Людовик устремил на него мрачный пронзительный взгляд, но Ришелье вынес его совершенно спокойно.— Так вы за этим сюда и приехали, господин епископ?— Точно так, ваше величество, я приехал способствовать делу любви и мира.— А где теперь королева-мать?— Через три дня она будет в Фонтенбло для того, чтобы встретиться и переговорить с вами.Король несколько минут молча размышлял.— Возвращайтесь к королеве, ваше преподобие, и доложите ей, что я согласен на свидание.— О, сир, эти слова наполняют мою душу неизъяснимой радостью! Они подают мне надежду! Простите мне мои слова, но лучшей и величайшей наградой епископу Люсон-скому будет тот момент, когда он увидит сына в объятиях матери.— Конец нашего свидания покажет, был ли приезд вашего преподобия столь благодетелен.— Если только последствия этого свидания совпадут с моими горячими желаниями, то для Франции настанут счастливые дни! Теперь, ваше величество, я полечу в Фонтенбло передать королеве-матери радостную весть о том, что свидание состоится через три дня. Сейчас я могу сказать, что не даром прожил свою жизнь. Да, сир, я повторяю от всей души: если бы за всю мою жизнь мне не удалось сделать ничего полезного, а только то, что моими стараниями состоится это примирение, я буду вправе считать, что жил не зря!— Вы, кажется, говорите искренне, ваше преподобие, и это немало содействует успеху вашего дела и радует меня. Мне казалось, что вы не способны на глубокие чувства, а теперь я вижу, что ошибался. Мне хотелось бы увидеть вас в Фонтенбло, когда я приеду туда для свидания с королевой-матерью.— Зто дает мне надежду на прощение, на возвращение вашей милости, сир!..— Не будем заглядывать так далеко вперед, господин епископ. Я ничего не обещаю, время покажет, — перебил король и милостивым жестом отпустил Ришелье.Но тот не хотел терять удобного момента. Он опустился на колени и, не жалея красноречия, выказал королю свою радость, глубокую благодарность и безграничную преданность. Король протянул руку, чтобы поднять епископа, и тот припал к этой руке горячим поцелуем. Впечатление было произведено, и Ришелье откланялся.Первая попытка повлиять на короля вполне ему удалась. Людовик, который в начале разговора, видимо, и мысли не допускал о встрече с королевой-матерью, благодаря ловкости Ришелье, согласился на свидание с ней.Большего епископ Люсонский не мог и желать. Он даже не ожидал такого успеха. Гордая улыбка торжества играла на его губах, когда он вышел из покоев короля. Первый шаг в его планах — примирение Людовика с матерью — был сделан. Этим он рассчитывал усилить свое влияние при дворе. И уже не скромное положение милостынераздавателя, а нечто иное виделось ему впереди. Если ему удастся с помощью королевы-матери свергнуть временщика де Люиня, настанет второй период его игры! Ришелье ясно видел, что Людовик по своим личным качествам не может существовать без руководителя, что правление для него невыносимо и ему нужен человек, в руки которого он смог бы его передать. Когда не станет де Люиня, должна будет отступить с его дороги и та, которую он использовал лишь как средство к достижению своих целей, королева-мать! Ришелье рассчитывал отстранить ее, завладев душой короля. Ученик и приверженец далеко превосходил свою наставницу силой ума и гением интриги.Вокруг слабого Людовика снова плелись невидимые сети и ловушки, менялись лишь личности, принимавшие в этом участие.Когда Ришелье проходил по галерее дворца, он встретил красавицу Анну Австрийскую, которая шла в капеллу к вечерней службе.Он остановился и не мог отвести от нее глаз. Он любил ее безумной, страстной любовью с той самой минуты, когда впервые увидел. Его поразило сочетание внешней красоты с возвышенной душой и кротким сердцем, которое представляла собой личность Анны Австрийской. То, что он встретил ее именно в момент своей удачи, было многообещающим признаком. Ришелье низко поклонился ей и она молча ответила на поклон епископа Люсонского, появление которого при Дворе ее, однако, удивило.Сердце Ришелье бурно забилось под черной монашеской сутаной. Ему было тридцать два года, и при виде прекрасной женщины земные страсти воспламенили его кровь.Страстный взгляд, которым Ришелье проводил королеву, случайно встретился с устремленными на него глазами донны Эстебаньи, и ему показалось, что она поняла его значение. Он всегда с недоверием относился к этой испанской донне, но в эту минуту инстинктивно почувствовал, что когда-нибудь она станет ему поперек дороги. Лицо Ришелье омрачилось, и по выражению его можно было понять, что он способен уничтожить тех, кто станет противодействовать его планам.