Он п
роповедовал перед своими друзьями и влюбленно смотрящей на него женой Р
ивой, и щеки ее рдели от восторга и чахотки.
А дед грустно смотрел на друзей и учеников Якова, качал головой и мягко об
ъяснял сыну: «Есть время искать, и время терять, время молчать и время гово
рить…»
Они исчезли однажды ночью, будто архангел Метатрон унес их в преисподнюю
. Осталась от них на руках у бабушки Сойбл четырехлетняя тихая девочка Ми
фа и пришедшее полгода спустя уведомление о том, что они приговорены к де
сяти годам без права переписки. Еще через полгода пришел конверт, надпис
анный чужим почерком, и записка, что письмо нашли на рельсах железной дор
оги около деревни Погост под станцией Тайга. А в самом письме был написан
адрес деда, и замученными буквами выведены слова: «Прощайте. Мой Иерусал
им близок. Един и велик наш Господь. Целую вас, сохраните дитя. Яша.».
И ледовитая серая вода безвременья сомкнулась над ними.
А посреди комнаты на табурете сидит тетя Рахиль и весело безмолвно смеет
ся Ч на всех фотографиях она смеется, не улыбается, не усмехается, а от вс
ей души хохочет. Смеясь, она писала стихи, смеясь, поступила в театр, смеяс
ь познакомилась со своим Иваном Васильевичем Спиридоновым, смеясь, шутк
и ради вышла за него замуж, смеясь, всем отвечала: «То, что вы говорите, я уже
когда-то, от кого-то, где-то слышала, а то, что говорит он, я не слышала никог
да». Знаменитый летчик, высокий, молчаливый, красивый, очень спокойный, он
улетал на Чукотку, на КВЖД, в Испанию, на Халхин-Гол и возвращался неизмен
но спокойный, молчаливый, застенчивый Ч с новыми шпалами, ромбами, орден
ами и звездами. А Рахиль смеялась и терпеливо ждала, и смеялась, когда он п
рилетал. Она носила огромную широкополую шляпу, горжет из чернобурок, бр
иллиантовые кольца и серьги, она была первой в Москве женщиной, которая н
аучилась водить автомобиль и ездила за рулем «эмки», подаренной Спиридо
нову правительством. Она ходила на приемы в Кремль. И там, наверное, тоже с
меялась, показывая свои жемчужные зубы.
Но у Спиридонова отобрали «эмку», ромбы, ордена, небо, набили грудь свинцо
м и засыпали красной тяжелой глиной в одной яме вместе с другими семнадц
атью авиационными генералами, которые теперь Ч голые, синие, скрюченные
, изуродованные Ч были мало похожи на сталинских соколов, и каждый бы пов
ерил, что они враги народа.
Не знаю, смеялась ли Рахиль, когда ее допрашивал заместитель наркома гос
безопасности Фряновский Ч басистый наглый кобель с двуспальной крова
тью при кабинете, но «нет» она говорила твердо. Эти кавалеры Ч крутые реб
ята, и она пришла в лагерь уже с выбитыми зубами.
Двадцать лет назад тетю Перл разыскала подруга Рахили по лагерю и расска
зала, что в 1946 году их вели колонной по Дубне, где уже работали над создание
м нашей мирной атомной бомбы. Рахиль выбежала из строя за брошенной прох
ожими краюхой хлеба и ее тут же срезал автоматной очередью конвойный кир
гиз.
Конвоир не знал мудрости деда и не ведал слов Екклезиаста Ч «Есть время
разбрасывать камни и есть время собирать камни». Конвоир не думал о том, ч
то брат Рахили Ч Нухэм разорил его дом и убил его отца-басмача, перед тем
как другой басмач Ч брат конвойного киргиза Ч застрелил Нухэма.
Киргиз был простым мирянином новой религии и аккуратно исполнил ее перв
ый завет: «Руки за спину, шаг влево, шаг вправо считается за побег, конвой с
треляет без предупреждения».
Конвой стреляет без предупреждения. Стреляет, стреляет, стреляет.
