого не знает.
— Ладно, — сказал Эммануил. — Поговорили. Самолет у тебя завтра, а сегодня в половине двенадцатого — в Храме. Все, убирайся!
Я не знал, куда себя деть. До половины двенадцатого оставалось почти восемь часов. Я собрал вещи и приказал отправить в аэропорт. Их оказалось на удивление мало, и весь процесс занял полтора часа.
Мне хотелось проститься с Терезой, но я понимал, что Эммануил именно этого и ждет. Хотя, с другой стороны, какая разница? Он же все знает.
Я был у нее в половине седьмого. Пропустили. Я боялся, что не пропустят.
— Ты в большой опасности. Господь знает о наших встречах и истории с Бет-Гуврином, — сказал я.
— Ты в опасности!
— Меня он посылает во Францию. Там эпидемия.
— И в Нормандии?
— Вероятно.
— Сможешь передать записку в Кармель, в Лизье?
— Это в Нормандии?
Нормандия ассоциировалась у меня с сидром, кальвадосом и камамбером, а никак не с кармелитским монастырем.
— Да.
— Я не могу гарантировать. Сегодня ночью он приказал мне явиться в Храм. Смерть и бессмертие.
— И ты пойдешь?
— Я слишком долго этого ждал, я устал. Не знаешь, почему он избрал первым из своих апостолов такого слабого человека?
Она усмехнулась.
— Подражает Христу. Петр трижды отрекался и тем не менее стал камнем в основании церкви. Потому что сила не в Петре, а в Иисусе. Твое отречение еще предстоит. Четвертое отречение. Чем раньше, тем лучше, Пьер. Ты уже на полпути. Что ты тянешь? Он уже не доверяет тебе! Беги!
— Пиши свою записку, если не передумала.
Она написала. Я спрятал записку в ковчежец, подаренный мне Мейстером Экхартом вечность назад. Я так и не знал, что в нем. Похоже, еще одна записка.
— Прощай, Тереза!
— Я буду молиться за тебя.
— Молись за себя!
Я повернулся и вышел из камеры.
Свечей не было — в плоской чаше горел огонь, и это было единственное освещение. Перед алтарем, положив на него голову, как на плаху, и раскинув руки, преклонил колени человек. Я удивился, что алтарь такой низкий, словно он врос в землю. Вокруг стояли апостолы: Марк, Матвей, Иоанн, Филипп.
Варфоломей — в Китае, Яков — в Африке, Андрей — в Индии, Яков Заведевски и Лука Пачелли — в Европе, Симон и Том Фейслесс — в Америке… За алтарем, опираясь на широкий меч — Эммануил, чуть позади — Мария. Вся в черном и с черной лилией в волосах.
Я подошел ближе и увидел, что руки человека прикованы к камню широкими металлическими скобами. Длинные седые волосы на камне, белый, точнее, когда-то бывший белым, а теперь весьма замызганный хитон. Человек зашевелился, попытался приподнять голову, и я понял, кто это. Илия!
— Пьетрос, встань по правую руку, — негромко произнес Эммануил.
Я подчинился и оказался рядом с Марком.
— Марк, ты ведь умеешь владеть мечом? — спросил Господь.
— Да.
— Иди сюда.
— Я не палач, я солдат.
— Не рассказывай мне сказки про благородных воинов! Никогда не приходилось расстреливать?
— Не приходилось рубить головы.
— Есть разница? Ты слишком долго общался с Пьетросом и заразился его слабостью.
Марк сжал губы.
— Тобой движет гордыня и тупое упрямство, — продолжал Эммануил. — Первого не может быть передо мною, второе не украшает слугу.
Марк молчал.
— Ты же не отказался стать кайсяку Варфоломея, — напомнил Господь.
— Это другое.
— Многие из тех, кого вы отравили газом в Бет-Гуврине, были вдесятеро менее виновны передо мной, чем этот старик. Убей моего врага, если ты мне предан!