Король никому не говорил о предстоящей поездке в Фонтенбло, и лишь накануне отъезда объявил, чтобы герцог Сюлли приготовился сопровождать его в довольно продолжительное путешествие. В залах дворца с удивлением толковали о том, что король не брал с собой свиты и по каким-то причинам скрывал цель своей поездки. Но так как малообщительный Людовик отличался капризами и странностями, то никто не подозревал, что он задумал нечто особенное.В назначенный час Сюлли явился в покои Людовика, все еще не предполагая о месте и цели поездки, и только когда они сели в карету, король распорядился ехать в Фонтенбло. Теперь герцог понял, зачем его подняли так рано. На переезд из Парижа в Фонтенбло требовалось несколько часов. Но цели этой поездки он все-таки не знал, хотя и пытался дорогой что-либо выведать. Однако Людовик был молчалив и избегал продолжительных разговоров.В Фонтенбло они приехали около полудня. То, что во Дворце не ожидали прибытия короля, было очевидным, так как никаких приготовлений не производилось. Удивление герцога возросло еще более, когда карета въехала во двор, называемый двором Белой лошади, и у входа во дворец появилась темная фигура епископа Люсонского.— Я желаю, герцог, чтобы вы никому не говорили о том, что увидите и услышите здесь, — проговорил король, выходя из кареты и поднимаясь по ступеням высокого портала, — никто не должен знать о встрече, которая сейчас здесь произойдет.— Я исполню приказание вашего величества.Ришелье встретил прибывших низким поклоном и проводил их в один из малых боковых залов, где был накрыт стол.Пока усаживались и обедали, никто, кроме прислуживавших лакеев, в зал не входил. Нетерпение Сюлли возрастало.Вскоре все объяснилось. Когда король встал из-за стола, он обратился к епископу Люсонскому с вопросом, где королева-мать.— Ее величество ожидает вас в саду, сир. Позвольте мне иметь честь проводить вас.Сюлли просто не верил собственным ушам. Следовательно, дело шло о примирении!Ришелье проводил их через великолепный садовый портал в парк, который постепенно переходил в лес.Взгляд короля пытливо бродил по сторонам. Наконец вдали показалась фигура женщины, одетой в черное платье. Следом за ней появилась герцогиня Бретейльская, которая почтительно поклонилась королю.Король знаком показал своим спутникам, чтобы они остались на месте и направился прямо к королеве-матери, а статс-дама скромно отошла к стоявшим поодаль придворным.Мария Медичи была бледна и казалась очень взволнованной. Она как бы украдкой утерла слезу, сбегавшую по ее щеке, и сделала радостное движение навстречу сыну.Людовик быстро подошел к матери и поднес ее протянутую руку к своим губам.— Да будет благословен час сей! — прошептала Мария Медичи, неподражаемо разыгрывая тронутую мать.— Я удивлен, что встречаю ваше величество здесь, парке, — заметил Людовик, идя рядом с матерью вдоль тенистой аллеи, вовсе не подозревая, куда она его ведет.— Я предпочла принять вас здесь, сир, — потому что хочу переговорить с вами с глазу на глаз. Мать хотела снова найти в вас сына, потому и избрала в свидетели одного лишь Бога да прекраснейшее из его творений — природу.Король, собираясь ответить, поднял голову, но вдруг мер, охваченный внезапным воспоминанием. Случайно или преднамеренно они стояли в эту минуту на том самом месте, с которого много лет тому назад его отец увидел дикого охотника. Мария Медичи, была, казалось, не в состоянии далее владеть своими чувствами. Она взглянула на сына, широко взмахнула руками и простерла к нему нежные материнские объятия. Лед в душе Людовика был сломан и он молча покорился этой немой ласке.— Прощание и забвение всему, что произошло между нами, сын мой, — проговорила королева-мать тихим дрожащим голосом. — Мир, ради Бога, мир!— Я тоже хочу только мира, ваше величество, и надеюсь, что час его настал, — ответил король, — я доказал вам искренность этого своего желания уже тем, что принял приглашение приехать сюда.— Не станем разбирать, сир, кто из нас более виноват! За свою часть вины я была жестоко наказана предпоследними днями! Мы оба доверились плохим советникам, целью которых было посеять раздор между нами. Мы оба были обмануты! Я надеюсь, что для нас настанут лучшие времена, если уж нам удалось свидеться и переговорить вдали от их влияния.— Я хотел бы, чтобы ваше величество высказались в отношении этих людей более подробно.— Вижу по выражению вашего лица, сир, что вы хотите упрекать меня! Но если я и перешла на сторону ваших противников, то только для того, чтобы отвергнуть тех, кто убедил вас заключить меня в тюрьму. Поверьте, что все неприятности, вся эта вражда и противостояние вызваны вовсе не мною и моими приверженцами.