– О Господи, – сказала Анджела. – Бедная ты девочка.
– Не принимай близко к сердцу, – сказала я ей. – Это старая история. К тому же ничего такого и не было. Я все придумала, потому что решила, что тебе только этого от меня и надо.
Следует отдать ей должное: она приняла это спокойно. Не орала на меня, на улицу не вышвырнула. Но теперь вы поняли, почему я вряд ли числюсь среди людей, к которым она особенно неравнодушна. С другой стороны, зла на меня она тоже не держит – это я точно знаю.
Я чувствовала себя двуличной, когда шла к ней с этой историей, но больше обратиться было не к кому. Вряд ли Томми и собаки что-нибудь посоветуют. Я долго мешкала в дверях, но тут она подняла голову и увидела меня, так что пришлось зайти.
Я сняла шляпу – широкополую, такую клевую, что я не смогла устоять перед ней и купила. Я ее ношу все время, распустив волосы, они у меня светло-русые и длинные, чуть покороче, чем у Анжелы. Мне нравится, как я выгляжу в шляпе, джинсах, кроссовках и хлопковой рубашке, которую я купила на распродаже подержанных вещей, хотя там всего-то и надо было, что небольшую дырочку на одной поле заштопать.
Знаю, что вы подумали, но я ведь не говорила, что я не тщеславна. Может быть, я и скваттерша, но хорошо выглядеть тоже люблю. Кроме того, это помогает мне попадать в такие места, куда бомжей обычно не пускают.
Короче, сняла я шляпу и плюхнулась в кресло напротив Анжелы.
– Это который? – спросила она, указывая пальцем на Рэкси, который смирно сидел у дверей, как и полагается воспитанному песику.
– Рэкси.
– Пусть зайдет, если хочешь.
Я покачала головой:
– Нет. Я ненадолго. Спросить тебя хотела кое о чем. Это...
Я не знала, с чего начать, потом решила все-таки начать с того момента, когда нашла письмо. Чем дальше, тем проще было рассказывать. В этом еще одно достоинство Анжелы – слушать она умеет, как никто. Когда разговариваешь с ней, все ее внимание отдано только тебе. С ней никогда не возникает чувство, будто она слушает и думает о своем, или о том, как тебе лучше ответить, или еще о чем-нибудь.
Я закончила, Анжела долго молчала. Когда я перестала говорить, она смотрела мимо меня, на движение на Грассо-стрит.
– Мэйзи, – сказала она наконец. – Ты когда-нибудь слышала историю про мальчика, который кричал «волк»?
– Конечно, только какое это имеет отношение... а, поняла. – Я вытащила конверт и послала его к ней через стол. – Не надо было мне приходить, – добавила я.
И я уже почти пожалела, что пришла, как вдруг Анжела точно встряхнулась. Она взяла конверт и прочитала послание, потом посмотрела на меня.
– Неправда, – сказала она. – Я рада, что ты здесь. Хочешь, я поговорю с Франклином?
– А кто это?
– Парень, который сидит на почте за конторкой. Я бы могла, хотя, должна признать, что это на него не похоже.
Так вот, значит, как его зовут. Франклин. Франклин гад ползучий. Я пожала плечами:
– Думаешь, это поможет? Даже если это он сделал... – а на мой взгляд, все указывало именно на это, – вряд ли он признается.
– Может, с его начальником поговорить. – Она посмотрела на часы. – Наверное, сегодня уже поздно, займусь этим завтра с самого утра.
«Отлично. А меня тем временем убьют». Анжела, наверное, догадалась, о чем я думаю, потому что тут же добавила:
– Тебе есть где переночевать сегодня? Я имею в виду какое-нибудь надежное место?
Я подумала про Томми и псов и кивнула.
– Да, со мной все будет в порядке, – сказала я, забирая со стола конверт и запихивая его обратно в стопку писем для Томми. – Спасибо, что выслушала, ну и вообще...
Я ждала, что сейчас она заведет обычную песню о том, как много она могла бы для меня сделать, помогла бы уйти с улицы, и прочее в том же духе, но она в тот вечер как будто на мою волну настроилась и промолчала. Наверное, она знала, что если всякий раз, когда не надо будет с ней поговорить, все будет заканчиваться этим, я вообще перестану приходить.
– Заходи завтра, – сказала она, когда я встала. – И знаешь что, Мэйзи?
Я задержалась в дверях, где Рекси уже готов был прыгать вокруг меня, как будто мы с ним сто лет не виделись.
– Будь осторожна, – добавила Анжела.
– Буду.

Домой я шла кружным путем, то и дело оглядываясь, но ни разу не заметила, чтобы за мной кто-нибудь следил и ни одного человека в черной мантии. Я уже готова была смеяться над собой, когда добралась до места. Томми и собаки грелись на солнышке на крыльце нашего сквота, но тут Рэкси подал голос, и псы всей ватагой понеслись по улице мне навстречу.
