он вибрирует») и, наконец, маленькую записную книжку и маленькую «деньрожденскую» книжку с девчонками-серферами на обложках. Кажется, эти книжки Шантель и ищет, потому что, найдя их, тут же принимается запихивать все остальное обратно. Люк спрашивает себя, а не устроила ли Шантель эту выставку специально для него, потому что найти две книжечки в твердой обложке в сумке таких размеров вообще-то легче легкого.
– Если честно, я рад, что ты пришла, – говорит он.
– Еще бы ты был не рад. Тем более ты видел моего вибрирующего слоненка.
Люк смеется.
– Все говорили про тебя целую вечность, а Лиэнну вообще невозможно было заткнуть. Так что я сам хотел тебя увидеть. Мне было очень любопытно.
– Лиэнна болтала про меня?
– Да, без умолку.
Шантель нахмуривается.
– Ясно. Так, значит, она больше меня не стыдится?
– В смысле?
– Да ладно, не бери в голову. Просто раньше я была жирная и совершенно нищая. Когда у тебя день рождения? – Люк говорит ей, и она записывает дату в «деньрожденскую» книжку. – Адрес какой? О, точно, я это уже знаю. Телефон?
Люк сообщает ей номер.
– Впрочем, я всегда торчу в Интернете, – говорит он. – Ни у кого не выходит до меня дозвониться. Хочешь еще мой электронный адрес?
– Хм… Ну давай. Вообще-то я еще толком не разобралась с электронной почтой. – Шантель сосредоточенно хмурится, переписывая адрес в книжку. – Так что там за «долгая история»?
– А?
– Ты сказал, что чувствовал себя экспонатом в кунсткамере.
– Да. – Люк вздыхает. – Ох, просто раньше сюда приходили толпы народа – только чтобы поглазеть на меня, будто я зверушка в зоопарке. – Люку кажется, что больше всего он похож на зверушку в зоопарке, хотя что это такое, ему непонятно, как и все во внешнем мире. – Я не имею в виду тебя, ничего подобного – ты моя новая соседка, – но сюда то и дело приходят и задают мне бесконечные дурацкие вопросы – мол, какова моя жизнь.
– Значит, к тебе ходит много народу?
– Да, порядочно. Может, в последнее время и меньше, но несколько лет назад эта комната буквально кишела… – Люк пытается подобрать слово. На американском сленге это «торчки», но есть же английское выражение, которое любят Джули с Шарлоттой? О да. – Кишела наркошами. Понимаешь, эти люди слышали обо мне в каком-нибудь пабе или где еще и приходили сюда, выкуривали тонны дури, смотрели фильмы Чича и Чонга – которые, кстати, были мне абсолютно непонятны, – а потом разглагольствовали о смысле жизни и о том, каково это – быть таким, как я, и первые несколько раз это было забавно, но потом достало – не приведи господь.
Шантель смеется.
– А ты тоже укуривался?
– Нет, – говорит Люк. – Мне нельзя. Аллергия.
– Выходит, ты сидел взаперти дома с толпой нар-кош и был вынужден смотреть Чича и Чонга на трезвую голову? Ужас какой. Я даже не подозревала, что люди до сих пор смотрят Чича и Чонга. Я думала, эти фильмы – типа как пережитки юности моей мамаши.
– Как это ни печально, люди их смотрят до сих пор.
– Бедняжка. Ты… Ой, наверно, этот вопрос прозвучит как-то странно, и если я обнаглела, то ты мне так и скажи, но часто ли ты занимаешься сексом в своем заточении?
Люк смотрит на Шантель и пытается понять, к какому типу относится вопрос – «мне-просто-любопытно» или «я-собираюсь-на-тебя-наброситься». Лицо у нее открытое, будто никакого подтекста тут нет.
– Да. Мне хватает, – говорит Люк. – Это никогда не было большой проблемой.
Она на него не набрасывается.