Старая зэчка, подруга Рахили со слезами вспоминала ее Ч какая была добр
ая, веселая, отчаянная евреичка. Голодно, плохо, а она всегда смеялась. Все
зубы выколотили, а она им назло смеялась!
Мне часто снится смеющаяся беззубым ртом Рахиль. Дядя Меер, белокурый ги
гант, судья и мудрец среди одесских биндюжников, неспешно мнет толстыми
пальцами сыромятный кнут. Его мир был пирамидой спокойной необдумываем
ой любви, на вершине которой находились три дочери Ч такие же крупные, ры
жеватые и доброжелательные, как его лошади Зорька и Песя. После лошадей м
есто в его сердце принадлежало покорной тихой жене Мирре, затем шли его д
рузья Ч бывший налетчик Исаак Ларик, мясник Мойша Зеленер, биндюжник Ша
я Гецес и дантист Тартаковер. Как атланты, держали они на себе его мир, в ко
тором было полно веселья, драк, грубой ругани, несокрушимого товариществ
а, добрых «шкаликов» под кусок скумбрии с помидорами, место в синагоге и е
динственная постоянная надежда Ч смысл и цель жизни Ч хорошо выдать за
муж девочек. С добрым приданым, с шумной свадьбой на всю Мясоедовскую, с по
чтенными «мехетунэм» (Родители жениха).
Но на верных своих лошадках отвез Меер дочерей не к венцу, а к последнему п
оезду, уходящему в тыл. Посадил в вагон, оторвал полсердца и отправился на
призывной пункт. И пирамида, которую он возводил целую жизнь, положив в фу
ндамент весь добрый мир людей, рассыпалась на глазах. Под Житомиром прор
вавшиеся немецкие танки в упор расстреляли поезд и всех пассажиров сожг
ли, перебили, изорвали гусеницами. Не вернулся из разведки Исаак Ларик. Уб
ило бомбой Мойшу Зеленера. Повесили на Привозе Шаю Гецес. Сгорел в кремат
ории, пролетел черным дымом над польскими полями дантист Тартаковер. И б
илась на земле в пене, хрипя и дергая ногами, лошадь Зорька, пока Меер с тат
арином Шамсутдиновым стреляли из последней уцелевшей пушки по приближ
ающимся черным крестам. И тогда Господь дал ему наконец отдохновение от
непосильной ноши из обломков разрушенной пирамиды Ч упал, обхватив зем
лю огромными руками, последним усилием пытаясь удержать расколовшийся
шар, и стало легко, и дед шептал в изголовии:
«Участь сынов человеческих и участь животных Ч одна участь: как те умир
ают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества
перед скотом.»
Тень дяди Мордухая быстро ходит по комнате Ч он никогда не мог спокойно
сидеть на месте, он всегда куда-то торопился Ч на субботник, на партсобра
ние, на маевку. Он был общественник, рабкор, ворошиловский стрелок, ударни
к Осоавиахима, член МОПРа, профсоюзный активист и страхделегат. Дядя Мор
духай любил песню «Еврейская комсомольская» и стыдился политической о
тсталости деда. Он объяснял деду, что только социализм смог, наконец, реши
ть еврейский вопрос, и теперь задача евреев, сохраняя свой язык для семей
ного общения и нереакционные традиции для истории, полностью растворит
ься в великой пролетарской культуре русского народа. Он носил бархатную
толстовку и ругался неуверенным матерком. На праздники дядя Мордухай за
певал Ч и остальных настоятельно просил подпевать Ч заздравную песню
«Лейбн зол дер ховер Сталин, ай-яй-яй!…» Ч «Пусть живет товарищ Сталин, ай
-яй-яй!»
Он уехал в Биробиджан строить еврейскую государственность, редактиров
ал там газету, писал боевые письма о том, что только глупцы и слепые не вид
ят, как здесь, в вольной семье нанайского и удэгейского народов, евреи обр
ели, наконец, свою историческую родину.