Конечно, Томми, при всем его росте, мухи не обидит даже ради спасения собственной жизни, а псы все мелкие, старые и порядком измученные, и все же Франклин, наверное, сумасшедший, раз решил с нами связаться. Он не знает моей семьи. Когда видишь такого парня, как Томми, да еще всех моих собак в придачу... короче, вид у них опасный. Так о чем мне беспокоиться?
Собаки окружили меня со всех сторон, за ними подоспел Томми. Он ухмылялся от уха до уха, и я отдала ему его почту.
– Сюрпризы! – радостно воскликнул он своим странным тонким голосом. – Мэйзи приносит сюрпризы!
Мы вошли в дом и поднялись к себе на второй этаж. Там есть такая просторная открытая площадка, где мы живем летом, когда хочется побольше свежего воздуха. На ней повсюду разбросаны книги. У Томми свой уголок, где он складывает журналы, вырезки и прочие игрушки. Два разнокалиберных кухонных стула и карточный стол. В старом шкафу, который помогли мне втащить наверх какие-то бродяги, хранится еда и коулмановская плита для стряпни.
Мы спим на матрасах в другом углу, все вместе, кроме Чаки. Это наш старый Лабрадор, он привык сторожить дверь. Обычно это кажется мне его маленьким бзиком, но сегодня я совсем не возражаю. Чаки может казаться по-настоящему свирепым, когда захочет. Рядом со «спальней» стоит пара сундуков. В одном я храню нашу одежду, в другом – сухой корм для собак. Они, конечно, и на помойке еду себе нашли бы, но мне всегда нужно знать, что они едят. Счета от ветеринара я точно себе позволить не могу.
Сначала я кормлю собак, потом разогреваю ужин для нас с Томми – суп из чечевицы и вчерашние булочки, которые я подобрала за пекарней в Кроуси. Супу тоже несколько дней, но надо его съесть, потому что весна все-таки началась, и еда хранится плохо. На зиму мы переезжаем в квартирку поменьше, на том же этаже, где есть все, вплоть до железной печки, которую я спасла из развалин снесенного дома в Фоксвилле. Мы с Томми чуть не надорвались, пока волокли ее сюда. Один из байкеров помог нам втащить ее наверх.
Покончив с ужином, мы приступили к обычному для вечера четверга ритуалу. Сначала натаскали воды из бака, который я поставила на крыше, чтобы в него собирался дождь, потом я зажгла масляную лампу, мы с Томми сели за стол и стали разбирать его почту. Каждый раз, когда он показывал на какую-нибудь картинку, я вырезала ее для него. Это у меня здорово получается, хоть и нехорошо себя хвалить. Рука-то набита. Когда с этим было покончено, перед Томми на столе оказалась целая стопка новых фигурок и всяких вырезок для его игр, которые он решил тут же опробовать. Я сходила за книжкой, которую начала читать еще утром, и принесла ее к столу, но сосредоточиться не могла.
Я слышала, как Томми разговаривает со своими новыми друзьями. Собаки ворочались и переходили с места на место, как обычно. Где-то на улице взревел «харлей», и я слушала, как он несется через Катакомбы, пока грохот не затих вдали. И снова только свист ветра за окном.
Пока я была занята, этот дурацкий конверт вместе с сообщением как-то выскочил у меня из головы, но теперь я больше ни о чем другом не могла думать. Я посмотрела в окно. Всего восемь часов, а уже совсем темно. По-настоящему долгие летние дни еще впереди.
«Так что же Франклин, там? – спрашивала я себя. – Наблюдает за домом, выжидает, готовится к прыжку? Может, мантию черную прихватил, он и его дружки?»
Вообще-то мне в это не верилось. Я его не знала, но Анжела сказала, что на него это не похоже, и я ей верила. Он, конечно, доставал меня своей добротой и желанием сыграть роль этакого Пигмалиона со мной в качестве Элизы Дулитл, и все же ничего подлого в нем не было.
Так откуда же взялась эта чертова записка? И что она вообще значит? И еще, самое страшное: если это не шутка и Франклин тут ни при чем, то кто тогда все это затеял?
Я все думала и думала об этом, пока у меня не закружилась голова. Мое настроение передалось всем. Собаки занервничали, и каждый раз, когда я проходила мимо них, тихонько поскуливали и забивались в углы, как будто я собиралась их ударить. Томми затрясло, его человечки стали рваться, и он заплакал, а собаки стали подвывать, и тогда мне захотелось бежать оттуда, куда глаза глядят.
Но я не убежала. Часа два я успокаивала Томми, пока он наконец не заснул. Я рассказала ему его любимую сказку, про графа, который приезжает из далекой страны и говорит, что мы оба – его дети, и забирает нас вместе с собаками домой, где мы живем долго и счастливо. Иногда я беру его вырезки и показываю ему все в действии, но в тот вечер не стала. Не хотела напоминать ему про тех человечков, которые порвались.
Когда Томми заснул, собаки уже успокоились и давно спали. Но я не могла. Я даже не ложилась, а всю ночь думала о той чертовой записке, и о том, что будет с Томми и собаками, если со мной что-нибудь случится, и о прочей фигне, о которой я обычно запрещаю себе думать.