У Люка такое ощущение, что Шантель еще много о чем хочет его спросить, и он не против поговорить об этом: он бы ответил на ее вопросы, а потом задал ей свои – о девушках вообще и о том, где, по ее мнению, он раньше допустил ошибку и как ему теперь разобраться во всей этой ситуации с Лиэнной. Но теперь, когда он заикнулся о том, что чувствует себя экспонатом в кунсткамере, Шантель, наверное, боится его расспрашивать. Как бы то ни было, больше она вопросов не задает и вместо этого просит показать ей кое-какие сайты в Интернете.
Глава 23
Лиэнна пытается найти кого-нибудь, кто спел бы с ней дуэтом «Летние ночи» из фильма «Бриолин».
– Все, я уебываю отсюда, – говорит Дэвид.
– Я тоже, – подает голос Шарлотта. – Хватит с меня караоке. Джул?
– Ага. Попрощаюсь только с Никки. Пойдем к Люку?
– Это тот парень, у которого аллергия на солнце? – спрашивает Дэвид.
– Да, – отвечает Джули.
Дэвид направляется к двери.
– Заметано, – бросает он.
Когда Джули, Шарлотта и Дэвид приходят к Люку, там сидит Шантель. Она вся такая здоровая (Джули не часто описывает людей этим прилагательным, но Шантель буквально светится от здоровья), загорелая и подтянутая. Ее длинные блестящие волосы (цвет – как у шерсти Лабрадора шоколадной масти), заплетены в две косички, сбегающие на грудь. На ней длинная юбка и топик с капюшоном и скейтбордистским логотипом; на полу валяются синие кроссовки с двумя белыми полосками по бокам. Спереди на топике – маленький карман, как сумка у кенгуру, и Шантель сидит, засунув туда руку и свесив с кровати скрещенные ноги. Она потягивает пиво из банки.
Фон создает Люков телевизор, как обычно, включенный, но без звука. Идет то ли «Евротрэш», то ли «Неизвестная Ибица» – Джули не может определить, что именно. Она различает на экране лишь пару увесистых сисек.
– Ты, наверное, Джули, – говорит Шантель.
Джули улыбается.
– А ты, наверное, Шантель.
– Да. Только зови меня Шан.
– Я тащусь от твоей юбки, – сообщает Шарлотта Шантель. – Это же…
– Да, это «Хуч», – соглашается Шантель. – Клевая, правда?
Джули вдруг кажется, будто она снова в школе и подслушивает разговор двух популярных подружек. Она даже не знает, что такое «Хуч», но предполагает, что это название фирмы, производящей одежду для серферов или скейтбордистов.
– А ты как думаешь, Джул? – спрашивает Шарлотта. – Скажи, ведь крутая юбка?
– Э-э, да, – говорит Джули. – Симпатичная.
Дэвид неуклюже здоровается с Люком за руку.
– Все пучком, кореш?
– Это Дэвид, – объясняет Люку Джули.
Люк явно собирается сказать что-нибудь этакое, но Джули качает головой, и он ограничивается простым «привет».
Дэвид обходит всю комнату, высматривая, где бы присесть. Шарлотта расположилась в кресле, а Джули притулилась на стуле у компьютера. В конце концов Дэвид садится на пол рядом с кроватью.
– А где Лиэнна? – спрашивает Шантель.
– У тебя дома, поет «Летние ночи», – объясняет Джули.
– Потому мы и ушли, – добавляет Шарлотта.
– А еще она избегает Люка, – говорит Джули и смотрит на него. – Думаю, твоя тактика сработала. Она в последнее время говорила, что хочет тебя ненавязчиво отбрить. Должно быть, это все твой «Пинк Флойд».
Шарлотта хохочет.
– О мой бог. Мне до сих пор не верится, что ты делал с ней это самое. – Она принимается скручивать сигарету.
– Шан увлекается серфингом, – говорит Люк, быстро меняя тему.
– Люк всегда мечтал заняться серфингом, – объясняет Джули Дэвиду. – Куда ты ездишь серфинговать? – спрашивает она у Шантель.
– Мои кореша ездят в Корнуолл, – говорит Дэвид.