Марк кивнул и шагнул вперед. Я не сомневался, что он так и сделает. Было удивительно не то, что он послушался, а то, что решился возражать. Марк, такой сильный и жесткий — только воск перед лицом Господа.
— Это не меч палача, Марк, — это меч воина. Возьми!
Марк взял — по-японски, двумя руками за рукоять — и встал в стойку.
— Ну, где же твой огонь? — сказал Эммануил приговоренному, — Твой Бог больше не отвечает на молитвы?
— Так говорит Господь Саваоф… Погибнет этот город, и храм будет разрушен, и будет мерзость запустения на месте святом, — хрипло, с трудом каждое слово пробивается словно сквозь строй врагов. — И всякий из народа, кто отступился от Меня, будет ввергнут в Бездну. И убьет Зверь посланников Моих, но и сам погибнет. И осталось ему триста дней, если не сокращу сроков.
Я посмотрел на меч и понял, что у Марка дрожат руки.
— Марк, давай! — приказал Эммануил.
Меч отсек Илие голову и звякнул по камню. На алтарь хлестнула кровь.
Чаша с огнем оказалась в руках Эммануила. Он подставил ее под кровавый поток. Пламя погасло, но сама чаша начала разгораться зеленым. И я узнал ее — тот же священный сосуд, что и в Китае.
Эммануил поднял чашу, и она осветила лица апостолов мертвенно-бледным светом. У меня было впечатление, что я присутствую на черной мессе. Хотелось бежать.
Чаша пошла по кругу. Крайне некошерное занятие — пить кровь! Да еще в храме! Да еще человеческую! Сколько запретов он нарушил? Если раввинат узнает, его в полном составе хватит удар.
Иронизировать не хотелось. Защитная реакция, не более. Было страшно.
Чаша дошла до меня. Я взял, поднял глаза на Эммануила и встретил его повелительный взгляд. Словно меч, приставленный к горлу.
Я пригубил кровь, и в голове у меня переключился тумблер. Мне стало легко и спокойно. Тепло в груди, любовь к Господу, ощущение абсолютной естественности и правильности происходящего. Интересно, сколько времени это действует?
Я улыбнулся и встретил его улыбку. И только где-то на периферии сознания тлела мысль о том, что мне не нравится сам процесс переключения, он сродни приходу наркомана. Я не хочу быть рабом молекул, которые плавают у меня в крови.
— До свидания, друзья! Все свободны.
Апостолы начали расходиться. Подле Эммануила остались только Иоанн и Мария. Я встал рядом.
— Пьетрос, ты опоздаешь на самолет, — произнес Господь.
— Разве?
— Разве. Я отправляю тебя спасать людей, а не убивать. Эту работу ты сделаешь на совесть, верен ты мне или нет. Она тебе по душе. Но перед этим опасным заданием я не хочу даровать тебе бессмертие, которого ты не заслуживаешь.
Я был совершенно искренне огорчен.
В аэропорту Бен-Гурион мы с Матвеем были в половине четвертого утра. Здание семидесятых годов, все очень функционально, без излишеств. Стекло и бетон, но выглядит куда приятнее Шереметьева. В помещении VIP нас встретил командир экипажа. Самолет предоставляла Компания «Эль-Аль», одна из немногих выживших. В среднем разбивался каждый двадцатый самолет. У «Эль-Аль» этот показатель был на порядок меньше. Причина — неизвестна, зато доходы куда выше, чем у остальных. Но и она жила чартерами. Регулярные рейсы стали анахронизмом.
Я выбрал место у иллюминатора, сел и закрыл глаза. Возможно, это путь в никуда, несмотря на «Эль-Аль».
Меня разбудил шум двигателей и качка при взлете. Дремал-то минут десять. Не могу я спать в самолетах!
Я оглянулся: Матвей дрых через два ряда от меня. Где-то в носовой части были слышны голоса. Говорили на иврите. Я заинтересовался. Кроме нас с Матвеем, летели врачи, но они расположились в средней части самолета.
