– «Экс-пи», – неуверенно ответила мать. – Это какое-то сокращение, не запомнила, что оно значит.
– «Экс-пи». Гм-м. Никогда не слышал.
– Очень редкая штука, наверно.
Отец включил «Би-би-си-2». Джули затаила дыхание. Вот-вот начнется очередная серия «Молодых», и если затаить дыхание, ее, возможно, никто не заметит, и она сможет посмотреть кино целиком, прежде чем ей велят чистить зубы и идти в кровать.
– Она действительно странная женщина, – говорила тем временем мать Джули. – Хрустальные коньячные рюмки и гостевая комната, – пробормотала она мужу, и оба захихикали, после чего полностью сосредоточились на ТВ. Когда пришло время ложиться спать, Джули расслышала, как отец сказал матери что-то не очень понятное. Что-то насчет того, что здесь, должно быть, на вечеринках часто меняются женами. Эта мысль их очень рассмешила, но показалась Джули крайне подозрительной. Кому это нужно – менять свою жену? Она подумала о толстой женщине из соседнего дома, о ее пальцах-сардельках и золотых кольцах, и ей стало интересно: если у той есть муж, не предпочел бы он ее на что-нибудь обменять? Скорее всего да. Вот они, наверное, о чем. Улыбаясь, довольная, что наконец поняла шутку, она надела ночнушку «Мой маленький пони» и заснула, слушая, как родители занимаются сексом.
Новая школа Джули была в десяти минутах ходьбы от дома. До переезда школа была куда ближе, и родители решили, что десять минут – это слишком, и Джули не стоит ходить одной. Маньяки-чужаки подстерегали по всей промышленной зоне, особенно – среди широких полей, на самой короткой дороге до школы. В полях рядом с новым домом желтела высокая трава, к ним вела заросшая аллея возле шинного завода. Джули нравилось там играть. Она поняла, что может спрятаться в высокой мягкой траве и сделать маленькое, уютное, словно колыбель, гнездышко, где ее никто не найдет. Однажды она подслушала, как ее мать сказала мужу: мол, рано или поздно в этих полях найдут детский труп. В следующий раз она легла в желтую траву, надежно спряталась, замерла и представила себя бледной, холодной и мертвой. И вдруг поняла, что больше сюда не сунется.
В конце концов она стала ходить в школу с Лиэнной, девочкой из дома № 12: Хелен зашла туда в гости и спросила мать Лиэнны, нельзя ли Джули ходить с ее дочкой. У Лиэнны уже была компания – Сьюзи и Керри, близняшки с параллельной улицы. Лиэнна поддалась на уговоры своей матери и согласилась брать с собой заодно и Джули.
В ночь накануне первого дня занятий, готовясь ко сну, Джули увидела, что Люк смотрит на нее из окна. Она знала, что его спальня как раз напротив – из обеих были видны два гаража и подъездная дорожка, разделявшая № 17 и № 18, – но раньше он никогда на нее не смотрел. Когда их взгляды встретились, он скорчил смешную рожу, и она засмеялась. Потом Люк улыбнулся. Может, на самом деле он не такой уж и мерзкий.
В 8.15 утра Джули подошла к Лиэнне; та стояла в конце улицы, вздыхая и закатывая глаза. Они договаривались на 8.10.
– Мы опоздаем на встречу с близняшками, – сердито сказала Лиэнна.
– Извини, – сказала Джули, чувствуя себя дурой. Тон Лиэнны заставил ее почувствовать себя дурой, большой и неуклюжей, как морское чудище.
– Это Джули, – сказала Лиэнна близняшкам, когда она и Джули добрались до параллельной улицы.
– Ты новенькая? – спросила Керри, оглядев Джули с ног до головы.
Джули выглядела дура дурой по сравнению с девочками. У них были нормальные прически: у близняшек – «французские косички», у Лиэнны – баранки с настоящими бантиками. У Джули был скучный «конский хвост», который уже растрепался.
– Ей не разрешают ходить в школу одной, – сказала Лиэнна.
– Почему? – спросила Сьюзи.
– Она боится, – ответила Лиэнна. – Ее мама сказала моей.
– Я не боюсь, – протянула Джули.
– Тогда почему не ходишь одна? – сказала Лиэнна.
Школа была отвратительна. В этом маленьком современном здании, смотревшем фасадом на юг, с лилипутскими стульями и дурацкой выставкой картинок (рыбы из сплошных блесток), всегда было слишком жарко, отчего у Джули каждый день раскалывалась голова. За детьми все время пристально наблюдали, кроме большой перемены, когда на них издали поглядывала толстая учительница в длинной юбке и с колокольчиком в руке. Лиэнна, Сьюзи и Керри оказались самыми популярными девочками в школе. Весь год они обзывали Джули «трусохвосткой» и зажимали носы, когда она проходила мимо – делали вид, будто она пукнула. Они отвязывались от Джули, только если играли в гимнасток на заборе вокруг сторожки, тонувшей в траве. Тогда Джули могла от них убежать, а они были настолько поглощены игрой, что даже не думали ее преследовать, – висели вниз головами и непрестанно поправляли юбки, чтоб не вылезали трусы.