– На самом деле я ни разу не серфинговала, – вздыхает Шантель. – Я хочу, но…
– Как, совсем ни разу? – удивляется Шарлотта. – Тогда откуда ты знаешь, что это твое?
– Просто знаю. Это просто чувство, ну, типа… Не хочу показаться выпендрежницей, но вам ведь знакомо ощущение, что вы рождены чем-то заниматься? Я раньше никогда не могла себе позволить съездить к океану, а теперь могу, но боюсь. Это ведь такое мужское занятие, и вообще. Мне просто нужно найти кого-нибудь, кто б со мной съездил. Это случится. Мне только девятнадцать.
– По-моему, серфингу очень трудно научиться, разве нет? – спрашивает Шарлотта.
Шантель пожимает плечами:
– Не-а. Ведь я рождена им заниматься. – Она улыбается. – В общем, я прочла все журналы о серфинге. Чего тут трудного?
Дэвид смеется.
– Правильная позиция, – говорит он.
Музыка заканчивается, и Джули встает, чтобы поставить новый диск.
– Ну, так что с тобой произошло? – спрашивает Люк у Шарлотты.
Она прикуривает свою самокрутку.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты превратилась в хиппушку.
– Иди к черту. Не превратилась я ни в кого.
– Ты куришь самокрутки.
– Ага, – говорит Джули. – И занимаешься йогой.
– Йога – это круто. Не трогайте мою йогу.
– Какой йогой? – спрашивает Шантель.
Шарлотта снова прикуривает самокрутку.
– Аюрведической.
Шантель кивает.
– Круто, – говорит она.
– Аюр… как дальше? – спрашивает Дэвид.
– Аюрведа, – повторяет Шарлотта. – Индийская медицина.
– Что входит в аюрведу? – интересуется Джули. – Это просто йога или целый комплекс, типа, и сознание, и тело?
Шарлотта садится по-турецки.
– Это комплекс.
– Это не та йога, в которой «доши»? – говорит Шантель.
– Верно. Каждый человек рождается с определенной конституцией, и ее называют «доша». Есть три «доши»: «вата», «питта» и «капха». Для каждой есть особая диета, которая ее уравновешивает, и особые формы йоги, которые полезнее, чем другие.
– Я, очевидно, «питта», – говорит Шантель. – Горячая, прыткая и полная духа соперничества.
– А ты кто? – спрашивает Люк у Шарлотты.
– «Вата», – отвечает она. – Маленькая, холодная и невротичная. Ты чего смеешься?
– Откуда ты про все это знаешь? – спрашивает Дэвид у Шантель.
– Моя мама этим занималась, – объясняет Шантель. – Она всеми этими штуками занималась.
– И до сих пор занимается? – спрашивает Шарлотта.
– Нет. Это у нее была очередная мания.
– А у тебя, значит, все всерьез? – спрашивает Джули у Шарлотты.
– Да. Впрочем, не такое уж это и важное дело. В смысле, может, я и правда долбанная вегетарианка-пацифистка, обедаю рисовым пудингом и никогда не ем и не пью холодного, но так хорошо я давно себя не чувствовала.
– Рисовый пудинг? – удивляется Люк. – Почему?
– Моя «вата» не сбалансирована, – объясняет Шарлотта. – Я должна есть теплую пищу.
– Ненавижу все это нью-эйджевское дерьмо, – замечает Дэвид.
– На самом деле это не нью-эйдж, – говорит Шарлотта. – Ну в смысле последователи нью-эйджа тоже занимаются аюрведой, но я, ну, не совсем такая.
– Знаешь, чего я не понимаю во всей этой нью-эйджевской замутке? – спрашивает Шантель.
– Чего? – говорит Шарлотта.
