Его вырезали из фотографии покрупнее, где она была заснята в тот миг, когда разрезала ленточку на церемонии открытия новой клиники, всего несколько месяцев назад. Я вспомнила, что читала газетный репортаж об этом и видела фотографию.
– Тебе это уже не поможет, я знаю, – сказала я фотографии, – но мне очень жаль, что это случилось с тобой. Может быть, лучше бы на твоем месте была я, но вышло не так. Здесь я ничего изменить не могу. Зато могу кое-что изменить в своей жизни.
Я оставила газету на скамейке у автобусной остановки и зашагала назад, к офису Анжелы на Грассо-стрит. Я села на стул против ее стола, взяла на руки Рэкси – для храбрости – и рассказала ей все про Томми и про собак, и про то, что без меня они пропадут, и про то, что только из-за них я никогда не соглашалась принять ее помощь.
Когда я закончила, она грустно покачала головой. Вид у нее был такой, как будто она вот-вот заплачет, как в тот раз, когда я рассказала ей самую первую историю, но у меня и у самой было такое чувство, что я вот-вот разревусь.
– Почему же ты раньше мне ничего не сказала? – спросила она.
Я пожала плечами:
– Наверное, думала, что ты их у меня отнимешь.
Я и сама себя удивила. Я не солгала, не попыталась отшутиться. Просто взяла и сказала правду. Ничего особенного, но начало положено.
– Ладно, Мэйзи, – сказала она. – Что-нибудь придумаем.
Она встала из-за стола и обняла меня, я не сопротивлялась. Забавно. Я не хотела плакать, но заплакала. И она тоже. Здорово, когда знаешь, что ты больше не одна. Я была одна с 1971 года, когда умерла моя бабушка, мне тогда было восемь. Я долго продержалась, учитывая все обстоятельства, но в тот день, когда мистер Хэммонд позвал меня к себе в кабинет, я окончательно выскользнула из отрегулированной колеи дневной общественной жизни и стала частью ночного мира.
Я знала, что снова приспособиться к дневному миру будет непросто, может быть, я так никогда и не почувствую себя в нем своей, да вряд ли и захочу. А еще я знала, что мне предстоит нахлебаться всякой дряни и пережить много трудных дней и что, может быть, будет время, когда я пожалею о решении, принятом сегодня, но все равно, вернуться – это так здорово.

Мосты

Она смотрела на удаляющиеся задние огни, пока далеко на грязной дороге машина не свернула за поворот. Два красных огонька мигнули на прощание, и она осталась одна.
Щебенка захрустела, когда она переступила с ноги на ногу, осматриваясь. Деревья, в основном сосны и кедры, вплотную подступали к дороге с обеих сторон. В небе у нее над головой звезд было слишком много, а вот света от них, несмотря на все их количество, не хватало. Она привыкла к городским улицам и асфальту, неону и уличным фонарям. Даже в пригородах всегда есть хоть какой-то искусственный свет.
Темнота и тишина, одиночество затаившейся в чаще ночи пугали ее. На этом фоне вся ее наносная уличная крутизна становилась бесполезной. Она была в двадцати милях от города, среди холмов, за которыми лежал заповедник Кикаха. Что тут из себя ни изображай, не поможет.
Она не стала ругать Эдди. Нечего дыхание попусту тратить, пешком до города путь не близкий, да еще как бы на местных жлобов на грузовике не нарваться, от них так легко, как от Эдди, не отделаешься. Когда мужиков много, для них любое «нет» значит «да». А уж о типах, которые живут в здешних холмах, она не одну историю слышала.
У нее даже ненависти к Эдди не было, хотя он-то ее заслуживал, как никто другой. Ненавидела она только себя, за свою доверчивость, ведь знала же – знала, – чем все это заканчивается.
– Корова бестолковая, – пробормотала она и пошла.
Школа – вот где все началось.
Ей нравилось ходить на вечеринки, веселиться, да и в том, чтобы гулять с парнями, она ничего плохого не видела, ведь это так здорово. Главное вовремя притормозить парня, и тогда лучше секса ничего не придумаешь.
Она гуляла со многими парнями, и немало времени прошло, прежде чем она сообразила, сколько их было и чего они все от нее хотели. До нее так долго доходило потому, что до той истории с Дейвом она не видела в этом никакой проблемы. Просто считала, что многим нравится, вот и все. У нее всегда было назначено свидание; кто-нибудь всегда готов был пригласить ее куда-нибудь повеселиться. Правда, парень, с которым она гуляла в выходные, мог делать вид, что не замечает ее в понедельник утром, когда они встречались в школе, зато в раздевалке к ней всегда подходил кто-нибудь другой и, небрежно привалившись к ее шкафчику, спрашивал, какие у нее планы на вечер, так что ей некогда было думать, что происходит.
Никогда не хотела думать, осознала она впоследствии.
Пока однажды в субботу вечером Дейв не пригласил ее поехать в кино.
– Пойдем лучше на танцы, – сказала она тогда.
