— Здравствуйте, — произнесла она чуть слышно, но тут же понравилась. — Здравствуйте, — сказала Женя и тверже, и громче.— Добрый день, — ответил Зомби бесстрастно.— Простите, но Навел Николаевич мне немного рассказал о вас... И мне показалось, что вполне возможно, мы встречались... Меня зовут Женя, Женя Феоктистова.— Возможно, — ответил Зомби.— Если я не ошибаюсь, то мы с вами провели как-то месяц в Крыму, в Коктебеле... Года два па-зад. Помните?— Мы с вами в Коктебеле? — удивился Зомби. — Не помню... Но чего не бывает, возможно мы там и встречались. Видите ли в чем дело... У меня последнее время с памятью не все в порядке, Павел Николаевич, вас, очевидно, предупреди,.!...— Да, он сказал.— И чем же мы с вами занимались в Коктебеле?— Купались, загорали, собирали камни... Бегали по каким-то столовкам... Чем можно еще заниматься в Коктебеле? В горы ходили, к могиле Волошина поднимались... Вино пили.— Наверно, и любовь у пас с вами была?— Была, — произнесла Женя и только Пафнутьев знал, как далось ей что коротенькое слово.— Простите, Женя... В таком случае я, наверно, должен разговаривать с вами несколько иначе... Но я в самом деле ничего не помню. Тут со мной кое-что случилось полгода назад и вот я до сих пор никак не выкарабкаюсь... Так что уж простите великодушно.— Да-да, я понимаю. Всего доброго! — и Женя положила трубку на рычаги. Теперь она смотрела на Пафнутьева ясными сухими глазами и была бледнее пеленок, которые сохли за се спиной. Пафнутьев сбегал па кухню, набрал из-под крана воды в подвернувшуюся чашку без ручки, принес, заставил Женю выпить.— Ну что? — спросил он. — Почему вы положили трубку? Разговор, кажется, у вас пошел...— Это он, — сказала Женя чуть слышно и потеряла сознание. Пафнутьев еле успел подхватить ее. Подняв женщину на руки, он, подивившись ее легкости, отнес в другую комнату на диван, положил под голову валик. Обернувшись в дверях, он еще раз окинул женщину взглядом, убедился, что все в порядке и вышел, осторожно прикрыв дверь. На подвернувшемся клочке бумаги он написал: «Женя! Никуда не ходить, никому не звонить, обращаться по всем вопросам только ко мне, Пафнутьеву Павлу Николаевичу». И приписал ниже свой телефонный номер.После этого Пафнутьев прошел на кухню, выключил газ под вываркой и покинул квартиру. * * * Невродов позвонил в конце рабочего дня. Посопел в трубку, спросил о здоровье и, как бы между прочим, обронил:— Что-то давно тебя не видно... Заглянул бы как-нибудь, рассказал бы о своих похождениях.— Загляну... Хоть сегодня.— А что сегодня... Тоже не самый плохой день, — ответил Невродов и положил трубку.Неужели клюнул?! — заволновался Пафнутьев. — Неужели дрогнуло влюбчивое сердце областного прокурора? Сложные, неоднозначные чувства охватывали его последние дни. Что говорить, было и чувство охотника, почуявшего запах дичи, было простое желание довести дело до конца — ведь еще год назад он пообещал Андрею разобраться с остальными участниками банды. Жажда мести? Было и это, но сказать, что Пафнутьев думал об этом всерьез... Нет. Наоборот, пришли и сомнения, и колебания. Не привык Пафнутьев вот так легко и просто предавать соратников, а Анцыферов, как ни крути, был соратник. Вместе работали, вместе отвечали за дело... Пафнутьев мог как угодно называть свои действия на юридическом языке, на прокурорском, следственном, но для себя, при разговоре с самим собой не отказывался и от простого, житейского понимания — закладывал мужика, под статью подводил. Но когда эти мысли и раскаяния слишком уж одолевали его, он вызывал в памяти целлофановый мешок с головой вора и стукача Ковеленова, представлял, что и его голова должна была оказаться точно в таком же мешке. И он снова становился тверд, снова готов был довести дело до конца.Невродов ждал его. Приемная была пуста, в кабинете, кроме самого Невродова, тоже никого не было. Значит, подготовился к разговору, позаботился о том, чтобы не было лишних свидетелей его встречи с начальником следственного отдела городской прокуратуры.— Входи, — бросил Невродов, увидев заглянувшего в дверь Пафнутьева. Прокурор сидел за своим столом массивно и неприступно, на подходившего Пафнутьева смотрел с подозрительностью. — Привет, — сказал он, приподнявшись с кресла. — Садись, — проговорил Невродов сипловатым голосом, словно звукам было тяжело протискиваться сквозь узкую, сдавленную голосовую щель.Пафнутьев охотно, в полупоклоне пожал тяжелую, мясистую руку Невродова, сел, придвинул стул ближе к столу, этим движением показывал, что готов говорить плотно, к делу приступить немедленно.