В иллюминаторе проплывали серые клочья облаков. Трясло. Турбулентность.
Там, впереди, кажется, о чем-то спорили. Я переждал тряску и пошел выяснять.
— Дайте нам кого-нибудь на обратную дорогу!
— Довольно того, что я помогаю вам перевезти его апостолов.
У двери в рубку второй пилот спорил с неизвестным мне стариком, напоминавшим преподавателя йешивы. Откуда здесь ортодоксальный еврей? Для врачей нехарактерна ортодоксия. Впрочем, ни шляпы, ни лапсердака старик не носил, а был одет вполне нормально, так что я мог ошибиться по поводу его религиозных убеждений.
При моем приближении разговор замолк.
— Что здесь происходит? — поинтересовался я.
Пилот попытался загородить собой старика. Я заинтересовался еще больше и осмотрел его внимательнее, с ног до головы. Точнее с рук. Это уже профессиональное. Первый взгляд — на руки. Знака не было!
Я не видел своих глаз. Что в них было: сила Эммануила или кровь Илии? Но пилот вжался в стену.
— Почему на борту «погибший»?
— Я… сейчас… с вами поговорит командир экипажа… минуту!
И пилот утек за дверь. Я остался наедине с «погибшим».
— Кто вы?
— Ваш враг. Это вы уже поняли.
— Имя?
— Енох, если вам это что-то говорит.
— Говорит. Тот самый Енох?
— Тот самый.
— Забавно. Я почти полгода общался с Учителем Церкви, а теперь встретил изобретателя еврейской письменности. Пойдемте поговорим. — Я плюхнулся в кресло напротив двери кабины пилотов. — Садитесь, садитесь! Я не собираюсь вас казнить, по крайней мере до приземления.
— Это очень разумно.
— Да? О чем вас просил пилот?
— Дать им человека на обратную дорогу — вы же слышали.
— Слышал, но не понял. Что за человека?
— «Погибшего», вы ведь так нас называете.
— Зачем им «погибший»?
Появился командир экипажа.
— Вот он вам все объяснит, — сказал Енох.
Я посмотрел на пилота вопросительно. Он был бледен и растерян.
— Умоляю, не трогайте этого человека! Иначе мы не сможем вернуться. Долетают только те самолеты, где есть хотя бы один «погибший». Аналитики нашей компании первыми это заметили — и только потому мы до сих пор на плаву.
— У вас с ними договор?
— Да, неофициальный. Если наш помощник погибнет — они больше не будут иметь с нами дело. Вам же тоже надо летать!
Да, надо, факт. Мы приземлились в Руасси, и я отпустил Еноха. Матвей так и не узнал об этом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Нас не заждались ли, брат,
В сени небесной?
Надо пройти через ад,
Чтобы воскреснуть.
Руку, не бойся, ступай!
Мимо камней и полыни,
Чтобы пригрезился рай,
Надо пройти по пустыне.
Знай: никого не спасти,
Если беречься,
Чтобы себя обрести —
Надо отречься.

ГЛАВА 1
Мы ехали из Руасси. Впереди — почетный эскорт мотоциклистов, потом — мой «мерс». За бронированными стеклами проплывали парижские окраины, мало отличимые от московских. Мы объезжали город по Периферик, у Порт Майо свернули на юг, к Площади Звезды. Под Триумфальной аркой развевалось огромное лазурное знамя с золотым Солнцем Правды и маленький французский флаг. Я поразился, насколько быстро мы доехали до центра города: пятнадцать минут.
Свернули на Елисейские Поля. Тихо, спокойно, словно ничего не случилось.
Тепло, градусов пятнадцать. Народ в пиджачках ходит, не подумаешь, что февраль. Впереди по левую руку — круглая клумба с фонтаном. На клумбе цветут крокусы.