– Ну, я не имею в виду тебя, Шарлотта, – то, чем ты занимаешься, действительно клево, и аюрведа – взаправду стоящая штука, но все эти люди – я имею в виду последователей нью-эйджа, – раз уж они открыли способы продления жизни, избавления от рака, детоксикации организма и так далее, в общем, они должны, по идее, стать хоть чуточку счастливее, разве нет? Должны все время ходить с довольным видом, улыбаться до ушей, смеяться, петь и шутки шутить – но ведь ничего подобного. Они все время какие-то страшно подавленные и больные, и волосы у них тонкие и свалявшиеся, кожа – серая, и они никогда не улыбаются и не смеются, и… Кому это надо – так жить? Я заплатила за то, чтобы моя мама попала в один из этих нью-эйджевских трейлерных поселков, и она превратилась в настоящее страшилище. Дурной запах изо рта, плохие волосы, невозможная пища…
Дэвид смеется.
– Чертовски верно, – говорит он.
– Я думаю, они все так несчастны потому, что отказались от табака, алкоголя и кофеина, – замечает Шарлотта. – Я еще до такого не дошла. – Она смотрит на Люка. – С тобой-то, однако, что?
Джули тоже обратила внимание. Люк не такой, как обычно. Он веселее, раскованнее, что ли.
– Я дала ему пива, – говорит Шантель. – Простите.
– Что-о? – Джули резко разворачивается на компьютерном стуле и смотрит на Люка. – Господи! С тобой все в порядке?
– Я о'кей, – говорит он.
– Тебе что, нельзя пить? – спрашивает Дэвид.
– Нельзя, – хихикает Люк. – Однако я не мертв.
– Черт, – говорит Джули. – Это надо прекратить.
Она чувствует, что краснеет, но ей наплевать, кто здесь и что они могут подумать. Люк в последнее время слишком часто рискует, и это глупо. Все эти его идиотские мысли о том, чтобы выйти наружу; у нее от этого буквально голова пухнет. Неужели мой друг сегодня умрет? Многие ли думают об этом, просыпаясь поутру? Неужели мой друг покончит с собой, потому что хочет освободиться?
– Все в порядке, Джул, – говорит Люк спокойно, глядя на свои руки. – Не боись.
– У тебя правда аллергия на кучу всяких вещей? – спрашивает Дэвид.
– Да, – отвечает Люк, не поднимая взгляда. – С пеленок.
– Я как-то даже не сообразила, что тебе нельзя пиво, – говорит Шантель. – Черт. Хорошо, что я не забила косяк. – Она смотрит на Джули. – Я правда извиняюсь. О господи. Ему правда могло стать плохо?
Джули пожимает плечами:
– Мы не знаем. Просто алкоголь – одна из вещей, которых он никогда не пробовал, потому что, возможно, у него на них аллергия. Из-за того что все его детские аллергии укладывались в четкую схему – жуткая астма, страшная аллергия на арахис и так далее, – мы просто предположили, что, став взрослым, он будет не толерантен к алкоголю. Такие вещи обычно друг другу сопутствуют, ну, знаешь, как факторы, вызывающие мигрень.
Джули хлопочет вокруг Люка, чувствуя себя медсестрой в больнице. Она кладет ему руку на лоб, проверяя температуру, измеряет пульс. Ей трудно его нащупать, так сильно колотится ее собственное сердце; ее пальцы, которыми она прикасается сначала к Люкову запястью, потом к шее, от волнения потные. Джули просит Люка показать язык и спрашивает, не чувствует ли он где-нибудь зуд. Процедура известна ей с детства. Она чувствует, что все за ней наблюдают. Лучше б они между собой о чем-нибудь поговорили.
– С ним все о'кей? – спрашивает Шантель.
– Выглядит он нормально, – говорит Шарлотта.
– Могу я чем-нибудь помочь? – интересуется Шантель.
– Он в порядке, – говорит Джули, наградив Люка красноречивым взглядом, и садится обратно за компьютер. Что-то мерцает на экране, но она не обращает внимания и кликает «Хотмейл» – лишь бы заняться чем-нибудь. Почты нет. Да и откуда ей взяться? Все ее друзья здесь.
– Люк, кореш, – говорит Дэвид. – А на что это похоже – когда у тебя на все на свете аллергия?
– Не знаю, – отвечает Люк.
– Что? – удивляется Шантель. – Как ты можешь не знать?
– Я не могу знать, на что это похоже, потому что мне не с чем сравнивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39