— Похолодало, — сказал Пафнутьев. — Зима идет.— Придет, — значительно кивнул Невродов, продолжая неотрывно смотреть на Пафнутьева. Все-таки опасался он провокации, все-таки не исключал мысли об обмане, допускал, что хотят выманить его из окопа и подставить под снайперский выстрел его такую заметную, такую большую и беззащитную фигуру.— Иду сейчас по улице — батюшки светы! Весь тротуар листьями усыпан. Всю зиму я ждал этого лета... А как пришло, как пронеслось — не заметил... И защемило, застонало что-то во мне...— Молодость вспомнил? — улыбнулся, наконец, Невродов.— Ага... За какой девушкой я убивался вот в такую же осень, за какой девушкой! — Пафнутьев обхватил лицо ладонями и горестно покачался из стороны в сторону.— Плохих девушек не бывает, — серьезно сказал Невродов.— А та была краше всех прочих! — не желал Пафнутьев расставаться со своими воспоминаниями.— Увели?— Нет. Сама ушла.— Ну и дурак. Сам виноват.— Конечно, Валерий Александрович, конечно.— Жалеет?— Она? Еще как!— Вернуть не хочешь?— Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.— Есенин, — кивнул Невродов.— Может быть, — легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.— Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, — просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно. — У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...— Готов ответить немедленно.— Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.— Слушаю!— Сысцов, — проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. — Вопрос ясен?— Вполне. Больше вопросов не будет?— Нет.— Это мне напоминает анекдот... Когда наш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. Что делать? — спрашивает тот. — Все очень просто, — отвечает вождь всех народов. — Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров — на Колыму. И третье — выкрасить мавзолей в розовый цвет.— Ха! — сказал Невродов. — А почему в розовый?— Тот же вопрос задал и наш президент. А вождь всех народов усмехнулся в усы и отвечает... Я так и знал, говорит, что возражений по первым двум вопросам не будет.— Надо же... Чего только люди не придумают...— Все это — правда святая, — заверил Пафнутьев.— Сысцов, — напомнил Невродов.— Если скажу, что беру его на себя... Этого недостаточно?— Разумеется. Я сам должен быть уверен.— Есть документы, которые наверняка убедят Первого.— Нет, — покачал головой Невродов. — Не пойдет. Его убеждать не надо, он и сам знает, кто такой Анцыферов. За что его и ценит. Понимаешь? Анцыферов в его команде. Все остальное просто не имеет значения. И он его не отдаст.— Отдаст.— Павел Николаевич... Это не разговор. Я сто раз скажу, что не отдаст, а ты мне в ответ двести раз скажешь, что отдаст... Ну и что? С места мы не сдвинемся.Пафнутьев вынужден был признать правоту Невродова. Прокурор области безошибочно нащупал самое слабое звено во всех его построениях. Старый волк Невродов прекрасно знал систему взаимоотношений в верхних слоях городской власти и склонить его к отчаянным авантюрам, зыбким, ненадежным ходам было невозможно. Вся продуманная до мелочей операция Пафнутьева повисла на волоске. Осуществить ее один он не сможет, это невозможно. Сгорит при первых же шагах.— Вот так, Павел Николаевич, — подвел итог Невродов. — Я рад, что мы с тобой поговорили, познакомились поближе... Возможно, в будущем нам еще представится возможность поговорить на эти щекотливые темы, но сейчас... Рановато.— Такой возможности больше не будет.— Почему?— В вашем кресле будет сидеть другой человек, — Ну что ж... Чему быть, того не миновать.— Или сейчас или никогда.— Не вижу реальной возможности.— Не надо, — Пафнутьев выставил вперед ладонь, как бы не подпуская к себе опасливость прокурора, но тут же смутился, поняв, что этот жест он перенял у Ичякиной. Та тоже в трудные минуты разговора выставляла вперед узкую ладошку и твердо говорила — «Не надо!». — Хорошо, — сказал Пафнутьев. — Тогда я перехожу на открытый текст.— Давай.— У вас есть верный человек? Один, только один?— Найдется.— Поступаем так... Вы даете мне этого человека. И мы с ним проводим операцию. Он — ваш представитель, он освящает мои действия светом высшей власти. В случае успеха — вы на коне. Вы все знаете, приняли своевременные меры, вы всегда держите руку на пульте. Или на пульсе, не знаю, как лучше. И докладываете на любом уровне об успешной борьбе с коррупцией в высших эшелонах.