Я выложил фрукты на стол в кухне и проверил, не оставил ли я на виду что-нибудь этакое… В быту мы не слишком пересекаемся — официальные приемы не в счет, — и оно, пожалуй, к лучшему. Давно прошло то время, когда мажоры ходили в народ… Нелегко же им, бедным, приходилось.В ванной шумела вода.— Там полотенце в полосочку, — крикнул я ему, — оно чистое. Только сегодня повесил.Себастиан осторожно выглянул из ванной.— У вас все как у нас, — сказал он, — ну, почти все.Я неуверенно хмыкнул.— Кино, что ли не смотришь? Или там сериалы по телику?— Ты про второй канал? — Он покачал головой. — Родитель не любит. Говорит, там одна сплошная пошлятина…— Может, по-своему, он и прав.Он нервно оглянулся, решил, что все в порядке, и неловко уместился за столом.— Вот ты скажи, — обратился он ко мне, одновременно очищая банан, — ты ведь встроился в систему. Живешь в Верхнем Городе… Неужто ты всем доволен?— Почему? — устало сказал я. — Найди мне идиота, который всем доволен…— Но если ты понимаешь, что что-то не так… что надо менять…— А ты, выходит, знаешь, как надо? — спросил я. — И меня, пожалуйста, не приплетай.— А зачем в Нижний ходил?— Попросили.Ким теперь мне по гроб жизни… надо же, так подставить человека…— Когда я был маленький, — оживленно разглагольствовал Себастиан, — мне казалось, что все так и надо… Люди на своем месте, мы, гранды, на своем. Но ведь это же не так, правда, Лесь?— Не знаю, — устало сказал я, — это, знаешь ли, проходит… и с возрастом опять кажется, что так и надо. Шел бы ты лучше спать, малый. Тебе что-то нужно?Я поймал себя на том, что обращаюсь к нему как к парню — почему-то мы всегда норовим приписать им мужской род… Может, потому, что у нас, у людей, власть всегда ассоциировалась с мужественностью? Они, кажется, и сами это ощущают — недаром же присваивают себе мужские имена.— Нет, — сказал Себастиан, — ничего не надо… немножко неудобно будет, но ничего…Он неловко поднялся, чуть не опрокинув табурет, и отправился в детскую. Я подождал, пока за ним не захлопнется дверь, и начал, наконец, копаться в холодильнике в поисках съестного. Вальки нет, и холодильник пустой, подумал я.Валька была.Она стояла в дверях, угрожающе уперев руки в бока.Я не слышал, как она вошла. Небось, теща накрутила — она как-то умудрялась будить в Вальке худшие черты характера. Вот и сейчас: должно быть, ее и впрямь обуял один из этих ее приступов ревности, и она решила нагрянуть с полуночной инспекцией. Чтоб уж наверняка…Я растерянно сказал:— Привет.— Привет, — холодно отозвалась она. — Ты, похоже, не один?— Вовсе нет, — торопливо ответил я, — во всяком случае…— Как же, — она мрачно усмехнулась, окинув меня презрительным взглядом, — так я и поверила…Я уже понял, к чему все идет, и встал, чтобы преградить ей дорогу, но она развернулась на каблуках и решительным шагом направилась в спальню. И тут же наткнулась на Себастиана, который, высунув голову в коридор, с интересом наблюдал за развитием событий.— Вот так так! — брезгливо произнесла Валька.— Погоди, — торопливо сказал я, — сейчас я тебе все…Но она уже отодвинула меня и решительным шагом двинулась в комнату. На миг она замерла, потом обернулась ко мне — лицо ее перекосила гримаса отвращения.