«Ничего! Ничего! Еще два г
ода осталось этому идиоту до восемнадцати! Кончатся алименты Ч копеечк
и от меня не увидите!»
Я возненавидела его навсегда…
Пыхтя, ввалилась Надя Аляпкина. Ч Эйнгольц возьмет твою получку, Ч сооб
щила она мне и повернулась к Васильчиковой: Ч Марь Андревна, мне надо в Ба
хрушинку ехать…
Ч Хорошо, Надежда Семеновна. Только запишитесь в журнал. Педус следит за
этим строго…
Бербасов очнулся от своих финансовых грез при слове Педус, которое на ег
о нервную систему рептилии действует как приятный раздражитель:
Ч Ула, чуть не запамятовал Ч вас просил зайти после обеда Пантелеймон К
арпович…
Врешь, свинья, ничего ты не запамятовал. Никогда твой дружок Педус не попр
осит Ч зайдите сейчас ко мне, пожалуйста. Он всегда предлагает зайти чер
ез два часа, или после обеда, или к вечеру, или послезавтра Ч потерпи, пому
чайся, поволнуйся, подумай на досуге: зачем тебя зовет в свою комнатку с об
итой железом дверью начальник секретного отдела. Господи, какие у нас се
кретные дела в институте? Какие секретные дела у меня лично? Но Педус суще
ствует, он у нас всюду. И я его боюсь. Боюсь его неграмотной вежливости, бою
сь сосущей пустоты под ложечкой.
Ч Давайте пить чай, Ч предложила Галя, а Люся Лососинова уже начала кап
итально обустраиваться за своим столом.
Люся Ч симпатичная сдобненькая блондинка Ч похожа на немецкие фарфор
овые куколки, изображающие балерин и пейзанок в кружевных длинных плать
ях. Я думаю, у мужиков должны чесаться пальцы от непереносимого желания п
ощипать ее за бесчисленные кругленькие, мяконькие, беленькие, сладеньки
е выступы. Всегда приоткрытые, чуть влажные семужно-розовые губки и проз
рачные незабудковые глаза, незамутненные ни единой, самой пустяковой мы
слишкой. За этими нежными глазками Ч неотвратимо влекущая бездна неоду
шевленной пока органической природы.
Природа требует. Она требует неустанно питания, и Люсенька целый день ес
т. Из дома она приносит сумку с продуктами, и все у нее приготовлено вкусне
нько, и аппетитненько, на чистеньких салфеточках и красивых картонных та
релочках, и вызывают завистливую раздраженную слюну бутербродики с сел
едочкой, и яичко с икорочкой, и золотистая, как шкварка, куриная пулочка, и
вокруг пунцовая редисочка вперемешку с изумрудной зеленью молодого лу
ка и грузинских травочек, огурчики махонькие, громко-хрусткие, помидорч
ик рыночный краснобокенький, и телятинки ломоточек Ч нежненький, розов
ый, как Люсина грудка. Термос заграничный, крохотный -на один стакан, с коф
ейком душистым, от души заваренным. И пирожных три Ч эклер, наполеон и мин
дальное.
Беспрерывно, с самого утра Люся жует, хрумкает, тихонько чавкает, мнет сах
арными зубами, язычком причмокивает, сладко урчит от удовольствия. Поев,
аккуратно складывает пакетики, салфеточки, картонные тарелочки в сумку
и подсаживается к нам пить чай с сушками и леденцами.
Ч Я бараночки Ч ужас как люблю! Особенно сушеные, Ч говорит она ласков
о.
Светка Грызлова, веселая грубиянка, добродушная ругательница, унижает е
е неслыханно.
Ч Как же ты можешь жрать целый день и людям крошки не предложишь? А потом
еще наши сушки молотишь, как машина! Ты, животное!
Ч Ну, не сердитесь, Светочка! У меня организм такой!…
И сейчас она уже раскладывает на столе свои бесчисленные кульки, свертки
и пакетики, краем глаза косясь на корзинку с сушками.