— Тишь и благодать, — сказал Матвей. — Похоже, Господь отправил нас в отпуск.
И тут машина затормозила так, что я влетел носом в стекло кабины водителя (по русскому обычаю ремни мы, конечно, не пристегнули). Терпеть не могу эти элитные автомобили с отдельным помещением для шофера — ничего не видно, что впереди происходит! Нас развернуло и бросило на тротуар. Я увидел перевернутые и смятые мотоциклы и налетающие на них автомобили. Движение не перекрывали, конечно. Не принято это у французов, и наш эскорт двигался по перегруженным автотранспортом Елисеям.
Удар! И «мерс» встал как вкопанный.
Мы с Матвеем вышли из машины.
За нами торчало ободранное дерево, а на проезжей части дымилась, ревела и крутила в воздухе колесами груда покореженного металла. Я стал считать. Автомобилей пятнадцать в общей куче. Из нижнего слоя металлолома на асфальт капала кровь.
— «Скорую» вызовите! — крикнул я охране. — И полицию!
Думаю, они и без меня догадались.
Из кабины выбрался мой шофер. Лоб разбит, из носа стекает капля крови. Я поморщился и посмотрел на него так, что он отступил на шаг. Матвей стоял за моей спиной.
— Что произошло?
— Один из мотоциклов потерял управление, месье Болотов. Я ничего не мог сделать!
— Какой?
— Вон!
Я подошел. Парень из охраны лежал ничком рядом с мотоциклом так, что тот придавил ему ногу. И молчал. Ни стопа! Крови я не заметил.
— Матвей, помоги!
Мы освободили охранника из-под мотоцикла, аккуратно перевернули лицом вверх и сняли шлем. Он был мертв.
— Отойдите! — рядом со мной стоял врач, стройный черноволосый француз с приятной физиономией — на конец-то подоспела «Скорая».
— Поздно приезжаете, — огрызнулся я.
Врач расстегнул на парне кожаную куртку, осмотрел труп. На его лице отразилось недоумение, потом страх.
Встал, помедлил, взглянул на меня.
— Возможно, это Синдром Внезапной Смерти. Вам придется пройти карантин, месье…
— Болотов.
Врач стал еще бледнее.
— Мне надо работать. Если меня запрут в комнате Елисейского Дворца со связью и компьютером — возражать не буду, — примирительно проговорил я.
Он перевел взгляд на Матвея.
— Вам тоже.
Я хмыкнул:
— Вряд ли он заразен.
Матвей улыбнулся.
— Я готов пройти дезинфекцию, если это необходимо, но я не заболею, не беспокойтесь.
Врач посмотрел недоуменно.
— Просто примите на веру, — сказал я. — Матвей — бессмертный. Со святыми встречались когда-нибудь?
— Лично нет. — Он посмотрел на Матвея внимательнее, поймал его взгляд и опустил глаза. — Вы можете стать переносчиком.
Матвей махнул рукой:
— Не выдумывайте!
Эскулап, похоже, смирился, перевел взгляд на меня.
— Вам понадобится врач. Я тоже его касался. Будет разумно, если это буду я. Лучше не развозить по городу контактеров.
— Вас проверит служба безопасности.
Он протянул мне руку:
— Шарль д'Амени.
Я кивнул.
Комнатой в Елисейском Дворце меня обеспечили, Шарля я поселил рядом и пригласил вечером на чай с целью порасспросить. Служба Безопасности не имела к нему претензий.
Чай заваривал сам — французы не умеют. Жабоеды специалисты по кофе, а их бледно-желтая водичка, по недоразумению именуемая чаем, годится только для унитаза.
Мой чай имел правильный красноватый оттенок. Ему сопутствовала местная выпечка, заказанная из кондитерской на Сан-Мишель. Это да! На столе расположились пирожные с ежевикой и какими-то семечками, а также вкуснейшие булочки под названием «pain-au-lait», то бишь «молочный хлеб».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88