А я стал стягивать с себя все Ч ношеное, мятое, спаное, жеваное, грязное, и,
пока я ходил голый по комнате, доставая из шкафа белье и с вешалки купальн
ый халат, Жовто-блакитный смотрел на меня в упор с ленивым любопытством, и
никакой неловкости он не испытывал, и не пришла ни на миг ему мысль, что на
длежало бы отвернуться Ч он смотрел на меня безразлично, как на животно
е, и чужая нагота его не смущала.
Ч Сейчас приду, Ч буркнул я и отправился в ванную. В коридоре загрохота
л мне навстречу копытами, подранком-кабаном покатился Евстигнеев.
Ч Я… с… тобой… Алексей… Захарыч… поговорю…в… другом месте…
Ч Цыц, старик! Не пререкайся! Ты говоришь со старшим по званию!
Я поджег газовую конфорку под колонкой, закурил сигарету и уселся на кра
й ванны. Дым сладко и душно шибанул в голову. Затянулся круто, и голова ста
ла надуваться и расти, как давеча, когда я был счастливым беззаботным зар
одышем, еще не убитым судьями ФЕМЕ.
Ровно гудело красно-синее пламя горелки, прыгали там огоньки, короткие и
жадные, как кошачьи язычки, шумела вода из крана, и огорченно-сердито бубн
ил под дверью Евстигнеев. Вот, Господи, напасть какая Ч взяли они меня в к
лещи: с одной стороны Ч ватный кабан-стукач, с другой Ч замшевая злая кр
ыса. Влез под душ, запрокинул голову, и струйки дробно, весело застучали по
лицу. Они ласково стегали кожу, крепко гладили, усыпляли, успокаивали, шеп
тали: ду-ш, до-ш, до-ш, до-ж, до-ждь. Но я помнил, что это не дождь, потому что так
ой мягкий дождь бывает только в мае, и пахнет он травой и землей. А сейчас б
ыл июль, и пахло мочалками, скверным мылом и потом.
И Евстигнеев заходился под дверью:
Ч Поговорим… в… другом… месте…
Интересно было бы узнать поточнее этот метафизический адрес «другое ме
сто», в котором обычно собираются потолковать рассерженные друг на друг
а совграждане. Беда в том, что мало кто из них после этих разговоров оттуда
возвращался.
Вытерся полотенцем и пошел к себе, за мной трясся рысью Евстигнеев, хрипе
л, булькал и рычал, и я боялся, что он меня цапнет стертыми резцами за икру. У
селся за стол, пригубил кофе, тут и Лев Давыдович счел увертюру законченн
ой. Он прокашлялся, будто на трибуне, и сказал своим невыносимо культурны
м голосом:
Ч А у Антона очень большие неприятности…
Вот те на! Антон Ч неукротимый удачник, ловкач и мудрец, всегда благополу
чный, как таблица ЦСУ!
Ч Что с ним?
Ч С ним, собственно, ничего, но… Ч выжидательно поблескивали желтые алч
ные бусинки под синеватым отливом модных очков.
Ч Слушай, Красный, брось мычать Ч говори по-человечески!
Ч Дело в том, что Димка трахнул какую-то девку, и…
Ч Ну и что? Ч нетерпеливо перебил я. Ч В его возрасте я это делал регуля
рно, и моих дядей не будили по. такому поводу спозаранку!
Ч Но ты при этом, наверное, спрашивал у своих девок согласия?
Ч Лева, женщин не надо отвлекать пустыми разговорами Ч им надо дать себ
я в руки.
Ч Племянник оказался глупее тебя Ч он сам ее взял в руки и, как любит выр
ажаться твой брат Антон, сделал ей мясной укол…
Ч А она что?
Ч А она с папой своим пошла на освидетельствование. Твой племянничек эт
у идиотку дефлорировал, Ч мерзким своим культурным голосом объяснял Жо
вто-блакитный.