А тут зашли женщины из отдела библиографии посоветоваться Ч предлагал
и почти новые джинсы. Закипел торг. Во всех учреждениях женщины обеспечи
вают себя за счет натуральной торговли Ч дообщинного обмена. Продают не
ношеные кофточки, покупают «фирмовые» юбки, меняют сапоги на французски
е туфли с доплатой, косынки на бюстгалтер, ночную сорочку на шарф, польску
ю косметику на югославские солнечные очки.
Галя перепечатывает Ч для себя Ч со светокопии стихи Мандельштама. Кру
глова из отдела фондов списывает под диктовку Люси Лососиновой рецепт т
орта «Марика», Сафонова вырезает из газеты переведенную с выкройки моде
ль платья, а тут вернулась неожиданно Аляпкина с полной сумкой бананов
Ч около института с ларька продавали, народу почти нет, не таскаться же ц
елый день с авоськой.
Заодно она рассказывает, что у нее есть адрес портнихи, которая перешива
ет из купленных в комиссионке на Дорогомиловке офицерских шинелей женс
кие пальто Ч закачаться можно, последний импортный писк!
Заглянул Моня Фильштейн, просит разрешения в нашей комнате порисовать с
тенгазету Ч у них мужики устроили шахматный турнир, накурили Ч не прод
охнуть.
Закончив вопрос с джинсами Ч решили не брать, дорого Ч женщины пьют чай,
рассказывают мифические истории о прекрасных, щедрых любовниках и грус
тные притчи о пьющих мужьях, не спеша делятся сплетнями, обмениваются со
ветами в лечении и воспитании детей, сообщают о новейших диетах, вспомин
ают об отпусках, свадьбах и примечательных домашних событиях.
Все время звонит телефон Ч за восемь часов массу делишек можно устроить
с помощью этой милой выдумки Эдисона. А не устроишь Ч то просто отдохнеш
ь за приятной беседой.
Галя кладет трубку внутреннего телефона и кричит:
Ч Девушки, внимание! Завтра в десять часов Гроб!… Все слышали?
Ч Какой еще гроб? Ч пугается Люся Лососинова.
Ч Гражданская оборона! Семинар!
Моня Фильштейн отрывается от сосредоточенного рисования огромного зна
мени на листе ватмана.
Ч Эй, старухи, а вы не забыли, что от вашего отдела на той неделе трое должн
ы сдавать норматив ГТО?
Моня заведует спортсектором в профкоме, у него свои заботы.
На лице Бербасова Ч тоска, он мучится, что сейчас лето, в сети политучебы
каникулы, и он не может нам напомнить, что завтра у нас занятия по диалекти
ческому материализму.
А старухи забыли, не помнят, они не желают думать обо всем этом. Они сейчас
красят друг другу маникюр, Круглова начесывает мне перед зеркалом стриж
ку «а ля сосон». Разве что не моемся. Наверное, потому, что нет душа.
Будний день. Не выходной, не праздник, не карантин, не сумасшедший дом, не с
ветопреставление. Обычный рабочий день.
Раньше я думала, что так работают только в нашем институте. Но мои знакомы
е физики, инженеры, врачи, служащие рассказывают приблизительно то же са
мое про свои учреждения.
Наверное, это и есть та обстановка огромного трудового подъема, в которо
м, как уверяют ежедневно газеты, живет все наше общество. Наверное.
Но ведь летают ракеты, ходят поезда, где-то льют сталь и добывают на гора у
голек. Все это кажется мне не естественным результатом человеческого тр
уда, а каким-то удивительным чудом. Ведь и там царит обстановка огромного
трудового подъема? Правда, ракеты падают, поезда разбиваются, а сталь лью
т плохую. Но.
Ч Ула, вот твоя получка, Ч протянул мне через стол тощую пачечку Эйнгол
ьц, подслеповато щурясь за толстыми линзами своих бифокальных очков, и о
т этой прищуренности и рыжего румянца у него был застенчивый вид, будто о
н стеснялся того, как мало я зарабатываю.