Мальчики были еще хуже. Все они знали слова, которых Джули не понимала. На большой перемене они подходили к ней и говорили, к примеру: «А ты знаешь, что значит ебаться?» – и Джули приходила в замешательство. Она знала, что «ебаться» – грязное слово, но никогда не понимала, что же в точности оно означает; она знала только, что говорить его нельзя. Когда она призналась в этом, мальчики принялись дразнить ее еще сильней. Тогда Джули стала притворяться, будто знает, что значат эти слова, но мальчики были наготове и уличали ее, либо прося дать определение (она не могла), либо выдумывая слова, так что если она говорила, будто понимает, мальчики хохотали и говорили: «ты вручка-вонючка, потому что слова такого нету».
Все дети в школе обожали «Молодых» и после каждой серии весь день цитировали реплики персонажей. Но когда Джули решила присоединиться, нервничая и страшась насмешек, она запуталась и произнесла реплику Рика голосом Вивиана. Никто не засмеялся. Никто ничего не сказал. Ее даже не обозвали «уродкой» или «припадочной»; все просто уставились на нее со странным недоверием. Типа, бывают же дуры.
С первого дня она ходила домой в одиночестве, но говорила матери, что шла с Лиэнной. Джули стало казаться, что валяться мертвой в желтых полях не так уж и плохо.
Она с головой ушла в книги по астрономии, зоологии и математике, потому что уроки в школе были не очень-то увлекательны. Она и Люк стали лучшими друзьями. В одиннадцать лет Джули перешла в единую среднюю школу: засыпанная гравием площадка и спортивное поле, окруженное промозглыми кабинками для переодевания, задиры в мини-юбках, Раковый Уголок, соревнования «кто дальше плюнет» и спортзал – место, чреватое глубочайшим унижением, где Джули однажды пришлось делать зарядку в трусах, потому что она забыла дома спортивный костюм.
Джули сразу же записалась в кучу разных клубов, ибо это значило, что не придется выходить на улицу. На переменах и в обед она играла в шахматы и «Подземелья и Драконы», ставила химические эксперименты, занималась лепкой, а когда ни один клуб не работал, делала уроки где-нибудь в коридоре или туалете.
Если с домашним заданием покончено, а клубы закрыты, она принималась за головоломки, которые задавал мистер Бэнкс, учитель математики: трисекцию угла, квадратуру круга, удвоение куба или корень из – 1. Мистер Бэнкс, маленький умный садист, словно хотел одновременно наградить и наказать Джули за ее интерес к предмету. Почти все головоломки оказывались неразрешимыми, или выяснялось, что это – знаменитые теоремы, с которыми еще никто не справился. Однако он научил ее вычислять квадратные корни без калькулятора и показал, как с помощью логики и упорства решить почти любую задачу – или, по крайней мере, объяснить, почему она не решается. Джули это очень понравилось. Все истинно или ложно; возможно или невозможно; познаваемо или непознаваемо. Или так, или эдак. В математике была определенность.
У Джули не было друзей, но вообще-то она в них и не нуждалась: дома ее всегда ждал Люк. В школе никто не верил, что Люк существует. Как-то Джули сказала одноклассницам, что у ее лучшего друга – аллергия на солнце, и поэтому он не ходит в школу, но они заявили, что она врет и нет у нее никаких друзей – ни в школе, ни где угодно. Они сочли ее историю невероятной вдвойне: во-первых, ни у кого не бывает аллергии на солнце, а во-вторых, разве мальчики дружат с девочками?
Школа была дерьмо. Но школа – всегда дерьмо, если ты не такая, как все. Джули так и не поняла, почему она не такая, как все; просто знала, что это так. Может, людям, которые таращились, обзывались или отказывались с ней дружить, было известно, в чем ее изъян, но они не говорили. Никто не любил Джули, и она не знала, за что; ее лучший друг не мог выйти из дома из-за болезни, в которую никто не верил. Головоломки мистера Бэнкса, даже неразрешимые, были намного понятнее жизни.
Глава 3
В комнате слишком жарко. Люк включает вентилятор. Ему не разрешается открывать окно – даже ночью. На улице слишком много пыльцы, говорит его мать, и мотыльков с ядовитой пылью на крыльях – даже сейчас, в октябре.
Люк читает. С книгой в руках он себя чувствует почти нормальным, потому что читает точно так же, как другие люди, хотя некоторые сцены ему трудно представить. У него не получается играть в видеоигры, потому что во всех видеоиграх от тебя требуется путешествовать по обширной, невероятной стране. Люк знает только одно путешествие: туда-сюда по дому. Впервые сев перед экраном с телеприставкой, он начал нервничать и теряться – тем сильнее, чем дальше герой уходил от старта. Люк никогда нигде не терялся, и если потеряться в реальном мире так же страшно, как в мире воображаемом, тогда, возможно, оставаться в этой комнате вовсе не так уж плохо. Но Люк отдал бы что угодно, лишь бы выйти отсюда.
