Охранные руны еще раз окрасились красным, ярко вспыхнув, а затем потускнели и угасли.
Коридор наполнился тьмой. Она окутала Альфреда и проникла в него.
Возбуждение начало медленно покидать его. Магия уходила. Его тяжелое постаревшее тело вновь возобладало над духом. Он должен был вновь вернуться в свое тело, ощутить его тяжесть на своих плечах, вновь ощутить себя во плоти, которая была слишком громоздкой и не подходила ему.
Теперь Альфред еле волочил ноги. Он вздохнул и тихо проговорил:
— Теперь мы можем пройти. Руны вновь оживут, как только мы минуем проход. Может, это остановит Повелителя Ксара.
Эпло что-то прорычал, даже не соизволив ничего сказать в ответ.
Альфред пошел первым. За ним последовал Хуго Длань, насторожено наблюдавший за рунами, очевидно оживший, что они могут загореться в любой момент. Пес со скучающим видом плелся за ним по пятам. Джонатан вошел последним, его неуверенная поступь оставляла в пыли четкий след. Альфред заинтригованно и в то же время обеспокоено посмотрел вниз, рассматривая следы, оставленные им же во время его прошлого прохода через арку. Он узнал их благодаря беспорядочному узору, который блуждал от стены к стене.
А вот и следы Эпло — идущие строго по прямой навстречу четко поставленной цели. Но после посещения Чертога его поступь стала менее уверенной. Вся его жизнь коренным образом изменилась, изменилась навсегда.
И Джонатан. Когда они были здесь в прошлый раз, он был еще жив. Теперь же его тело — не живое и не мертвое — шествовало по пыльному полу, вытирая след, оставленный им при жизни. Но собачьих следов с прошлого визита не осталось. Даже сейчас пес не оставлял за собой следов. Альфред уставился на пса, удивляясь, что раньше не заметил этого.
«Или, может, я видел следы», — усмехаясь про себя, размышлял Альфред, — «просто потому, что хотел их видеть».
Он наклонился и нежно потрепал собаку по голове. Пес взглянул на него своими ясными блестящими глазами. Его пасть открылась, изобразив то, что могло бы быть принято за улыбку.
— Я настоящий, — казалось, говорил пес. — На самом деле, возможно, только я здесь и настоящий.
Альфред повернулся. Теперь он уже не спотыкался. Он проследовал прямо к Седьмым Вратам, известным всем, кто раньше населял Абаррах, как Чертог Проклятых.
Как и в прошлый раз, туннель привел их прямиком к глухой стене, созданной из цельного куска черного камня. Две рунные цепочки покрывали ее поверхность. Первый ряд представлял из себя обычные охранные руны, нанесенные, несомненно, самим Самахом. Но вторая цепочка была создана древними жителями Абарраха. Изыскивая возможность связаться со своими братьями из других миров, они случайно наткнулись на Седьмые Врата. Там, внутри, они обрели покой, познали себя и преисполнились верой: дарованной им высшей силой, силой необъяснимой, которую они так и не смогли понять. И поэтому они нарекли это место священным.
Здесь, в этом чертоге, они умерли.
В этом же чертоге умер и Клейтус.
Альфред вздрогнул, воссоздав в памяти эти пугающие события. Его рука прикоснулась к рунам на стене. Пальцы задрожали, и он сжал их в кулак, прижав руку к груди. Он четко мог видеть скелеты, лежащие на полу. Массовое убийство. Массовое самоубийство.
Каждый, кто войдет в этот Чертог, неся зло, увидит, как зло обратится против него самого.
Так было написано на стене. В прошлый раз Альфред хотел узнать, зачем и почему. Теперь, как ему казалось, он все понял. Страх — вот причина всему. Кто знает, чего боялся Самах и почему, но он точно испытывал страх, даже в этом Чертоге, который Совет собственноручно наполнил сильнейшей магией. Она была создана, чтобы уничтожить врагов Совета. Но все закончилось тем, что она обернулась против своих же создателей.
Холодная рука прикоснулась к руке Альфреда. Он подпрыгнул, испуганно обернулся и увидел стоящего рядом Джонатана.
— Не бойся того, что внутри.
— …внутри… — последовало унылое эхо.
— Умершие, после всего случившегося, наконец получили долгожданный покой. Ничто уже не напоминает о том трагическом конце. Я ведь и сам все это видел.
— …видел…
— Ты входил сюда? — удивленно спросил Альфред.
— И не раз, — казалось, лазар улыбнулся, когда его дух на мгновение вернулся в тело. — Я приходил и уходил. Этот Чертог был, как может быть и любое другое место, моим домом. Здесь я смог найти облегчение для моего мучительного существования. Здесь я получил способность терпеть испытание временем и ждать конца.
— Конца? — Альфреду не понравилось, то, как это прозвучало.
Лазар не ответил: призрак выскользнул из тела и начал беспокойно парить около него.
Альфред сделал глубокий вдох, его былая уверенность быстро испарялась.