В дяде Мордухае социализм потерял верного, надежного строителя, когда в
1952 году у выдумщиков очередного антисоветского заговора не хватило для п
асьянса шестерки Ч какого-нибудь шумного еврея. И ангел смерти Саммаэл
ь уронил со своего меча огненную каплю на общественника-выкреста Мордух
ая Гинзбурга. За восемь дней заговор был раскрыт, обезврежен, расследова
н и покаран.
В прошлом году меня разыскал его сын Иосиф Ч усталый медленный человек
с сизыми стальными зубами. Он хотел познакомиться, повидаться, попрощать
ся. И уехал в Израиль. В аэропорту мы стояли, обнявшись, с этим незнакомым ч
еловеком и тихо плакали. Его слезы были на моем лице, и он сдавленно говори
л: «…Суламита, девочка моя, поехали отсюда, я Ч слесарь, у меня золотые рук
и, для тебя всегда будет кусок хлеба…»
И безликими тенями суетились и печалились среди своих маленьких детей т
етя Бася и тетя Дебора Ч я никогда не видела их лиц, не сохранилось даже ф
отографий. Адское пламя испепелило их следы на земле. В моем пантеоне нет
их лиц Ч только имена Ч тетя Бася и ее муж дядя Зяма, их дети Моня, Люся и М
иша. Тетя Дебора с дядей Илюшей и сыновьями Левой и Гришей. Все безмолвно с
ошли в Бабий Яр, фашисты лишили их души, плоти и имени, и изгладилась памят
ь о них. Искру памяти мне передала тетя Перл, на мне кончаются все их пути.

«…Напрасно пришли вы и отошли во тьму, и ваше имя покрыто мраком…»
А ты, юная веточка дедовского дерева, молодой веселый инженер Арончик? Ты
говорил, что нет Бога, а есть материя. Нет Духа, а есть энергия. Нужна не нова
я религия, а новая технология. Мир устроит не Мессия, а технический прогре
сс. Людям нужны не пророки, а инженеры.
Ты оказался прав. Инженеры сделали техническое чудо Ч «мессершмитт». Да
ли ему энергию бензина, полученного по новой технологии из каменного угл
я. Он взлетел, легко, как дух, и под Прейсиш-Эйлау испарил твою материю. И ты
вернулся к своему Богу, ибо он начало и конец вечности. А деда уже не было, ч
тобы благословить тебя напутственно:
«Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах…»

Адонаи Элогим, великий Господин мой! Как я устала! Я истратила все силы, чт
обы собрать вас и оживить. Зачем? Не знаю…
Мы пришельцы из другого мира. Верю в тебя, Господи, пославший нас из тьмы в
эту жизнь. Мы не умираем, пока хоть одна ниточка вечной пряжи хранит в себе
память об ушедших. Мы вечны, пока храним огонь завета. И я не могу умереть, н
е передав нить памяти идущим за нами…
Все исчезли, отлетели от меня. Только лица отца и мамы ясно светили передо
мной. Но и они стали меркнуть, расплываться, рассеиваться.
Ч Подождите! Ч попросила я. Ч Мне надо спросить вас…
Покачал головой отец:
Ч Я знаю, о чем ты хочешь спросить… Но нас нет… Давно… Мертвые ничему не м
огут научить живых… Прощай, Суламита… Реши сама…
И мама шепнула:
Ч Как трава, увядаем мы в мире сем…
Ч И дед пошевелил губами:
Ч «Род приходит, и род проходит, а земля пребывает вовеки». Аминь…
В смятении и бессилии я заплакала. И сошла большая тишина.

5. АЛЕШКА. ИГРЫ

Антон расстроенно смотрел по телевизору вчерашний футбольный матч. Уви
дев нас, с досадой показал на экран:
Ч Вот времячко-то пришло! Никто ничего не хочет! Инженеры не думают ни хр
ена, рабочие не работают, футболисты бегать не желают…
Со злостью нажал выключатель и пошел к нам навстречу:
Ч Здорово, братушка! Как хорошо, что ты здесь, малыш…
Ч Здорово, Антошка, Ч обнял я его. Ч А что толку с меня?
