После чего трое мудрецов с Востока заговорили быстро и наперебой, рассыпая в воздухе перлы учености и эрудиции, бесценные драгоценности знания, неоценимые яхонты софистики и схоластики, изречения святого Фомы, запутаннейшие теоремы начертательной геометрии, цитируя пространные отрывки из Кантовой «Kritik der reinischen Vernunst». В речи их то и дело звучали слова, неведомые разным неучам и профанам, exempli gratia, как-то: saburra, или злокачественные гранулемы на стенках желудка, тахилит, или стекловидная разновидность базальта; тапир, или снабженное хоботовидным отростком млекопитающее, похожее на свинью; каплун, или кастрированный петух; триаконтаэдр, или тридцатигранник; ботарго, или деликатес из икры кефали. С удивительной частотой употреблялись следующие медицинские термины: химус, экзофталмия, скирр и мицетома, обозначающие соответственно: попавшую в кишечник пищу, предварительно подвергшуюся воздействию желудочного сока (пищевая кашица); выступающее глазное яблоко (пучеглазие); твердая злокачественная опухоль (фиброзный рак); грибковое заболевание рук и ног. Упоминалась эстотерапия и делались ссылки на двенадцатиперстную кишку, или начальную часть тонкой кишки, а также на саесит, или слепую кишку. Цветы и растения, не часто упоминаемые в обыденном разговоре, появлялись под своими научными и квазиботаническими названиями, причем делалось это без малейшего колебания или затруднения со стороны собеседников; возьмем первые попавшиеся примеры: фраксинелла — разновидность садового бадьяна, пушница с декоративными соцветиями, бифолиат, или двулистник, кардамон — специя, добываемая из зародышевых капсул некоторых индийских растений, гранадилья, или страстоцвет крупный, неприметный сорняк-василек, изящный колокольчик, а также уже упомянутая разновидность садового бадьяна — фраксинелла. Звучали имена редких животных: панголин, он же ящер, бурундук, ехидна, бабируса, бандикут, краткое внешнее описание которых (соответственно порядку их упоминания) было бы следующим: покрытый шершавой, жесткой чешуей пожиратель муравьев, американская белка, или древесная крыса, австралийское беззубое животное, похожее на ежа, азиатская дикая свинья, крупное индийское насекомоядное сумчатое животное, похожее на крысу.
Пука произнес неопределенный звук и выступил из своего тенистого укрытия.
— Ваша утренняя беседа под сенью дерев, — промолвил он с поклоном, — была неподражаема. Вы забыли упомянуть лишь о двух растениях — бделлиуме и нарде, каждое из которых выделяет благовонное маслянисто-смолистое целебное вещество, называемое бальзамом, который я считаю непревзойденным средством для поддержания бодрости своего организма. Я всегда ношу его при себе в хвостовом кармане в идеально круглой коробочке из золота и слоновой кости.
Компания молча изучала Пуку, после чего последовал короткий обмен мнениями на латыни. Наконец слово взял мистер Ферриски.
— Доброе утро, дражайший. Чем могу быть полезен? — спросил он. — Я мировой судья. Не хотите ли вы присягнуть или сделать какое-либо заявление?
— Что касается меня, то нет, — ответил Пука, — но вот мой спутник бежит от суда праведного.
— В таком случае его следует подвергнуть испытанию, и суровому испытанию, — учтиво произнес Ламонт.
— Именно с этим я и решил обратиться к вам, — сказал Пука.
— Сразу видно — отпетый мошенник, — заметил Шанахэн. — Скажите, пожалуйста, в чем его обвиняют? — спросил он, доставая из кармана маленькую записную полицейского вида книжечку.
— Полагаю, речь идет о нескольких обвинениях, — ответил Пука, — и каждый день поступают новые иски. Насколько мне известно, его разыскивает также шотландская полиция. Следствие еще не закончено, однако ваша книжка не вместит и половины уже доказанных обвинений, даже если бы их взялась записывать умелая стенографистка.
— Коли так, оставим эту тему в покое, — сказал Шанахэн, пряча книжку. — Но вид у него как у закоренелого рецидивиста, скажу я вам.
Пока они так говорили, пленник грохнулся со своей ветки на землю в бессознательном состоянии.
— Предлагаю привлечь его к суду в строгом соответствии с законом, — сказал Ферриски.
Мысли возвращались к Дермоту Треллису поодиночке и с большими интервалами. Каждая из них была сама по себе мучительна, и они беспокойно разместились где-то на самом краешке сознания, словно готовые в любую минуту вновь покинуть его.