— Что случится, если мы потерпим неудачу?
Повторив слова Эпло, Альфред прислонил руки к стене, начиная напевать руны. Под его пальцами камень раздался в стороны. Руны, излучающие голубое свечение, окаймляли проем, ведущий не во тьму, как было во время их прошлого визита в Чертог Проклятых, но к свету.
Седьмые Врата представляли собой комнату с семью мраморными стенами и куполообразным потолком. Шар, свисающий с потолка, излучал ровный белый свет. Как и обещал Джонатан, мертвых тел, ранее устилавших пол, уже не было. Но слова предупреждения оставались начертанными на стене:
«Каждый, кто войдет в этот чертог, неся зло, увидит, как зло обратится против него самого».
Альфред переступил через порог. Он вновь почувствовал то обволакивающее, любящее тепло, которое он ощутил во время своего первого визита в Чертог. Чувство комфорта и спокойствия подействовали как бальзам на его встревоженную душу. Он приблизился к продолговатому столу, вырезанному из белого дерева, которое явно было из древнего, еще неразделенного мира.
Джонатан тоже подошел и встал рядом. Если бы Альфред внимательно присмотрелся к лазару, он мог бы заметить перемены, которые произошли с ним, как только тот вошел в комнату. Призрак оставался вне тела, но уже не извивался, стараясь навсегда покинуть его. Недавно расплывчатый и бесформенный образ теперь превратился в мерцающее, но достаточно четкое, изображение герцога, каким Альфред увидел его впервые: молодым и жизнерадостным. Тело, казалось, стало просто тенью души.
Альфред, однако, ничего этого не заметил. Он уставился на руны, нацарапанные на столе, смотря так, словно он был под гипнозом и не мог оторвать взгляд. Он подходил все ближе и ближе.
Хуго Длань стоял в дверном проеме, с благоговением рассматривая комнату, но не испытывал особого желания переступить порог.
Собака подтолкнула Хуго вперед и подбадривающе завиляла хвостом.
Хмурое выражение сошло с его лица. Он улыбнулся.
— Ну, если ты просишь, — обратился он к животному и вошел внутрь. Оглядываясь по сторонам, присматриваясь ко всему, он подошел к белому столу и, положив на него свои руки, начал лениво водить пальцами по рунам.
Пес вбежал в комнату… и исчез.
Дверь в Седьмые Врата мгновенно закрылась.
Альфред не замечал Хуго. Альфред не видел, как исчез пес. Он не слышал того, как закрылась дверь. Он просто стоял у стола. Протянув вперед руки, он аккуратно поместил свои пальцы на белое дерево…
— Мы собрались сегодня здесь, Братья… — сказал Самах со своего места во главе стола, — … чтобы разделить мир.
Глава 25. СЕДЬМЫЕ ВРАТА
Чертог, известный как Седьмые врата, был заполнен сартанами. Совет Семи расположился вокруг стола, все остальные стояли. Альфреда оттеснили к стене, он очутился рядом с одной из семи дверей. Сами двери и семь квадратов на полу перед каждой из них были оставлены открытыми.
Лица окружающих были напряжены, бледны, измучены. Альфред подумал, что все происходящее более всего похоже на отражение в зеркале. Он внимательно наблюдал за событиями, стремясь почувствовать всеобщее настроение. Самах время от времени бросал взгляд на каждого, кто осмелился переместиться на другое место, его вид недвусмысленно указывал на то, кто здесь главный. Суровый и неумолимый, он выглядел внушающей ужас силой, скрепляющей воедино всё и вся.
Если он будет действовать нерешительно, их покой и привычный миропорядок рассыплются подобно куску заплесневелого сыра.
Альфред переступил с ноги на ногу, стараясь облегчить телесный дискомфорт, возникший от стояния в одной позе долгое время. Он не страдал боязнью замкнутых пространств, но напряжение, страх, настроение толпы создавали ощущение, что стены сомкнулись над ним. Стало тяжело дышать. Комната внезапно показалась наполненной вакуумом.
Он начал протискиваться прочь от стены, чтобы пропустить стоящих сзади. Он был поражен безумным зрелищем разрушающихся мраморных блоков, внутрь хлынул свежий воздух, его окружило безбрежное пространство голубого неба. Альфреду безумно хотелось убежать отсюда, не видеть больше никогда Самаха и Советников, скрыться в мире вместо того, что быть против мира.
— Братья. — Саамах потупил взор. Под сводами зала зазвучали завершающие слова Главы Совета Семи. — Время настало. Будьте готовы использовать всю свою магию.
Сейчас Альфред мог разглядеть Олу. Она была бледной, но собранной. Он знал о ее нежелании, знал, как неистово она боролась за свое мнение. Она смогла. Она была женой Самаха. Он никогда бы не бросил ее в тюрьму к их вековечным врагам, так, как это он проделывал с другими непокорными.