И мне казалось, что он получал от всей этой пакости громадное тайное насл
аждение. На лице его был пыльный налет озабоченности, всем видом своим он
изображал готовность и решимость помогать Антону выпутываться из пост
ыдной истории, в которую тот вляпался благодаря своему похотливому крет
ину. А я ему не верил. В его бесцветном культурном голосе была еле слышная
звонкая нотка счастливого злорадства Ч ну-ка, братцы Епанчины, покажит
е-ка себя как следует, вы же такие молодцы, красавцы и счастливцы, вы же так
ие баловни жизни, вы же такие любимцы женщин, вы же наша замечательная эли
та, наш лучший в мире «истеблишмент»! А в суд не хочите? А с партбилетом в зу
бах к товарищу Пельше? А, вообще, рожей по дерьму? Как? Нравится?!
Ч Что же делать? Ч спросил я растерянно. Ч Они ведь в милицию пойдут?
Ч Этого нельзя допустить, Ч отрезал Красный.
Ч А освидетельствование? Это же официально? Ч закричал я.
Красный поморщился:
Ч Не впадай в истерику. Ты человек юридически безграмотный…
Ч А какая тут нужна грамота?
Ч Изнасилование относится к делам частного обвинения Ч оно не может б
ыть возбуждено без жалобы потерпевшей. Пока они не пошли в милицию Ч еще
можно все уладить…
Ч Как уладить? Зашьем ее… обратно? Что тут можно уладить? Там, небось, вся э
та изнасилованная семья по потолку бегает! Они Антона с Димкой в порошок
сотрут!
Ч Не сотрут! Ч твердо взмахнул узкой острой головой Красный. Ч Я уже го
ворил с отцом…
Ч Да-а? И что?
Ч Сейчас мы с тобой поедем к ним.
Ч К кому? Ч не понял я.
Ч К потерпевшей. И к ее замечательным родителям. Ее зовут Галя Гнездилов
а, а его Ч Петр Семенович.
Ч А я-то зачем поеду? В каком качестве? Подтвердить породу? Или оценить ка
чество работы?
Красный терпеливо покачивал головой, смотрел на меня с отвращением.
Ч Алеша, ты Ч писатель, хоть и не генерал, но все же с каким-то имечком. Поэ
тому ты и будешь главным представителем всей вашей достойной семейки. Он
и ни в коем случае не должны знать, что Антон Ч начальник Главка, иначе на
м с ними никогда не расплеваться…
Ч Ничего не понимаю, бред какой-то. Они что Ч писательского племянника
пожалеют, а сына начальника Главка Ч загонят за Можай? В чем тут логика?
Ч Мы их с тобой не будем просить о жалости. Мы им предложим ДЕНЕГ! Ч сказа
л он сухо и отчетливо. Будто дрессировщик щелкнул шамберьером над ухом б
естолкового животного.
Ч Денег? Ч переспросил я ошарашенно. Ч А почему ты думаешь, что они возь
мут у нас деньги? Почему ты решил, что они хотят денег?
Красный коротко хохотнул:
Ч Алеша, не будь дураком Ч денег все хотят. И деньги могут все.
Ч Так-таки все?
Ч Все. Если бы у меня вот здесь лежало сто тысяч, Ч он почему-то показал н
а маленький верхний карманчик куртки, Ч я бы вас всех купил. И продал бы, д
а, боюсь, покупателя не найти.
Ч Черт с тобой, и со всеми твоими куплями-продажами. Но почему я должен пр
едлагать ему деньги? А не Антон?
Ч Потому что ты как бы свободный художник Ч личность нигде не служащая,
беспартийная, состоящая в одинаково бессмысленной и почтенной для дура
ков организации Ч Союзе писателей. Поэтому наш контрагент сообразит, чт
о если мы не сойдемся в цене, то допечь он тебя никак не может, а деньжата пр
и тебе останутся.
Ч А Антон?
Ч Антон Ч крупный деятель, член партии. Если эта история выплывет на све
т, он сгорит. Поэтому изнасилованный папа, при некоторой напористости, ра
зденет его до исподнего и доведет до полного краха. Ты пойми, что речь сейч
ас даже не о Димке, а обо всей карьере Антона.
Ч А где он сейчас, Антон?
Ч У себя в кабинете, сидит на телефоне.
