Мария Галина: «Прощай, мой ангел»

Мария Галина
Прощай, мой ангел




«журнал «Крещатик», 1»: 2001
Аннотация Это — Земля. Земля, в чем-то — наша, привычная, а в чем-то — ИНАЯ. Земля, где рядом с людьми веками, тысячелетиями живут представители ДРУГОЙ ветви развития человеческого разума. `Нелюди` — и `сверхлюди`. Превосходящие людей… Управляющие человечеством… Их можно убить. Их ХОТЯТ убить. Люди уже нашли смертельный для `сверхлюдей` биовирус — и вот-вот запустят его в атмосферу. Вот только — КАКИМ станет мир, в котором человечество обретет наконец свободу?.. Мария Галина
Прощай, мой ангел Народу на площади Воссоединения было полным-полно — как всегда по вечерам… Мне пришлось долго крутить головой, прежде чем я отыскал Кима, который сидел на скамеечке у памятника. Крылатый Георгий с копьем наперевес пикировал на крылатого же дракона — подсвеченная заходящим солнцем скульптурная группа и впрямь казалась залитой кровью.Мы уселись за столик под транспарантом «Да здравствует дружба народов!» и спросили пиво. Пиво имелось, но оказалось теплым. Это потому, что плановое хозяйство, сказал Ким. Интересно, а в Америке? Холодное, уверенно ответил я, равноправие ведь… хотя довольно смутно понимал, какая связь между равноправием и холодным пивом.— У нас тоже равноправие, — сказал Ким и нехорошо усмехнулся. Какой-то тип за соседним столиком внимательно на нас покосился, и я пнул Кима ногой. Тот заткнулся, почесал за ухом и сказал: — Ладно, что мы имеем?Я протянул ему папку с распечаткой.— Сделал я тебе Австралию. Ну и все остальное — как исходную базу. А дальше уже твоя забота.— Ну, и что получилось? — спросил Ким.— В общем, расселяемся помаленьку. Индейцы мигрируют в Америку — через Берингов… Технологии самые примитивные…— Ясно, — пробормотал Ким, перелистывая распечатку. — А… Малая Азия? Ближний Восток?— Котел. Плавильный котел. Собственно… Вот, погляди: если в некоторых регионах сделать упор на животноводство… Я так понимаю, что должен начаться бурный рост численности… Ну, и темпы развития — соответственно… А дальше… мне кажется, прогрессия будет не алгебраической, а геометрической… Ну, ты сам посмотришь…— Ладно… Посмотрю… А здорово получается… — задумчиво сказал Ким, — золотой век.Он очень талантливый малый, этот Ким. Программист Божьей милостью, блестящий самоучка, пессимист и нытик. Вообще-то он электрик. Лицензионный электрик. Я его подцепил, когда он явился ко мне на дом по вызову из ЖЭКа — чинить испорченный выключатель. Мы усидели восемь бутылок пива, уже на пятой решили, что понимаем друг друга с полуслова, и сразу приступили к Общему Делу. Правда, перед этим Ким проверил, нет ли жучка в телефоне. В последнее время поговаривают, что повсюду понаставили этих жучков — в особенности на квартирах итээровцев, которых всегда числили неблагонадежными. По мне, так это паранойя — кому мы, на фиг, нужны?Я подозвал официантку и заказал еще пива.— Не было никакого золотого века, дурень ты дурень. Быть не могло. Пища, территории… Когда их хватало?— Ну, не знаю, — упрямо сказал Ким.Пока мы сидели, стемнело. Зажглись фонари, вода в фонтане, уступами спускающемся к площади, засветилась красными и синими огнями, на здании Почтамта замерцал экран телевизора — по первому каналу транслировалось заседание очередного пленума…— С чего бы это так Аскольд расшумелся? — рассеянно спросил Ким.«…сохранить свою самобытность, — вещал тем временем экран, -… так называемая американская демократия… падение нравов… апология секса и насилия, противоестественные союзы, рост наркомании… Проникло в нашу среду… Взять, скажем, Нижний Город — уровень преступности неуклонно повышается… и не только бытовой — в том числе и преступности политической, в частности, стоит вспомнить нынешний процесс над главарем террористической группировки Романом Ляшенко…»Я вздохнул.— Да в Нижнем Городе отродясь так было… Подол он и есть Подол. Трущобы.