Утро пришло, а я чувствовала себя так, как будто только что вылезла из канализации. Ну знаете, как бывает, когда всю ночь не спишь? В глаза точно песку сыпанули, за душ убить готов, и все вокруг как бы слегка размытое. Я накормила всех завтраком, выпустила собак побегать и сказала Томми, что мне надо сходить в центр.
– Не выходи никуда сегодня, – попросила я его. – Понятно? Не выходи и никого не впускай. Сегодня поиграете с собаками дома, ладно? Сделаешь это для Мэйзи?
– Конечно, – сказал Томми так, как будто это у меня вместо мозгов винтики. – Без проблем, Мэйзи.
Господи, как я его люблю.
Я крепко его обняла и поцеловала, приласкала каждого пса, взяла Рэкси и снова пошла на Грассо-стрит. До офиса Анжелы осталось всего полквартала, когда газетный заголовок в киоске у аптеки бросился мне в глаза. Я замерла на месте и уставилась на него. Слова плыли у меня перед глазами, заголовок сливался с тем, что было набрано шрифтом помельче. Я взяла газету и развернула ее так, чтобы видеть всю полосу целиком, потом начала читать.

Грирсон убита сатанистами
Директор новой городской клиники для больных СПИДом найдена мертвой на кладбище в Феррисайде в окружении оккультных предметов.
Полиция озадачена.
Мэр заявляет: «Это возмутительно».

– Эй, девочка, здесь тебе не библиотека.
Рэкси заворчал, я подняла голову и увидела хозяина аптеки, который стоял прямо передо мной. Я порылась в кармане, выудила монетку в четверть доллара, отдала ему. Взяла газету, отошла с ней к краю тротуара и села.
Фотография, вот что меня больше всего достало. На ней все было точно как в том доме в Катакомбах, где пару лет назад подростки забавлялись ритуальной магией. Те же свечи, перевернутые пентакли, жутковатые рисунки на стенах. Никто больше там не селился, хотя подростки уже год как перестали туда приходить. Что-то с этим местом не то, как будто вонь какая-то осталась от того, чем они там занимались, и не выветрится никак.
В том доме любого жуть брала. Но эта картинка была еще хуже. На ней было тело под покрывалом, как раз посередине. Надгробия вокруг обуглились и потрескались точно от взрыва. Полиция не могла объяснить, что там произошло, но они были уверены, что это не бомба, потому что никто из жителей ближайших домов ничего не слышал.
Ужас булавочными уколами прошелся по моей спине, пока я перечитывала первый абзац. Жертва, Грирсон. Ее звали Маргарет.
Я свернула газету, встала и направилась к почте. Когда я вошла, никого, кроме Франклина за его конторкой, не было.
– Женщина, которая умерла вчера ночью, – сказала я, не дав ему даже поздороваться. – Маргарет Грирсон. Директор клиники для больных СПИДом. У нее тоже был здесь ящик?
Франклин кивнул:
– Ужас, правда? Один мой знакомый говорит, без нее вся клиника развалится. Господи, только бы там ничего не изменилось. Человек шесть моих друзей там лечатся.
Я посмотрела на него так, как будто впервые увидела. Человек шесть друзей? И вид у него такой грустный, как будто... «Господи Иисусе, – подумала я. – Уж не голубой ли Франклин? Неужели он правда по доброте душевной предлагал мне помощь, а вовсе не собирался оседлать мои старые кости?»
Я протянула руку через конторку и положила ладонь ему на плечо.
– Никто не позволит, чтобы там все пошло к черту, – сказала я ему. – Эта клиника слишком важна.
Он посмотрел на меня с таким изумлением, что меня тут же с почты как ветром вынесло. Что это я, черт возьми, делаю?
– Мэйзи! – крикнул он мне вслед.
Я чувствовала себя последним дерьмом, наверное, оттого, что плохо о нем думала, но остаться все равно не могла. И, как всегда в таких случаях, когда дело начинает принимать трудный или странный оборот, я последовала своему любимому правилу: сбежала.
Я шла, куда глаза глядят, и думала о том, что узнала. Значит, та записка была не для меня, она была для Грирсон. Маргарет, да, только Маргарет Грирсон, а не Флуд. Не мне. Просто письмо попало не в тот ящик. Не знаю, кто его туда положил и как он узнал, что должно было случиться в ту ночь, но кто бы он ни был, перепутал он все просто шикарно.
Лучше бы это была я, думала я. Лучше какая-нибудь неудачница из Катакомб, чем такой человек, как Грирсон, которая делала нужное дело. Когда все время слышишь, как тебя называют неудачницей, поневоле начинаешь в это верить. Я поверила, точно. Но это вовсе не обязательно так.
Наверное, у меня случилось то, что в старых книгах, я читала, называют епифанией. Все сошлось, все обрело смысл, кроме одного: что я делаю со своей жизнью.
Я снова развернула газету. Внизу страницы была фотография Грирсон: один из тех снимков, которые всегда хранятся в архивах на случай, если надо будет написать о ком-нибудь важном и ничего более подходящего не подвернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61