— Значит, пока я там твоему сыну сопли утираю, ты вот что… — горло у нее перехватило, и оттого голос звучал устрашающе, — ах ты… мерзавец, подонок, извращенец поганый…— Ты совсем не…— С мажорами он балуется… Господи, уж лучше бы ты бабу привел…— Но это…Но она уже закусила удила.— Мерзавец! — Она заплакала так, что плечи затряслись. — Ах, какой же ты мерзавец! Подонок…— Валечка, но это же совсем не…Тут вмешался этот идиот:— Послушайте, я только хотел…Тут Валька развернулась и изо всех сил вмазала мне по морде. Пока я очумело мотал головой, она развернулась и выскочила в коридор, я слышал, как простучали, сбегая по лестнице, каблучки. Оттолкнул неуверенно топтавшегося в прихожей Себастиана и выбежал наружу. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мигнули сигнальные огни отъезжающей от подъезда машины. Какое-то время я еще бежал за ней, размахивая руками, потом развернулся и побрел обратно.Себастиан все еще стоял в коридоре.— Уехала? — сочувственно спросил он.— А то… — устало ответил я.— Лесь, — нерешительно сказал он, — мне очень жаль, я…— Вон отсюда! — Я устало вздохнул и прикрыл глаза. — Демократ недорезанный…
* * *
Киму я позвонил рано утром — тот сразу взял трубку, видно, полночи провел на ногах. Неужто и впрямь из-за кота этого?— Ну что? — спросил он торопливо.— А пропади ты пропадом…Он понял правильно.— Ох, спасибо, Лесь. Я тебе по гроб жизни…— Это уж точно, — кисло сказал я. — Слушай, мне на службу… Давай у Золотых Ворот…— Я уже, — булькнула трубка, — уже иду.Вечером поеду в Осокорки, подумал я, может, к вечеру она отойдет…Пакетик я засунул в корешок «Объединенной истории» — тоже мне, конспирация. Заглянул в зеркало в коридоре и очень себе не понравился. Все… больше никто у меня ни о чем просить не будет! То есть… всем буду отказывать…Опорные бревна Ворот истлели в незапамятные времена и были заменены декоративными бетонными брусами — кажется, горбуновский проект… Чудовищная получилась конструкция, но Городской Совет утвердил… Ничего удивительного — там почти сплошь мажоры сидят. Рядом громоздился памятник князю Василию — крылья у национального героя были раза в два мощнее нормальных — художественное преувеличение. Вот так Горбунов и пролез наверх: он им на парадных портретах крылья подрисовывал… вроде чуть-чуть, а все равно совсем по-другому смотрится. У них, у мажоров, свои комплексы…Ким уже топтался рядом с Василием — никакого сравнения! Да, жалок человек!Я протянул ему «Объединенную историю».— Возьми… почитай…— Ох, спасибо, Лесь, — повторил он. Потом нерешительно добавил: — Сколько с меня?— Век не расплатишься, дурень…— Ну, все-таки, сколько?Я назвал цифру.Он помолчал, потом робко проговорил:— Я частями, ладно?— Ладно… Ты хоть что-то сделал?— А как же! — Он оживился. — Сделал! С Китаем у меня интересная штука получается, такой, понимаешь, Китай… А уж народу! Ты прав был, Лесь, — тут не в жратве дело… Что-то тут другое.— Наличие еще одного разумного вида уже само по себе способно сдерживать рост населения, — сказал я. — А Европа как там?— Европу я пока не трогал. А степняки все равно прут. Так я пойду? Пока вызовов еще нет, а?— Валяй… — И, когда он уже торопливо двинулся прочь, окликнул его: — Эй, а кота-то как зовут?— Васька, — ответил он, не оборачиваясь.