Я механически прихлебывал кофе, не ощущая его вкуса, и меня остро томили д
ва желания Ч выпить пива и вышвырнуть крысу в коридор на съедение кабан
у. Голова моя утратила свою ночную легкую воздушную округлость, она стал
а квадратной и тяжелой, как железный ящик для бутылок Ч мои немногие мыс
ли и чувства были простыми, линейными, они обязательно пересекались межд
у собой. Досада на племянничка, прыщавого кретина, а поперек Ч жалость к А
нтону. Нежелание вмешиваться в эту грязную историю Ч и боязнь ужасного
по своим последствиям скандала. Отвращение к Красному Ч и сознание, что
только этот смрадный аферист может как-то все уладить. Стыд перед Улой Ч
и возмущение: я-то тут при чем?
Но было еще одно чувство, которое я всячески гнал от себя, а оно ни за что не
уходило. В моем бутылочном ящике, где все эти нехитрые мыслишки и чувства
уже сложились в удобные тесные гнезда для спасительного груза дюжины пи
ва, начал потихоньку копиться ядовитый дымок страха.
Это был один из видов моих бесчисленных страхов Ч страх приближающейся
опасности. Вообще-то у меня полно разных страхов, из меня можно было бы ус
троить выставку, настоящую музейную экспозицию страхов. Как в этнографи
ческой коллекции они развиваются у меня от каменного топора Ч простого
ужаса побоев до последнего достижения нравственного прогресса Ч опас
ки рассказывать политические анекдоты в компании более трех человек.
Страх, легкое дуновение которого я ощутил сейчас, был полупрозрачный, си
зо-серого цвета, холодноватый, чуть шуршащий, он сочился из-под ложечки. А
х, если бы кому-нибудь удалось взглянуть на стенды моего музея Ч ведь там
все мои кошмары экспонированы в цвете, звуке, в месте возникновения, там е
сть температурные и временные графики, таблицы социальной, семейной, сек
суальной трусости, там стоят на тумбочках гипсовые слепки моих подлосте
й, окаменелые скелетики предательств, игровые диорамы моей изнаночной, в
черне проживаемой жизни.
Вот этот еле заметный предвестник опасности Ч быстро шевельнувшийся в
о мне сполох страха Ч заставил меня отшвырнуть чашку и, матерясь, полезт
ь в брюки. Я не вышвырнул крысу в коридор, а стал собираться с ним к несчаст
ному папе Петру Семеновичу Гнездилову, к его вонючке, которая сначала хо
роводится с этими лохматыми онанистами, а потом ходит на освидетельство
вание. Дело в том, что я почувствовал Ч даже не формулируя для себя Ч это
довольно паршивое происшествие для всех нас, для всего нашего дома, и так
просто оно не закончится.
Натягивая носок, я злобно бурчал себе под нос:
Ч Безобразие какое! Ну как тут можно книгу закончить? Каждый день какая-
то пакость приключается! Дня нет покоя! Только соберешься, сядешь, тут бы с
осредоточиться как следует Ч и пошло бы, пошло! Так нет же! Что-нибудь мер
зопакостное уже прет на тебя, как поезд…
Ч Ты еще забыл о своем сердце, Ч сказал с серьезным лицом Жовто-блакитн
ый.
Ч А что? Ч поднял я голову Ч сердито и подозрительно.
Ч Ничего Ч я просто вспомнил, что у тебя еще больное сердце, Ч и гадко ус
мехнулся.
Я долго смотрел на него, прикидывая Ч к чему бы это он?
И сказал ему очень внушительно:
Ч Заруби себе на носу, Лева Ч мое сердце тебя не касается!
Ч В общем-то, нет, конечно, не касается, Ч он пожал плечами. Ч Но относясь
к тебе симпатично…
Ч Заруби себе на носу, что мне наплевать на твое отношение ко мне. И мои де
ла и болезни тебя не касаются! Заруби это крепко на своем носу!
Ч Оставь мой нос в покое, Ч недовольно сказал Лева. Ч Поехали.
В коридоре бесшумно накатился нам навстречу Евстигнеев Ч он успел пере
обуться, несмотря на жару, в подшитые валенки.