Сегодня малая получка Ч расчет. В аванс я получаю пятьдесят пять рублей,
а сегодня Ч минус восемь рублей двадцать копеек подоходного налога, мин
ус пять-сорок бездетного налога, минус рубль-десять Ч профсоюзный взно
с, минус девять-шестьдесят в кассу взаимопомощи Ч долг за стиральную ма
шину. На руки Ч тридцать рублей семьдесят копеек. Одна десятка, две пятер
ки, две трешки, четыре мятых рублика, пригоршня медяков.
Поквитались лень с нищетой.
Но скоро я разбогатею. Как только аттестационная комиссия утвердит мою к
андидатскую диссертацию, мне добавят пятьдесят рублей.
Ч Спасибо, Шурик, я тебе очень обязана…
Шурик ласково ухмыляется, часто помаргивает толстыми красноватыми век
ами:
Ч Неслыханный труд! Надорвался, пока нес твои миллионы!
Суетливый ровный гомон голосов вдруг прорезал скрипучий отчетливый во
зглас Марии Андреевны Васильчиковой:
Ч Запомните, Бербасов, что дикость, подлость и невежество не уважают про
шедшего, а пресмыкаются перед одним настоящим…
На миг наступила зловещая тишина, которую Бербасов, забыв о своей принци
пиальной установке разговаривать приятно, вспорол пронзительным вопро
сом:
Ч Хотелось бы яснее понять, на что вы намекаете, уважаемая Мария Андреев
на?
Бабушка немного помолчала, потом тихонько засмеялась:
Ч Я не намекаю, а цитирую. Вам, Бербасов, как профессиональному литератур
оведу, не мешало бы знать, что это слова Пушкина. Впрочем, вы не пушкинист. В
ы ведь специалист по поэзии Демьяна Бедного…
Наверное, нервную систему Бербасова расшатали денежные неурядицы. Он ск
инул с себя заскорузлую робу всегдашней приятности, как пожарный свой ко
мбинезон после ложной тревоги, и запальчиво крикнул:
Ч Да-да-да! И нисколько об этом не жалею. И очень я доволен темой своей дис
сертации! И если бы пришлось выбирать снова, я бы не задумываясь…
Бабушка грустно покачала головой:
Ч Ах, Бербасов, Бербасов! Боюсь, мне не объяснить вам, что поэт Ч это не те
ма. Поэт Ч это мир.
Эйнгольц хлопнул Бербасова по плечу:
Ч Угомонись, боец! Не демонстрируй. Человек, довольный собой к старости,
ни о чем не жалеющий и не мечтающий все изменить, Ч просто кретин…
Я встала:
Ч Ладно, я пойду к Педусу, Ч и мучительно заныло под ложечкой.
Великая сила ужаса, неслыханная энергия страха.
И частичку этой энергии я внесла в складчину нашего кошмара, нажимая на к
нопку звонка перед дверью спецотдела. Страх начинается с необъяснимост
и Ч никому не понять, почему на всегда запертой двери спецотдела должна
быть звонковая кнопка, почему сюда надо звонить, а не стучать, как в любую
дверь института.
Звонят и долго ждут. Там, за дверью, не опасаются, что, разок звякнув, можешь
уйти, не дождавшись приглашения. Сюда никто сам не ходит, а если вызвали, т
о есть пригласили, то постоишь, подождешь, как миленький.
Потом щелкнул замок, приоткрылась тяжелая, обитая железом дверь, и на мен
я воззрилась белым оком без бровей Кирка Цыгуняева Ч секретарша Педуса
. Она называется инспектор первого отдела. Через ее плечо я видела Ч сейч
ас она инспектировала банку с сельдью, раскладывала, по росту делила в дв
а пергаментных пакета. Селедка нынче дефицит, нигде нету. Видимо, как гово
рит мальчонка Нади Аляпкиной, где-то «скрали». Или за трудную работу паек
им полагается.