Когда страдалец собрался с силами настолько, что смог хорошенько рассмотреть окружающее, то увидел, что находится в большом зале, чем-то похожем на старый Концертный зал на Брунсвик (ныне Пирс-стрит). Король восседал на троне, зал был битком набит сатрапами, и тысячи ярких ламп освещали высокое собрание. Изукрашенный кистями и дорогим шитьем бивертиновый балдахин нависал над престолом. Сверху вдоль стен шла loggia, или открытая галерея, она же аркада, несомая тонкими колоннами с капителями, украшенными guilloche. Loggia была переполнена людьми, следящими за происходящим в зале с холодно-выжидательным выражением. В спертом воздухе зловеще повисли мутные клубы табачного дыма; дышать было практически невозможно, особенно такому человеку, как Треллис, которому, мягко говоря, нездоровилось. Он ощутил приступ нарастающей дурноты, колики в желудке и болезненные спазмы в районе кишечника. Одежда висела на нем клочьями и вся была в пятнах крови, сукровицы и гноя, сочившихся из многочисленных ран. Короче говоря, вид у него был весьма и весьма плачевный.
Когда Треллис вновь поднял глаза, то увидел уже не одного, а целых двенадцать королей, восседавших на своих тронах. Перед ними стояла украшенная орнаментом скамья, наподобие стойки из паба высокого пошиба, и все двенадцать сидели, облокотившись на нее и холодно глядя перед собой. Все они были в мантиях из черной мешковины — дешевого материала, производимого из джутовых волокон, — и каждый держал в усыпанной перстнями руке высокий изящный бокал, полный темно-коричневого портера.
Посередине затененной части зала Треллис увидел Пуку Мак Феллими, облаченного в просторные одежды из плотной хлопчатобумажной ткани, обычно называемой канифас; он сидел на чем-то наподобие аналоя с высокой крепкой спинкой и, казалось, записывал что-то скорописью в черную записную книжку.
Страдалец не выдержал и застонал, Пука во мгновение ока очутился рядом и, заботливо склонившись над калекой, учтиво осведомился о том, не дурно ли ему.
— Что ожидает меня на сей раз? — спросил Треллис.
— Скоро вы предстанете перед судом, — ответил Пука. — Судьи сидят вон там, за скамьей.
— Я вижу их тени, — сказал Треллис, — но мне никак не повернуться, чтобы хорошенько разглядеть их самих. Молю вас, назовите мне их имена.
— Увы человеку, который способен отказать ближнему в небольшой услуге, — отвечал Пука тоном, каким обычно произносятся старинные пословицы и поговорки. — Угадать имена судей несложно. Это мистеры Дж. Ферриски, Т. Ламонт, П. Шанахэн, С. Эндрюс, С. Уиллард, мистер Суини, Дж. Кейси, Р. Кирсей, М. Трейси, мистер Лэмпхолл, Ф. Мак Кул и суперинтендант Клохесси.
— Суд присяжных? — спросил Треллис.
— Он самый, — подтвердил Пука.
— Это последний удар, от которого мне уже не оправиться, — заметил Треллис. Мысли снова покинули его и продолжали держаться на расстоянии довольно долгое время.
— Прямо не суд, в настоящая киношка, — прорезался сквозь ткань повествования голос Шанахэна, — а сколько знакомых ковбойских физиономий. Кинотеатр «Палас» на Пирс-стрит. И я там провел немало славных часов.
— Знаменитое место было когда-то, — сказал Ламонт. — То, бывало, тенор выйдет споет, то еще что, так уж водилось в старые добрые времена. Каждый вечер тебе какой-нибудь сюрприз.
— И каждый вечер что-нибудь новенькое, — добавил Шанахэн.
Орлик навернул на мизинец колпачок своей уотермановской ручки с золотым пером в четырнадцать карат; когда он снял колпачок, на пальце осталось черное кольцо.
Символический смысл вышеописанного действия Орлика : скука, нетерпение, раздражение.
— Итак, я продолжаю, — объявил он.
— Конечно, дружище, — откликнулся Шанахэн, — вся надежда на ваш зуб творчества. Мы его еще достанем! Шкуру заживо сдерем.
— Меньше разговоров, больше дела, — сказал Ферриски.
Когда рассудок вновь вернулся к Треллису, он обнаружил, что сидит на высоком стуле, поддерживаемый сверхъестественной силой, так как большая часть костей, необходимых, чтобы держать тело в вертикальном положении, была сломана и, соответственно, они не могли выполнять свои функции. Пука бесшумно вырос рядом с ним и прошептал на ухо:
— Осужденному предоставляется право воспользоваться защитой видных адвокатов. В зале суда присутствуют двое, и вы можете выбрать одного из них.
— Признаться, не ожидал, — произнес Треллис. Голос его прозвучал достаточно громко, вероятнее всего усиленный волшебными чарами того, кто стоял сейчас рядом с ним. — Как их зовут?
— Это греческие подданные, — ответил Пука, — Тимоти Данаос и Дона Ферентес.
— Им не хватает всего одной малости, — сказал Треллис, — они лишены дара речи.
— Весьма сожалею, — ответил Пука, — вид у них вполне достойный, но отсутствие дара речи, разумеется, серьезный недостаток.