Ч Не скажи, Ч качнул своей лобастой огромной башкой Антон. Ч В делах-де
лишках ты, конечно, человек бестолковый. Но я люблю, когда ты рядом. Мне Ч у
вереннее…
Мы сели за боковой стол Ч красного дерева аэродром, затянутый зеленым с
укном. Антон нажал кнопку, мгновенно в дверях выросла секретарша Зинка. Я
уверен, что Антошка с ней живет Ч он вообще любит таких икряных задастых
баб с толстыми ногами и чуть уловимым горьковатым запахом пота…
Ч Гони кофе и коньяк. Тот, что мне армяшки привезли… Ч а нам скомандовал:
Ч Докладывайте, бойцы, хвалитесь успехами. Эх, мать твою за ногу, не было п
ечали…
Так и сидели мы в конце необъятного стола, грустные, озабоченные, а на друг
ом конца незримо витала тень Петра Семеныча с белесой дщерью, и никогда я
еще не видел Антона таким озабоченным и неуверенным Ч может быть, потом
у, что он привык за этим столом обсуждать проблемы капитального ремонта
ЧУЖИХ домов, а сейчас нам надо было сохранить от разрушения СОБСТВЕННЫЙ
дом Антона.
Красный сидел олеворучь Антона, молча и внимательно смотрел ему в лицо. А
раз он молчал, несмотря на команду докладывать, значит считал, что это пра
вильнее сделать мне. И весь Лева Ч маленький, смугло-желтый, крючконосый
рядом с громадным Антоном был похож на ловчего ястреба, севшего ил плечо
к хозяину и в любой миг готового сорваться в атаку.
Ч Ее отец требует три с половиной штуки. И однокомнатную квартиру в кооп
еративе, Ч сообщил я.
Ч Ничего, побаловал сыночек, Ч тяжело помотал Антон головой.
Ч Надо будет объяснить Димке, что ты оплатил ему наперед батальон прост
итуток, Ч пожал я плечами.
Ч А на роту вы не могли сговориться? Ч недовольно поинтересовался Анто
н у Красного, и Лев злобно поджал сухие синие губы.
Ч Не напирай, Антошка, Ч вмешался я. Ч Мы бы с тобой от этой сволочи диви
зией не отбились.
Ч Да ты не обижайся, Лева, Ч надел бархатный колпачок на своего ловчего
Антон. Ч Ты ведь знаешь Ч откуда мне такие деньжища взять?…
Вошла Зинка с подносом, на котором были тесно составлены рюмки, чашки, коф
ейник и бутылка золотого «Двина». Она все это расставляла по столу, и салф
етки поправляла, и несуществующую пыль сметала, и к двери отходила, и внов
ь возвращалась Ч за бумагами, вроде бы забытыми, и коль скоро Антон не при
глашал остаться, то хотелось ей хоть краешком уха уцепить Ч о чем здесь б
еседа идет. Но мы все молчали, пока она крутилась в кабинете, и когда по пер
вой стопе врезали, и лимончиком закушали, и кофе отхлебнули. А я подумал о
том, что полжизни уже прожил, но никогда еще не покупал себе коньяк «Двин»
. И Антон не покупал. Ему армяшки привозят.
Я думаю, у нас никто легально не зарабатывает таких денег, чтобы покупать
«Двин». Его выпускают специально для жуликов, которые привозят подарки н
ачальству. Никого больше не интересуют борзые щенки Ч все мечтают о вып
ивке и закуске.
Антон, будто почувствовал, о чем я размышляю, и сказал Красному с досадой:

Ч Лева, ну где же мне взять три с половиной тысячи? Я ведь взяток не беру!…

Ч Надо думать, Ч осторожно сказал Красный.
Ч Думай, Лева, думай, ты у нас самый умный. Если ты не придумаешь, нам сроду
не придумать, Ч Антон повернулся ко мне и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11