Это была обыкновенная дискотека с ди-джеем, но ей хотелось послушать громкую музыку, попрыгать под нее, а не сидеть в машине и смотреть кино. Сначала Дейв уговаривал ее поехать с ним в кино, потом сказал, что раз она хочет пойти потанцевать, то он знает несколько хороших клубов. Она и сама не знала, в какой момент вдруг все поняла: у нее в голове как будто прожектор зажегся и сразу противно засосало под ложечкой и стало нечем дышать.
– Ты не хочешь, чтобы тебя видели со мной на танцах, – сказала она.
– Да нет. Просто... ну, все парни...
– Что они тебе говорили? Что я дешевка?
Эти фамильярные взгляды, которые на нее бросали в коридоре, парни, которые разговаривали с ней перед тем, как пригласить ее куда-нибудь и избегали встреч после, – все вдруг стало понятным.
Господи, как можно быть такой глупой?
Она вышла из его машины, которая все еще стояла напротив дома ее отца. Слезы жгли ей глаза, но она держалась. Она никогда больше не разговаривала с Дейвом. Она поклялась, что теперь все будет иначе.
Но хотя за весь выпускной класс она ни разу не пошла гулять ни с одним парнем, это ничего не изменило; на нее по-прежнему глядели как на школьную проститутку. Два месяца назад она наконец закончила школу, но даже аттестат получать не пошла. На деньги, накопленные за несколько лет, она сняла квартиру в Нижнем Кроуси и разъехалась с отцом, нашла работу секретаря в приемной какой-то компании на Йор-стрит и решила, что отныне все будет по-другому. Там, где она теперь жила и работала, ее не знали; никто не ухмылялся, когда она шла по коридору.
Это была новая жизнь, и вести ее оказалось непросто. У нее не было друзей, да их и раньше не было – просто ей никогда не хватало ни времени, ни здравого смысла, чтобы это понять. Но она работала над этим. Познакомилась с Сандрой, которая жила чуть дальше по коридору в ее доме, и они ходили то кино посмотреть, то посидеть в каком-нибудь баре на рынке – чисто девичья компания, мужчин просим не беспокоиться.
Ей нравилось дружить с девушкой. Подруг у нее не было с тех самых пор, как за несколько дней до своего пятнадцатого дня рождения она потеряла невинность и обнаружила, что парни могут доставить такое удовольствие, на которое девушки просто не способны.
Кроме Сандры, у нее стали появляться знакомые на работе – там же она повстречала и Эдди. Он разносил в том же здании почту, каждое утро шмякал на ее стол тугую пачку писем, останавливался на пару минут поболтать и наконец набрался смелости пригласить ее на свидание. Первое за долгое время.
Он показался ей приятным парнем, и она согласилась. Кто-то из его друзей устраивал вечеринку в загородном доме неподалеку. Будет костер на пляже, люди придут с гитарами, попоем песни Бадди Холли и «Битлз». Пожарим на огне гамбургеры и хот-доги. Здорово будет.
Пятнадцать минут назад Эдди притормозил у обочины. Заглушил двигатель, привалился спиной к дверце водительского сиденья, задержал взгляд на ее обтянутой майкой груди. Идиотски осклабился.
– Почему мы остановились? – спросила она, зная, что это звучит глупо, зная, что последует за этим.
– Я тут подумал, – сказал Эдди, – почему бы нам не устроить собственную вечеринку?
– Нет, спасибо.
– Да ладно. Чак говорил...
– Чак? Какой еще Чак?
– Андерсон. Он учился с тобой в школе.
Призрак из прошлого, восставший, чтобы пре следовать ее. Чака Андерсона она знала.
– Он только что переехал в мой дом. Мы болтали, я назвал твое имя, и он мне все про тебя рассказал. Он сказал, ты любительница погулять.
– Ну и дерьмо же он. Отвези меня домой.
– Кончай недотрогу из себя корчить, – сказал Эдди.
Он потянулся было к ней, но ее рука оказалась проворнее. Она опустилась в сумочку и вынырнула назад со складным ножом. Нажала на кнопку, и лезвие с угрожающим «клик» выскользнуло из рукоятки. Эдди шарахнулся назад.
– Какого черта ты пытаешься этим доказать? – возмутился он.
– Отвези меня домой.
– Да пошла ты. Или ты мне даешь, или идешь пешком.
Она посмотрела на него долгим немигающим взглядом, потом кивнула:
– Значит, иду пешком.
Едва она вышла из машины, колеса бешено завертелись, расшвыривая щебенку, мотор взревел, и Эдди на хороших ста восьмидесяти в час вырулил на шоссе. Она сложила нож и опустила его в сумку, глядя, как исчезают вдали задние огни.


Когда она дошла до крытого моста у слияния Стикерс-Крик и реки Кикаха, ноги у нее гудели. С тех пор как Эдди ее бросил, она прошагала около трех миль; осталось всего семнадцать.