* * *
Я было двинулся к себе, но на вахте меня задержал Тимофеич.— Тут Георгий звонил. Так он просил зайти.— Когда?У меня по спине пополз неприятный холодок.— Полчаса как, — сказал Тимофеич. — Он так и сказал: как появится, пусть сразу зайдет…И я поперся в Административное здание…Кабинет Окружного Попечителя располагался на шестом этаже — я умучился, пока дошел. Лестница была крутая, лифтом я не мог воспользоваться: просто шахта с площадками-выступами, овеваемая потоками восходящего воздуха.Раздвижная дверь была закрыта, сквозь матовые стекла проглядывал смутный силуэт — в кабинете горел верхний свет.Постучал и, услышав приглушенное «входите», закрыл за собой дверь.— Вызывали? — спросил я как можно нейтральнее.— Да, — сказал Гарик, — вызывал. Извини, если оторвал…Неужели пронюхал, подумал я. Сколько ни внушал себе, что ничем таким, собственно, я и не занимаюсь, ощущение нечистой совести все равно не проходило.— Ничего… я только пришел.— Тем более, — гуманно заметил Гарик, — как там твои? Валентина?То ли он и впрямь всех подопечных по именам помнил, даже их домочадцев, то ли досье просмотрел… скорее, второе…Я невыразительно сказал:— Ничего.— Как Вовка? Сколько ему?— Семь будет. — Я все гадал, что ему, собственно, надо.— Говорят, ты в Нижний вчера ходил, — мимоходом заметил Гарик.Вот оно что…— Ну, ходил… Однокурсника своего навещал. А откуда, собственно…— Ну что ты, Лесь, — укоризненно произнес Гарик, — как маленький.Я так с Вовкой разговариваю. Чтобы, не приведи Господь, не подумал, что с ним обращаются снисходительно.— Знаю я твоего Шевчука… слышал…— А слышал, так чего тебе от меня надо? — сухо сказал я. — Сами и разбирайтесь. Затравили человека… парень такие надежды подавал…— Да ладно тебе, — примирительно заметил Гарик. — Чего разбушевался? Шевчук — диссидент, тоже мне, новость. А то я не знал. Все вы — диссиденты. Кто явный, кто скрытый.— Ты за всех-то не расписывайся. Есть же индекс толерантности…— Брось, Лесь… Мы с тобой оба отлично знаем, что такое индекс толерантности — как надо, так и сделаем. Америка… — Гарик вздохнул, — да там исторически сложилось: ее же на паритетных началах осваивали… Считай, с нуля начинали… И то, знаешь… У них там свои комплексы — индейцев повывели, теперь каются, волосы на себе рвут. Я, что ли, против равноправия? Нечего из меня палача народов делать. Но нельзя же сразу вожжи распускать — это уже не демократия, милый мой, это анархия… А эти пустозвоны… Ну, собираются они там, в галерее этой, митингуют… А то я не знал. Не в этом, Лесь, дело… За малого я и вправду беспокоюсь — потомок моего согнездника, как-никак… Вот уж ему там точно делать нечего. Повлияй на него, а? Не игрушки же.— Ну, — я помялся, — не знаю…— Так сколько, ты сказал, Вовке? — спросил Попечитель. Глаза у него были сплошь черные — ни зрачков, ни радужки. У них у всех такие. — Семь?Я стиснул зубы и промолчал.— Тесты он этой осенью сдает? — Он вздохнул. — Талантливый мальчик. До меня доходили слухи. Низкая толерантность, но талантливый… Но низкая толерантность…Сука, подумал я. А вслух сказал:— Бросьте, Гарик. В этом возрасте они все такие.— Мы хотим организовать школу здесь, — рассеянно заметил Шеф, — при Институте. Здесь ему было бы легче.Над головой у шефа виднелся циферблат часов, издевательски смахивающий на нимб. Я украдкой взглянул — без пяти десять.Он вздохнул.— Неспокойно сейчас, Лесь. Сам знаешь… Нижний Город — чисто тебе Америка; наркота эта, детишки с кастетами… Поговорил бы ты с ним, с Себастианом, мозги бы вправил… Меня-то он не послушает — еще сильней упрется. Тебя-то где так отделали? На Подоле?Я машинально потрогал скулу.— Сам ударился.Гарик пожал плечами. Сейчас он больше всего напоминал нахохлившегося ворона.