Ч Меня Пантелеймон Карпович вызывал, Ч сказала я и с ненавистью к себе
заметила, что против воли, против разума, против всего на свете Ч говорю т
ихим заискивающим голосом.
Я эту белоглазую суку тоже боюсь. Они сидят за запертой железной дверью. Г
осподи, как мы привыкли к театру абсурда! Любую пару разнополых сотрудни
ков, застигнутых на работе в запертой комнате, замордовали бы разбирател
ьством «аморалочки на производстве», замучили бы бесстыдными грязными
расспросами, допросами, очными ставками.
Но не этих. Эти двое вурдалаков сидят взаперти по должности. Им полагаетс
я сидеть при закрытых дверях. Видно, их миссия предполагает такую святос
ть, такую избранность функций, что сама мысль об их мерзких забавах на ско
льзком дерматиновом диване должна быть кощунством. Да и я бы думать об эт
ом не рискнула, кабы не работала так давно в нашем институте. Уже на моей п
амяти произошел громкий скандал, когда явилась в институт моложавая бой
кая жена прежнего дряхлого директора, и долго, с матерком, жуткими крикам
и возила за волосья по коридору его тогдашнюю секретаршу Кирку Цыгуняев
у, шумную, добродушно-распутную белоглазую девку.
Супруга вернула директора окончательно в лоно семьи, поскольку вскоре п
осле замятого скандала его вышибли на пенсию, и он успел лишь, как падающи
й вратарь в броске, сплавить Кирку в первый отдел, где за годы сидения взап
ерти ее добродушие усохло вместе с блеклыми прелестями. Круглыми белыми
глазами без ресниц смотрит она на нас, и взгляд ее подсвечен тусклым блес
ком злорадства и угрозы: «Я о вас такое знаю!…»
Кирка и Педус, наверное, ласкают друг друга чистыми руками. Пахнущими пай
ковой селедкой.
В этой вольере есть электрический звонок на входе, но нет умывальника Ч
Пантелеймон Карпович утирает измазанные селедкой руки газетой. Эти рук
и гипнотизируют меня Ч в них страшная ненатруженная сила, нерасплескан
ная прорва жестокости. Толстые пальцы с короткими обломками ногтей, заро
сших пленкой серой кожи, рвут газетный лист, стирают жир, слизь и селедочн
ые чешуйки.
Бросил Педус мятый газетный ком в корзину и поднял на меня безразлично-с
трогий взор. Верхняя кромка его взгляда упиралась мне в подбородок, будт
о я через отдушину в потолке высунула голову на второй этаж, и он при всем
желании не может посмотреть мне в глаза.
Ч Так, Суламифь Моисеевна, Ч сказал Педус и замолчал. А я поймала себя на
том, что стремлюсь заглянуть ему в глаза, показать, что я во всем искренна,
что я еще ни в чем не провинилась. Но он мне этого не позволил, он смотрел мн
е в подбородок, и еще немного вбок, за спину, туда, где шуршала бумагой Кирк
а Цыгуняева. Ей-то он доверял, но среди них первый принцип Ч доверяй, да пр
оверяй. Вдруг «скрадет» на селедку больше?
Ч Руководитель агитколлектива товарищ Бербасов жалуется, что вы уклон
яетесь от работы в избирательной кампании, Ч огласил он обвинение, почт
и не открывая длинную и очень узкую ротовую щель.
У кого просить снисхождения, кому жаловаться? Педусы претерпели эволюци
ю как физиологический тип. Социальная мутация, новая порода человекообр
азных существ. Среди них почти нет лысых Ч последней исчезла лысина Хру
щева, и с ней окончательно пропало хоть что-то человеческое в них. Нет лыс
ых. Мало думают. Командуют и сердятся.
Тяжелые брыластые щеки, раздавившие змеистые безгубые рты. Нет толстогу
бых добрых весельчаков.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11