Ким ерзал на шатком стуле. У него был вид человека, который собирается о чем-то попросить — и не решается. Слишком знакомый мне вид. Валька говорит, я — лопух: никому не умею отказывать… При этом забывает, что в свое время именно так она меня и окрутила. Я вздохнул и приготовился к худшему.— Ну, что еще?— Насчет Нижнего Города, — неуверенно произнес Ким, — ты ж там, вроде, вырос…— Ну, вырос…Сам— то Ким из Новосибирска -приехал в столицу с потрепанным рюкзаком за плечами и осел тут помаленьку. Прижился… Провинциалы — люди покладистые.— Слушай, — шепотом сказал Ким, — очень надо… Там один мужик есть, на Подоле… Он пенициллином приторговывает… Выручил бы, а?— Да меня прижмут тут же…— Брось, до пяти граммов — законно.— Не в этом дело. — Я вздохнул. — Зачем тебе пенициллин-то?— Тетя заболела, — очень быстро ответил Ким.— Ладно врать-то.Ким — круглый сирота. Родители его погибли во время новосибирского инцидента, иначе с чего бы это он в Киев подался пятнадцати лет от роду…«И хотя китайский путь нам, демократическому, народному государству, чужд, нельзя все же забывать, что Китай — наш ближайший сосед… укрепление взаимодоверия…»— С каких это пор мы с Китаем задружились? — удивился Ким.— Они у нас официальное представительство открыли, ты не знал?— Да ну, я и не смотрю эти сводки, — отмахнулся Ким.— Не нравится мне все это…«…Укреплять дело Единения. Нельзя не признать, что у нас до сих пор имеются отдельные случаи нарушения прав человека, причина которых часто кроется в неразберихе и бюрократизме, царящих внутри отдельных ведомств и в несогласованности их работы. Мы до сих пор склонны недооценивать человеческий потенциал, тогда как люди и есть истинное наше богатство…»— Интересно, — заметил я, — к чему это он клонит…Но Киму явно было не до того. Он вообще мало интересовался политикой, Ким.— Так как?— Что — как? Ты мне мозги не пудри. Нет у тебя никакой тетки. Ты, что ли, заболел? Так подай заявку.Ким жалобно сморщился.— Да не я, — сказал он шепотом, перегнувшись через столик, — кот…— Кот? — Я вытаращился на него.В Нижнем Городе кошек полно. В Верхнем они — редкость. Мажоры не держат домашних животных — испокон веку не держат… Иметь кота — неудобно, даже слегка стыдно… понятная, позволительная, но все же слабость… все равно, что для мажора — держать в сортире номер американского «Плейбоя».— Чихает он, — печально сказал Ким, — понимаешь…Аскольда тем временем сменил новатор-комбайнер: «…Уборочная шла хорошо, несмотря на сложные погодные условия…» Опять корнеплоды придется у американцев покупать, подумал я.— Ну так вызови ветеринара.— Да вызывал я. Он, сука, говорит, антибиотик нужен. А на животных не полагается, сам знаешь… Достанете, говорит, отлично. Только учтите, я вам ничего не советовал.— Сам и доставай.— Так он мне не продал. Послал меня. Может, решил, что я провокатор — откуда я знаю…— Кто — он?— Говорю, малый один, в Нижнем Городе. Шевчук такой. Мне один человек сказал…Ветеринар, наверное, и сказал — подумал я. А вслух проговорил:— Шевчук? Не Адам Шевчук случайно?— Во-во! — обрадовался Ким. — Я так и думал, что ты его знаешь.— Однокурсник он мой. Бывший.Лицо у Кима сделалось совсем жалобным.— Сходил бы, Лесь, а? Я денег не пожалею… Хороший кот, жалко… Уж такая умница…Я вздохнул.— Адрес хоть у тебя есть?— Какой адрес? Он на станции очистки работает… Вот и весь адрес.— Так он, небось, днем работает… Где я его сейчас найду?— Ну, спросишь там… Лесь, ну, пожалуйста… Ты ж там свой, тебе скажут.— Какой я свой — теперь-то…Комбайнер на экране благодарил за доверие, рассказывал, как осваивал сложную машину и предлагал поделиться опытом… Кто-то за моей спиной пробормотал сквозь зубы «обезьяна дрессированная». Я обернулся — какой-то молодой парень, лица в темноте не видно.— Как я работать буду? — ныл Ким. — Считать как? Когда душа об нем болит… об паразите этом…Я помолчал, потом проговорил:— Ладно… Но ничего не обещаю…— А и не надо, — обрадовался Ким.Комбайнера сменил парижский губернатор, опять что-то там про уборочную — его я уже не слушал.