Книга, которую он читает сейчас, с тем же успехом может быть научной фантастикой. Действие происходит в офисе, и у Люка никак не получается это место вообразить. Читая, он почти всегда автоматически вызывает в памяти знакомые образы – дом, квартиру или поле, смотря по ситуации. Но все его патентованные декорации заимствованы из ТВ или фильмов. Если действие происходит в квартире, воображение Люка воспроизводит квартиру из сериала «Друзья». Если на судне, Люк видит интерьеры «Титаника». Для Люка всегда будут несколько «Титаников» на выбор: старый (черно-белый), в «Техниколоре» (с людьми в одежде 50-х годов), застывший (на фотографии) и огромный голливудский (со всякими оскароносными знаменитостями). По идее, каждый образ соответствует реальному объекту, который Люк не может увидеть – что ж, если он не может его увидеть, объекта не существует. Нет никакого реального «Титаника» – одни картинки. Или так: есть несколько реальных «Титаников».
Люк не часто пользуется словом «реальный». Не говорит о «реальном мире», о том, что нечто «реалистично», и никогда не начинает предложений словами «на самом деле». Однако люди не замечают, что он странный – не страннее многих. Может, Джули замечает – но она сама немножечко странная. Долгое время Люк думал: а может, другие люди читают книги иначе? Когда он спросил Джули, она ответила, что всерьез никогда не задумывалась. Он упомянул одну книгу, которую оба недавно прочли – там был эпизод в больнице. Люк попросил Джули описать, как она представляет себе это место, и оказалось, что они видят две разные больницы. А может, спросил он, эта ее больница на что-нибудь похожа – ну, скажем, на больницу, где она побывала, или видела по телику, или в кино – и Джули типа ахнула и ответила, что это больница из «Несчастного случая», а она этого даже не осознавала. Так что, может, Люк не такой уж и странный.
Иногда ему снится, что он покинул комнату. Но место, куда он уходит, – это мир, составленный из телефрагментов, вроде фоторобота или теленарезок, что иногда показывают по «Ай-ти-ви» – телевидения о телевидении. Но Люк знает про фотороботы и теленарезки лишь потому, что видел их по ящику. И в конце концов, разве может ему присниться что-то другое? Он никогда не видел внешнего мира собственными глазами, а белые пятна приходится чем-то заполнять. Если б вы играли с Люком в «ассоциации» и сказали «машина», он ответил бы «Рыцарь дорог» или «Кристина». Он ни за что не ответил бы «улица», или «автобус», или «грузовик», или «мопед». Так что ему снится, будто он сбежал от телевидения, но побег происходит среди телевизионных картинок. Вот почему он запоем читает, вот почему хочет выйти наружу.
Джули однажды показала Люку книжку, в которую он не врубился, – гравюры Эшера. Люку непонятен внешний мир – или даже собственная жизнь, – как непонятен Эшер. Джули попыталась объяснить, что гравюры Эшера – «невозможности», оптические иллюзии, что лестницы на самом деле на такое не способны, они не могут вести вверх и вниз одновременно. Люк подумал: а почему? почему это лестницы на такое не способны? Джули очень расстроилась, никак не могла понять, почему до него не доходит, что этого не может быть. Но если бы выяснилось, что все лестницы вне дома ведут себя как на гравюре Эшера, Люк бы не удивился.
Разум Люка все не может найти подходящий образ для офиса. Ближе всего оказывается офис из американского телешоу о каком-то адвокате, общий план: суматоха, секретари, компьютеры, интриги и девицы, одетые в тонкие юбки от известных модельеров. Но образ не подходит для книги, и от главы становится неуютно, когда действие не вписывается в обстановку. В следующей главе речь идет о фабрике. Люк сдается. Что значит фабрика? Он видит большие печи девятнадцатого века, дым, курящих женщин с сетками на волосах, детей в лохмотьях. Откуда вдруг возник этот образ? Впрочем, он никуда не годится, и Люк закрывает книгу. Изображение фабрики можно завтра поискать в Интернете.
Зевая, Люк решает лечь спать. Но перед этим надо проверить почту. Вместе со всякой обычной фигней пришло письмо от какого-то Ай Вэй Чже; говорит, что он знахарь, сейчас живет в Уэльсе. Люк писал про свой случай разным сетевым знахарям, но это имя ему незнакомо. Может, Ай Вэй ответил на Люково сообщение в какой-нибудь ньюсгруппе. В электронных конференциях полно Люковых призывов о помощи, но на них очень редко откликаются. Этот человек утверждает, что, вероятно, сможет вылечить Люка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39