Ч Вот же он, Алексей Захарыч, дружок-то ваш… Вот же он!
И все всматривался, цепко, по-собачьи в костистую острую рожу Красного, за
поминал старательно, взглядом липким приставучим лапал, щупал его рост,
одежду, особые приметы Ч а вдруг придется еще показания давать, не может
он Ч ветеран службы Ч позорно мямлить: «не запомнил»! На то он и поставле
н ответственным по подъезду, на то он и есть у нас старший по квартире, на т
о и служит внештатным участковым инспектором, чтобы все запоминать, все
слышать, всех знать!
И хоть не до него мне было, а отказать себе в удовольствии не смог:
Ч Познакомься, Лева, с этим милым человеком…
Крыса вежливо показала желтые клыки, протянула сухую лапку, культурным г
олосом рокотнула:
Ч Красный.
И кабан тряпочный пихнул ему свою подагрическую лопату:
Ч Евстигнеев Ч мое фамилие, значица. С большой приятностью…
Ч Лева, это наш Евстигнеев, прекрасный парень, Ч сказал я. Ч Но у него, су
киного кота, склероз стал сильнее бдительности. Написал на меня донос в м
илицию, прохвост эдакий, и по безумию своему опустил его в мой почтовый ящ
ик.
Евстигнеев ухватился за грудь, будто собрался, как Данко, вырвать свое пы
лающее сердце пенсионера конвойных войск и осветить вонючую сумерь гря
зного длинного коридора. Красный испуганно отшатнулся. Но Евстигнеев се
рдце не вырвал, а только сипло и задушевно сказал:
Ч Неправда, ваша, Алексей Захарович! Не доносил я! Сигнализировал. Правду
сообщал. В нашу родную рабоче-крестьянскую милицию. Для вашего же, можно
сказать, блага и пользы! Чтобы провели с вами разъяснительную работу о не
допустимости пьянства! Особенно среди писателей, людей, можно сказать, и
деологических. Сиг-на-ли-зи-ровал!
На харе его был стукаческий восторг, искренняя вера в почтенность его гн
усного занятия. Я и злиться не стал Ч плюнул и повлек за собой остолбенев
шего Красного.
Вчера Ч спьяна Ч закатил я «москвича» двумя колесами на тротуар. Сейча
с он был какой-то весь скособоченный, задрызганный, в ржавчине и потеках,
несчастный, как заболевший радикулитом старый холостяк. На капоте кто-т
о написал много похабных слов, а на лобовом стекле вывел: «Хозяин Ч дурак!
»
Вот уж, что правда Ч то правда!
На сияющем «жигуле» Льва Давыдовича никто такого не напишет!

2. УЛА. МОЙ ДЕД

Ч Суламита! Ч позвал меня дед.
Ч Что, дед?
Ч Ты не спишь?
Ч Нет, уже не сплю.
Ч Ты горюешь?
Ч Нет, дед. Я грущу.
Ч Ты грустишь из-за него?
Ч Из-за всего. Из-за него тоже.
Ч Он ушел навсегда?
Ч Он вернется.
Ч Почему же ты грустишь?
Ч Он уйдет снова. И вернется. И уйдет.
Ч Почему, янике, почему, дитя мое?
Ч Я старше его.
Ч Намного?
Ч Прилично. На два тысячелетия.
Ч Ай-яй-яй! Ч огорчился дед. Ч Он Ч гой?
Ч Да.
Дед долго молчал, раздумывал, старчески кряхтел, потом спросил мягко:
Ч Суламита, дитя мое, ты полна горечи и боли. Ты любишь его?
Ч Да, дед.
Ч За что?
Ч Он умный, нежный, он кровоточит, как свежая рана.
Ч И все?
Ч Он Ч мой сладостный муж, он дал мне незабываемое блаженство.
Ч И только?
Ч Он Ч мой ребенок, отнятый злодеями, изуродованный, и вновь найденный м
ной.
Ч А что они сделали с ним?
Ч Он пьяница, трус и лжец.
Ч Он знает, кто мы?
Ч Нет, дед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11