— Я прошу, ваше величество, сказать мне все, что вы знаете об этом деле!— Виновники всего этого состоят при вашем Дворе, сир. В вашем собственном королевском дворце ведется непрерывная работа не только над тем, чтобы посеять раздор между нами, но и над тем, чтобы раздуть междоусобную вражду во всем вашем государстве.— Если вы говорите о герцоге де Люине, то я должен предупредить ваше величество, что сам уже решил потребовать его отчета. Я вовсе не настолько слеп, чтобы не видеть ошибок и злоупотреблений тех, кто воображает себя под защитой моего расположения, — угрожающе воскликнул король. — Какие обвинения вы можете еще предъявить? Что же может побуждать этих людей к тому, чтобы разжигать вражду в нашем народе?— Причина этого кроется в Англии и Испании! — ответила Мария Медичи, видя, что король начинает уже впадать в то настроение, которого она добивалась. В душу Людовика уже запало семя подозрения.— В Англии и Испании? — переспросил он удивленно. — Я попрошу вас высказаться яснее.— Мне очень тяжело было бы стать причиной разлада, а потому прошу вас, разрешите мне умолчать об этом!— Если вы действительно желаете мира, ваше величество, если вы действительно добровольно явились сюда, то я настоятельно прошу вас говорить подробнее.— Вы этого требуете, Людовик? Хорошо, будь по-вашему! Эти люди тайно и осторожно сумели завязать отношения, ловко найти средства и источники, о которых вы никогда не могли бы подумать.— Я попрошу вас конкретно указать мне эти тайные средства! — сказал король.— Они воспользовались доверчивостью и добродушием вашей супруги, чтобы осуществить выполнение своих замыслов, — продолжила Мария Медичи и заметила, что Людовик сильно вздрогнул. — Прибавьте к этому дурные наклонности возведенного в коннетабли Франции графа де Люиня и вы сами все поймете.— Доверием королевы! — мрачно повторил Людовик, — но подумали ли вы, ваше величество, какое страшное обвинение вы произносите?— Я умоляю вас, сир, успокоиться! Я умоляю вас, ради самого Бога, не решаться на какой-нибудь необдуманный поступок, иначе мне лучше возвратиться в свое изгнание, и пусть все идет по-старому.— Никогда не бывать этому! Я требую, чтобы вы сказали мне все! Я требую этого не только для себя, но и для Франции.— А я прошу вас, сир, ничего не предпринимать без тщательного обсуждения! Вы ведь знаете, что король английский Яков возвел своего любимца, герцога Бекингэма, в звание герцога, и вообще осыпает его всяческими почестями.— Да, я слышал об этом! Но что же мне за дело до этого?— Припомните, сир, что я давно уже просила вас наблюдать во время придворных балов за этим красавцем-англичанином.— И вы думаете, ваше величество, что в Лувре есть люди, которые осмеливаются иметь тайные сношения с иностранными дворами? — все больше мрачнея, спросил Людовик.— Не с дворами, сир, а с отдельными их лицами.— Этого я не мог бы знать! До вас, вероятно, дошли ложные слухи!— Пути и способы этих сношений избирались так неосторожно, что они не могли не привлечь внимание ваших наблюдательных чиновников.— Так вы знаете пути, которыми они пользовались.— Разумеется, знаю, ваше величество!— Тогда объясните их мне.— Без исполнения некоторых условий, я не могу этого сделать, сир.— Говорите ваши условия, я готов исполнять все, что вы потребуете.— С моим возвращением ко двору, сир, всякая борьба должна прекратиться. Я сама стану неустанно заботиться о вашем благе.— Я и приехал сюда, чтобы предложить вам возвратиться в Люксембургский дворец, и притом на условиях Полной свободы.— Благодарю вас! И поверьте, сир, что вы не станете сожалеть об этом решении. Вы увидите, что королева-мать останется в стороне от всяких политических волнений и станет, занимаясь в тиши лишь прекрасным искусством действовать исключительно в ваших интересах.— Радуюсь вашим намерениям. По теперь, когда условия ваши приняты, я опять попрошу вас представить мне доказательства.— Еще два слова, сир: могу я надеяться, что герцог д'Эпернон и маркиз Галиас получат прощение?— Согласен и на это.— Если вы накажете герцога де Люиня так, как он того заслуживает, то признаете тем самым и услугу, оказанную милостынераздавателем Ришелье. Он одинаково преданно служит мне и вам. Дадите вы ему кардинальскую мантию?— Обещаю вам! Надеюсь, теперь ваши условия окончательны?— Да, ваше величество.— Итак, расскажите мне теперь обещанные подробности.— Те люди через тайных курьеров состоят в непосредственных отношениях с Мадридом, и я надеюсь на этих днях доставить вам одно из тайных писем.— Клянусь, я должен, наконец, узнать в чем дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72