— Так поможешь?У меня опять заболела скула.— И не проси, Гарик. Хватит с меня.— К Валентине твоей я сегодня съездил, — Гарик поднял голову и поглядел мне в глаза. — С утра пораньше и поехал. Изложил ей ситуацию. Недоразумение у вас вышло, я так понимаю…Я кисло сказал:— Иди ты к черту.— Ты же сам его видел, Лесь… Мне с ним не сладить: упертый малый. А так — способный парень, добрый… Таким больше всех достается… сам знаешь. Если бы Вовка твой…— Ты орла своего с Вовкой не равняй. Вовка последний раз уписался всего два года назад.— Ну, вырастет же он, дай Бог… Лично я тебя прошу, Лесь, понимаешь? Лично.— Если ты ждешь, что я буду тебе докладывать…— Незачем мне это. Без тебя, знаешь, найдутся… Ты только за Себастианом присмотри.Он вздохнул и извлек из ящика стола пухлый том.— Американские «Анналы» пришли. Хочешь посмотреть?Я насторожился.— А что?— Да там Смитсоны… доктор Шапиро, знаешь такого? Так он примерно те же разработки ведет, что ты с этим своим… как там его? Только они свою модель на ископаемом материале строят — они в Австралии копали. Первая монолитная экспедиция, между прочим… И еще в Африке — комплексная. Я так подумал, что тебе интересно будет.Сукин сын, мерзкий паршивый сукин сын… Обложили они меня, со всех сторон обложили. Я молча взял журнал, развернулся и пошел к выходу.— И пора тебе о докторской подумать, — сказал Гарик у меня за спиной.
* * *
Вернувшись в лабораторию, я занялся журналом — сначала неохотно, потому что ощущал себя опоганенным. Дозволенная храбрость — уже не храбрость. Мерзко, когда каждый твой шаг отслеживается, но еще омерзительней, когда все, что ты делаешь, просто равнодушно принимают к сведению. Но, в конце концов, я увлекся — Шапиро начал с того же, что и я… умные идеи приходят в умные головы одновременно… стоило появиться достаточно сложным машинам… Обидно — Ким все на ощупь осваивал, железо сам собирал, из тех списанных деталей, что я ему притащил. А у них мало того, что машины в свободном доступе — покупай, не хочу, — так еще и средства для этой экспедиции на Зеленый Континент выделили…Киму я позвонил с улицы, из автомата — полная глупость, раз уж они и так все про нас знают… Сказал ему про Шапиро — он сразу загорелся и затребовал журнал. Я сказал — занесу на днях, сейчас не до этого… и вообще — ты пока сам, ладно?— Нас накрыли? — сообразил он.— Вроде того. Васька-то твой как?— Получше… На глазах прямо… А то ты знаешь, он чихал так, и понос…— Ладно-ладно, — торопливо сказал я, — потом расскажешь.Когда я вернулся в лабораторию, позвонила Валька. Голос у нее был виноватый.— Твой Гарик сегодня приезжал. Ни свет, ни заря… — сказала она.Я хмыкнул.— Я, кажется, погорячилась.— Кажется…— Ты с ним не конфликтуй.— Да я и не конфликтую.— Он уж так извинялся… сказал, чтобы я сразу к нему обращалась, если что… Он тебя на завотделом продвигать собирается, ты знаешь?— Понятия не имел.— Им сверху план спустили. Люди им нужны — на руководящие…— Понятно.— Ну, хватит дуться, — вспылила она, — я же сказала, что погорячилась.Теперь она надолго притихнет, подумал я, раз уж убедилась, что единственным, кого я притащил в наше семейное гнездышко в ее отсутствие, оказался всего-навсего бестолковый родственник доброго и мудрого начальника. В конечном счете, я же для нее и старался — вон, Гарик какие золотые горы теперь сулит. То, что он меня, фактически, загнал в угол, я ей говорить не стал — пусть себе радуется.А еще через полчаса позвонил Себастиан.— Мне так неловко, Лесь, — начал он с места в карьер.Я сказал:— Ладно, проехали.— Гарик сказал, он все уладил. Это… недоразумение…— Я же сказал — проехали.— Тогда я хотел попросить тебя об одном… еще об одном одолжении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12