Самах стоял с опущенной головой, сложенными руками, глаза его были прикрыты. Он начал погружаться в транс, то состояние медитативной сосредоточенности, необходимой для освобождения огромной магической мощи, которую Самах как Глава Совета мог призвать.
Альфред попытался сделать что-то, но его мысли как обычно стали рассеиваться, стремительно и безвозвратно ускользать, разбегаться во все стороны без надежды на спасительный выход, подобно мышам, посаженными в ящик к коту.
— Вы кажетесь неспособными сконцентрироваться, брат, — низкий, спокойный голос послышался совсем рядом с Альфредом.
Вздрогнув, Альфред стал искать глазами откуда донесся голос, и увидел человека, изучающего стену напротив. Мужчина был молод, и было невозможно сказать о нем что-либо определенное. На его голову был накинут капюшон мантии, а руки были перевязаны бинтами. Бинты. Альфред вглядывался в полосы белой ткани, закрывающие кисти рук мужчины, запястья, предплечья, и душу его стал заполнять благоговейный страх.
Молодой человек повернулся к нему и улыбнулся — тихо улыбнулся.
— Сартаны пожалеют об этом дне, брат. — Его голос изменился, в нем появилась горечь. — Это легкое сожаление не избавит от страданий невинные жертвы. Но хотя бы перед концом сартаны придут к пониманию всей гнусности того, что они натворили. Если это хоть немного вас утешит.
— Мы всё поймем, — сказал Альфред, запинаясь, — но поможет ли нам это понимание? Станет ли будущее лучше от этого?
— Поживем — увидим. Брат, — сказал Эпло.
Это был Эпло! И я был Альфред, не тот безымянный, безликий сартан, который однажды, давным-давно, стоял и дрожал в этом самом зале. И еще, в то же самое время, я был несчастным сартаном. Я был здесь и я был там.
— Мне нужно больше смелости, — прошептал Альфред. Капли пота тонкой струйкой стекали с его лысины, капая на ворот мантии. — Я мог бы сказать им, постараться предостеречь от этого безумия. Но я такой трусливый. Я видел, что случилось с другими. Я… не мог face это. Думаю сейчас, возможно, я думаю это было бы лучше… По меньшей мере я могу жить с собой, думаю, я не проживу долго. Теперь я должен нести это бремя до конца своей жизни.
— Это не твоя вина, — сказал Эпло. — Прекрати, наконец, все время извиняться.
— Да, это так, — отвечал Альфред. — Да, это так. Каждый из нас, кто откроет глаза, ослепленные ненавистью и предубеждением, нетерпимостью…. это наша вина.
— Возденьте руки. Братья. — Под сводами звучал голос Самаха. — Вознеситесь вместе с нашими мыслями к далекому источнику нашей мощи и затем овладейте тем, что по ту сторону. Представляйте себе возможности, когда этот мир не в единственном числе, но распадается на составные части: землю, воздух, огонь и воду.
Одинокая сигла начала светиться голубым в пространстве на равном удалении от всех четырех дверей. Это были двери, которые станут дорогами в новые миры. Он задрожал.
— Наши враги-патрины, были заключены в тюрьму. Они там сейчас содержатся и не могут сопротивляться, — продолжал Саамах. — Мы легко можем уничтожить их, но нам не нужна их смерть. Мы увидим их раскаянии и исправление, они должны вернуть себе доброе имя. Их тюрьма, их новый дом, даст нам время необходимое для их исправления, а сейчас ее двери готовы закрыться за ними.
Сигла в проеме пятой двери вспыхнула ярким пламенем, полыхая злобным, багровым огнем. Лабиринт. Искупление. Эпло жестоко расхохотался.
«Саамах, ты должен остановиться немедленно!» — неистовый крик готов был вырваться из груди Альфреда. — «Лабиринт не тюрьма, но камера пыток! В ваших словах скрыт страх и слышится затаенная жестокость. Лабиринт будет использовать эту ненависть чтобы убивать и разрушать.
Но Альфред не произнес свои слова вслух. Он слишком боялся.
— Мы создали рай для патринов, — улыбнулся Саамах одними уголками губ. Улыбка была жестокой. — Когда они усвоят этот суровый урок, Лабиринт освободит их. Мы построим для них город и научим их жить как цивилизованные люди.
«Да, — сказал Альфред сам себе, — патрины очень хорошо усвоят этот урок. Урок ненависти, который вы им преподнесли… Они выйдут из лабиринта, укрепившись в своей ненависти и ярости. За исключением немногих… Таких, как Эпло, кто сумел понять, что правда обретается в любви.
Шестая дверь начала мерцать сумеречными цветами, мягкими, приглушенными. Нексус.
— И наконец, — сказал Саамах, сделав жест в сторону двери, располагавшейся прямо напротив него, двери, которая как будто по мановению его руки начала медленно открываться, — мы создаем путь, который позволит нам перемещаться из одного мира в другой. Мы создаем Врата Смерти. Когда этот мир погибнет, лучшие миры будут рождены из него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35