— Дальше не надо. Я сам соображу, как вести себя в случае успеха. Тут много ума не надо, — просипел Невродов насмешливо. — Приступай, Павел Николаевич, ко второму варианту.— В случае неудачи, провала, просчета... Ваш человек заявляет, что действовал самостоятельно, втайне от руководства. А пошел он на эту авантюру, соблазнившись посулами проходимца Пафнутьева, который после известных потрясений потерял рассудок и впал в беспокойство и неистовство. И я сгораю в гордом одиночестве.— И мой человек сгорает, — напомнил Невродов.— Вы найдете способ спасти его.Невродов долго смотрел на Пафнутьева, буравя его маленькими остренькими глазками. Потом отвернулся к окну, долго смотрел на пролетающие мимо окна громадные кленовые листья. Сквозь открытую форточку слышался даже легкий хруст, с которым листья отламывались от ветвей.— Зачем тебе это надо, Павел Николаевич? — спросил, наконец, Невродов.— Не знаю... Но чую — надо.— Так, — медленно протянул Невродов, а помолчав, опять произнес. — Так... Говоришь, нравилась девушка в белом?— Да. Но теперь я люблю в голубом.— Как ее зовут?— Не скажу.— Почему? — маленькие брови Невродова медленно поднялись надо лбом и лицо его приобрело обиженное выражение.— Сглазить боюсь.— Да? — еще больше удивился прокурор. — Надо же... Ну и правильно, что не говоришь. Значит, в самом деле любишь... Действительно, чтобы решиться на такое... Надо влюбиться. А я вот невлюбленным живу...— Это тяжело, — посочувствовал Пафнутьев.— Тяжело, — согласился Невродов. — Недавно вот хватил лишнего и даже слезу пустил, себя жалко стало. — Невродов часто заморгал и Пафнутьев сразу представил себе, как плакал, перепившись, областной прокурор. — Понимаешь, Павел Николаевич, я вращаюсь в таких кругах, в таком обществе, что и влюбиться-то мудрено... Судьи, следователи, судебные исполнители... Какая любовь!— А секретарша? — лукаво спросил Пафнутьев. — По-моему, очень приятная девушка, а?— Я ее боюсь.— Ее?! Почему?— Даже в кабинет лишний раз вызвать не могу... Лучше сам потрачу полчаса и дозвонюсь, куда надо... Мне кажется, она видит меня насквозь.— И что же она видит?— Знаешь, Павел Николаевич... Похоже на то, что я втрескался в нее. — Невродов посмотрел на Пафнутьева с полной беспомощностью.— Но это же прекрасно!— Ты думаешь?— Уверен.— Я вон какой... Толстый, неповоротливый... Я не знаю даже что с ней делать, как...— Знаете, Валерий Александрович, что я вам скажу... Всегда почему-то кажется, что красивые женщины предназначены для других надобностей, для какой-то другой цели появились они на земле А потом выясняется, что это тоже женщины. И ничего женщины, Валерий Александрович!— Умом-то я понимаю, а вот... Ну, да ладно, ближе к делу. Как поступим?Пафнутьев ждал этого вопроса, понимая, что бестолковый треп о женщинах понадобился Невродову только для того, чтобы еще раз все прикинуть, сопоставить, определить степень риска.— Вы даете мне своего человека и мы начинаем немедленно.— Он в самом деле предлагал тебе свой кабинет?— И не один раз.— Понимаю, — кивнул Невродов. — У них растут аппетиты. Город они уже съели, взялись за область... А у нас полтора десятка маленьких городков... Там тоже есть что к рукам прибрать... Вот им и понадобился свои областной прокурор. Ну, ладно... Где наша не пропадала. Будь, что будет.— В бой? — радостно спросил Пафнутьев.— В бой. Но условия ты сам назвал, помнишь? Если победа, это моя победа, если поражение — твое поражение.— Заметано, — обернулся Пафнутьев уже от двери.Выйдя в приемную, он подошел к секретарше. Молодая девушка с гладко зачесанными и собранными на затылке в пучок волосами, сначала дописала строку в журнале, закрыла его, отложила в сторону и лишь тогда подняла глаза на Пафнутьева.— Вам что-нибудь нужно?— Давно в прокуратуре?— А что?— Да ничего... Я смотрю, прокуратура уже оказала на вас пагубное воздействие.— В чем же оно выражается, эта пагубность?— Вы не по годам строги, вы в постоянном напряжении... Вы, наверно, чувствуете себя на передовой, да? Расслабьтесь, милая девушка! Разогните кулачонки, улыбнитесь, забросьте ногу на ногу, посидите на подоконнике.— У вас все? — спросила девушка с уже вполне профессиональной холодностью.— Нет, я не сказал главного. Шеф, — Пафнутьев кивнул на дверь кабинета Невродова, — просил сделать ему чай. С лимоном. В соседнем магазине бывают пряники... Валера просто обожает чай с пряниками. Он без них жить не может. Вы так сурово с ним разговариваете, что он пожаловался... Робею, говорит, даже чаю попросить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73