Дважды она пряталась среди деревьев, когда мимо проезжали машины. Первая оказалась такой безобидной на вид, что она выругала себя за то, что не попыталась ее остановить. Вторыми проехали двое мужланов на пикапе. Бутылка из-под пива, выброшенная одним из них в окно, едва не угодила в нее: он ведь не знал, что она прячется среди деревьев, и, к счастью, так и не узнал. Как хорошо, что она вняла предупреждающим сигналам нервной системы и поборола желание любой ценой попасть домой.
Она присела у моста передохнуть. Быстротечной речушки под мостом почти не было видно – только пенные гребешки мелькали в звездном свете, зато хорошо слышно. Ее журчание успокаивало.
Она думала об Эдди.
Как же так получилось, что она не раскусила его сразу? Ведь знала же, на что нужно обращать внимание.
А тут еще Чак Андерсон. О Господи.
Что толку пытаться начать все заново, когда никто не дает тебе шанса?
Она вздохнула и встала. Какой смысл жаловаться на судьбу? Нет в мире справедливости, и все тут. Но, боже мой, почему же мне так одиноко? Разве это можно выдержать, когда ты все время одна? Да и чего ради?
Ее шаги гулким эхом зазвенели под крышей моста, едва она ступила на него, и ей снова стало страшно. А вдруг появится какая-нибудь машина, прямо сейчас? Ведь некуда бежать, негде спрятаться. Нет ничего, кроме пыльной утробы крытого моста, такого старого, что она диву давалась, как он еще стоит.
Она была на середине моста, когда у нее внутри все вздрогнуло и опустилось, как в лифте, который слишком быстро идет вниз. Голова закружилась так, что ей пришлось прислониться к перилам моста. На миг ее охватил ужас – Господи, я сейчас упаду, – но головокружение тут же отпустило, и она спокойно дошла до противоположного конца моста.
Она шагнула на дорогу и застыла на месте. Страх, который обуял ее на мосту, и в сравнение не шел с тем, что она чувствовала сейчас, вглядываясь в открывшуюся перед ней картину.
Все знакомое исчезло. Дорога, деревья, холмы – все. Ее окружала совсем другая местность, и не сельская к тому же. Прямо перед ней раскинулся какой-то город, точно нарисованный Эшером. Странные здания, сплошь из кривых углов, опирались и отталкивались друг от друга, и все это одновременно. Дома словно поворачивались вокруг своей оси, так что верхняя часть каждого в точности повторяла нижнюю.
А еще там были мосты.
Куда бы она ни посмотрела, мосты были повсюду. Мосты между зданиями, мосты между мостами, мосты в никуда, мосты, замкнутые на самих себе, так что непонятно было, где они начинаются, а где заканчиваются. Столько мостов, что и не сосчитать.
Она стала пятиться к мосту, с которого только что сошла, но не сделала и двух шагов, как из темноты к ней протянулась рука, схватила ее и потянула вперед. Она замолотила кулачками по тому, кто на нее напал, но незнакомец резко развернул девушку кругом и прижал ее локти к бокам.
– Тише, тише, – раздался мужской голос над самым ее ухом.
Голос был сухой и пыльный, наверное, такими голосами переговариваются между собой старые книги на полках библиотек поздней ночью.
– Пусти меня, ПУСТИ! – закричала она.
Все так же держа ее за обе руки, напавший подвел ее ко входу на крытый мост.
– Смотри, – сказал он.
В первое мгновение от страха она не могла понять, о чем он говорит. Потом до нее дошло. Моста, по которому она пришла в этот кошмарный город, больше не существовало. Между деревянными стенами зиял пустой пролет. Если бы тот, кто держал ее сейчас за обе руки, не перехватил ее вовремя, она провалилась бы бог знает куда.
Она перестала сопротивляться, и он отпустил ее руки. Она осторожно отошла от провала, потом остановилась, не зная, куда идти, что делать. Куда ни глянь, везде эти чудные накренившиеся дома и мосты.
«Нет, этого не может быть. Мне все это снится, решила она. Просто я заснула на той стороне моста и вижу сон».
– Ну как ты? – спросил ее благодетель.
– Я... я...
Она повернулась к нему. У парня, которого она разглядывала при свете луны, вид был вполне безобидный. На нем были линялые джинсы и грязно-белая фланелевая рубаха, ковбойские сапоги и джинсовая куртка. Волосы темные, коротко подстриженные. Лицо она не разглядела, только глаза. Они, казалось, впитывали лунный свет, а потом отдавали его снова, вдвое ярче, чем прежде.
Что-то в нем успокаивало ее – пока она не попыталась заговорить.
– Ктотытакой? – спросила она. – Чтоэтозаместокакясюдапопала?
Едва первый вопрос сорвался с ее губ, как сотни других тут же заметались у нее в мозгу, просясь наружу, настойчиво требуя ответа. Выпалив первые, она замолчала, понимая, что любые вопросы только подогревают ужас, который она и без того едва держала в узде.
Она сделала глубокий вдох, попробовала еще раз.
– Спасибо, – сказала она. – За то, что спас меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61