В ответ Треллис составил в уме длинную витиеватую фразу, но слова его были заглушены обрушившимися с одной из галерей громогласными звуками струнного оркестра, исполнявшего бравурный гимн. Сами музыканты были скрыты от глаз, но искушенный слух мог бы уловить в их составе скрипку, виолу, флейту-пикколо и виолончель. Сидевшие за стойкой судьи слушали спокойно, как то и подобает культурным людям, тихонько отбивая пальцами ритм о стенки пивных бокалов.
— Вызовите первого свидетеля , — сурово отчеканил судья Шанахэн, как только последний отрывок музыкальной фразы поблек под высокими сводами зала, юркнув обратно в галерею. Слова его прозвучали сигналом к открытию великого процесса. Газетчики замерли — само ожидание, — нацелившись кончиками карандашей в записные книжки. Оркестр был теперь слышен очень слабо, словно откуда-то издалека доносились короткие приглушенные проигрыши, музыканты настраивали свои инструменты. Пука закрыл черную записную книжку и поднялся со своего сиденья.
— Сэмюэл Уиллард, по прозвищу Кривая Пуля , — зычно возгласил он, — займите свое место для дачи показаний.
Кривая Пуля Уиллард торопливо проглотил остатки пива, вытер рукавом рот и, о чем-то пошептавшись напоследок со своими дружками, направился к свидетельскому месту, размахивая широкополой шляпой. Смачно сплюнув на пол, он оттопырил рукой ухо и склонился к Пуке, который вполголоса бубнил слова присяги.
Треллис заметил, что Суини в отличие от прочих пьет бимбо — напиток, похожий на пунш и весьма популярный среди сельских жителей. Бокал Уилларда уже снова был полон и красовался на стойке напротив пустого стула.
— Когда судья выступает в роли присяжного, — сказал Треллис, — это уже само по себе непорядок, но когда он ко всему тому еще и свидетель, то это уж и вовсе неслыханно.
— Прошу тишины! — строго оборвал его Шанахэн. — У вас есть законные представители?
— Мне предложили двух глухонемых болванов, — отважно отвечал Треллис. — Подумав, я решил отклонить их услуги.
— Своим дерзким поведением вы ничего не добьетесь, — произнес судья еще более суровым тоном. — Еще одно слово, и я применю к вам соответствующие санкции за неуважение к суду. Продолжайте опрос свидетеля, мистер Мак Феллими.
— Я ничего дурного не имел в виду, сэр, — возразил Треллис.
— Тишина в зале суда!
Встав на сиденье, Пука опустился на его спинку и уставился в черную записную книжку. Не лишенный наблюдательности очевидец не преминул бы отметить, что в ней решительно ничего не было записано.
— Ваше имя и род занятий, — произнес он, обращаясь к мистеру Уилларду.
— Уиллард Кривая Пуля, — ответил мистер Уиллард. — Я скотовод и ковбой, добропорядочный фермер в лучших традициях Дикого Запада.
— Обвиняемый когда-нибудь пользовался вашими услугами?
— Да.
— В каком качестве?
— В качестве вагоновожатого.
— Расскажите вкратце своими словами о системе вознаграждения и условиях труда.
— Заработок мой составлял пятнадцать шиллингов в неделю, семьдесят два рабочих часа, без пенсионных отчислений. Спать приходилось на чердаке в антисанитарных условиях.
— На каких условиях использовались ваши услуги?
— Мне было поручено встретить мистера Ферриски и взять с него плату, когда он возвращался как-то вечером из Доннибрука. Так я и сделал.
— В какой манере вас обязали обращаться к мистеру Ферриски?
— На блатном жаргоне, что не может не коробить истинно воспитанного человека.
— Как вы уже заявили, характер или, выражаясь иначе, milieu состоявшейся беседы были вам неприятны?
— Да. Это причиняло значительный моральный ущерб.
— Есть ли у вас что-нибудь добавить в связи с обсуждаемым в данный момент обвинением?
— Да. Было оговорено, что я проработаю в качестве вагоновожатого только одну, а именно вышеупомянутую, ночь. На самом же деле мне пришлось водить трамвай полгода из-за того, что наниматель по своей небрежности не счел нужным уведомить меня, что работа закончена.
— Это примечательное обстоятельство как-нибудь прояснилось впоследствии?
— Да, некоторым образом. Работодатель заявил, что не известил меня своевременно в силу своей забывчивости. Вдобавок он наотрез отказался удовлетворить претензии, выдвинутые мною в связи с тем, что здоровье мое было подорвано.
— Чем вы можете объяснить, что здоровье ваше было подорвано?
— Плохим питанием и недостаточной экипировкой. Несоразмерно маленькая заработная плата и десятиминутный обеденный перерыв не позволяли мне ни приобретать, ни потреблять полноценную еду. Когда я приступил к работе, мне выдали рубашку, ботинки и носки, а также легкую форму из крашеного доуласа — прочной ткани наподобие миткаля. Никакого нижнего белья мне не выдали вообще, а так как работа затянулась до поздней зимы, я оказался полностью незащищенным от холодов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34