* * *
Отвык я от Нижнего Города — все тут не так, даже лифты в муниципалках. Просто-напросто железные клети, и тянут их самые элементарные тросы. Почему-то они все время выходят у них из строя, эти лифты.У винного ларька толклась компания подростков — все затянуты в черные кожаные куртки, все подстрижены чуть не наголо, даже девчонки, голоса у всех возбужденные, чуть визгливые. Я прошел мимо них беспрепятственно, хотя кто-то и свистел мне вслед. Но я был хоть и чужак, но свой чужак. Попадись им мажор, подумал я, живым бы он отсюда не ушел. И чего хотеть — согнали всех с низким ИТ в один район… А с другой стороны — где-то же они должны жить.Никакой особой ностальгии у меня не было — только странное чувство узнавания, когда все кажется знакомым и одновременно немножко не таким.Я выбрал в крохотном скверике скамейку почище и присел — подумать, осмотреться. Жара последние месяцы стояла невыносимая — даже в сумерках было видно, как по руслу Днепра расползаются языки отмелей, а от них тянется пышная зеленая муть. Берега поросли ивняком.И тут я увидел церковь. Пожалуй, только на Подоле и встретишь действующие церкви — остальные превращены в музеи истории атеизма, в Софиевском соборе на всеобщее обозрение выставлены орудия пытки — с тех еще времен, когда в Испании действовала катакомбная инквизиция. Потом-то мажоры ее поприжали. Жестокость им претит — что верно, то верно.Из распахнутых двустворчатых дверей на брусчатку падала заплата света. Я поднялся со скамейки и направился туда.Этой церкви самое меньшее лет четыреста — а если верить учебникам истории, то и больше. Построена она в честь отражения нашествия. Вот он — князь Василий, избавитель наш, основатель правящей династии, его лик сияет с настенной росписи, и крылья за спиной вздыбились, точно паруса прогулочной яхты. А в правом верхнем углу Ярослав-заступник, прямой его потомок, а вон и гетман Богдан, приведший все северные области под руку мажоров — могучий человек, не уступающий Ярославу ни ростом, ни статью. И что это нынешняя государственная политика не в ладах с официальной религией, хоть убей не пойму — лучшей пропаганды Единения и придумать трудно. Но верхушка нынче помешалась на материализме, только и знает, что твердит, что нет таких вершин, которые не мог бы взять человек, а только и добились, что с души воротит от этого ханжества!Немолодой, сутулый священник что-то там такое делал у алтаря — я растерянно топтался у него за спиной. Последний раз я был в действующей церкви, когда мне было года три от силы — бабка потащила. Помню, нам обоим потом влетело.Я кашлянул, и священник обернулся. Он был еще старше, чем мне показалось.— Вы нездешний, сын мой? — мягко спросил он.Врать смысла не имело, и я сказал:— Я из Верхнего Города.— За чем вы пришли?Я уже открыл, было, рот, чтобы сказать, что это не его дело, но тут священник мягко добавил:— За утешением?Я подумал.— Не знаю. Пожалуй, что и так. Я… как бы это сказать… не вижу смысла.— От вас ничего не требуется, — мягко сказал священник, — просто — поверить.Я покачал головой.— В том-то и беда, отец… я ведь не религиозен. Я ведь естественник. Там, где вы видите волю Божию, я вижу лишь… необходимость. Или хуже того — случайность.— То, что мы называем случайностью, — сказал священник, — на деле может оказаться частью Божьего промысла.И ведь этот проклятый твердолобый атеизм мажоров мне претит. Почему же я сопротивляюсь возможности поверить? Просто потому, что я знаю — как это на самом деле было? Но ведь нет никакого «на самом деле»…— Тут, — сказал я, — я с вами согласен. Вполне. Не в этом дело… Церковь не признает за грандами первородного греха, верно, отец?Священник поднял на меня прозрачные глаза.— Грандам, — сказал он твердо, — первородный грех неведом ни в каком виде. Но и на них есть свой грех — иначе они бы не были изгнаны из рая… позже, чем люди. Но изгнаны.— С чего бы? — сухо спросил я.— Гордыня… — коротко ответил священник. — Когда гранды остались любимыми детьми Господа, они возгордились. Мы лучше людей — вот так сказали они. Мы почти равны самому Господу, а уж ангелам его — и подавно. Ибо мы и есть они… И мощь их была велика, и разгневался Господь, и низверг их на землю, и покарал всемирным потопом. Тогда уцелел лишь один из них — единственный, кто не был настолько горд, чтобы не поверить человеку. Ною. И взойти в ковчег. С тех пор гранды и люди — братья, и гранды пекутся о людях, как старшие братья — о младших.— Это звучит довольно странно, — заметил я, — если учесть, что нынче мажоры не очень-то поощряют религию…— Не надо путать теологию с текущей политикой, друг мой, — заметил священник, — тем более что в Государственном Совете немало и людей.— Да, — сухо сказал я, — двадцать пять процентов. Соответственно квоте.— А сколько бы вы хотели? — поинтересовался священник. — Пятьдесят? Или сто?Тут только я сообразил, что батюшка вполне может быть человеком государственным — ходили слухи, что ты просто не можешь получить приход, если не ладишь с властями. Вода камень точит — святой отец донесет, выплывет на свет Божий наше с Кимом общее дело, то да се… тогда мне будет одна дорога — прямиком в Нижний Город, считать палочку Коха в отстойниках. Валька меня убьет.Я сменил тему.— Где тут станция очистки, отец, не знаете?— А у доков, — ответил священник. — Выйдете на Андреевский спуск, до конца, а там вниз и направо. Только сейчас там никого нет, наверное…— Да мне только спросить. Дежурный-то наверняка есть.Я поблагодарил и направился к выходу. Какая-то женщина чуть не столкнулась со мной в дверях — в смутном пламени свечей ее фигура казалась нереальной, словно сошедшей с настенной росписи… Задев меня горячим плечом, она прошла в глубь церкви, и я, обернувшись, успел увидеть, как она торопливо опустилась на колени у алтаря…За то время, что я был в церкви, снаружи кое-что изменилось — Подол, одно слово… В скверике раздавались возбужденные голоса — кто-то явно кого-то бил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12