Британцы насчет бактерий и вирусов демонстрировали примерно такое же невежество. В конце концов Бисезе пришлось навязать свою волю помощникам с помощью тех командиров, под началом которых они служили.
Она старалась обеспечить свой персонал максимально возможным объемом практики. Пришлось принести в жертву еще несколько коз, которых либо зарубали македонскими кривыми мечами, либо приканчивали выстрелом в живот или область таза. Объяснить словами – одно дело, но совсем другое – потрогать руками настоящую кровь и сломанные кости. Македоняне не были трусами. Эти люди, служившие в войске Александра Великого и оставшиеся в живых, повидали на своем веку немало страшных ранений – но мысль о том, что подобные ранения можно лечить, была для них в новинку.
Эффективность таких простых процедур, как наложение жгута, приводила их в трепет и восторг, и они, воодушевленные успехом, старались работать лучше и постепенно осваивали все новые и новые методы.
«Опять я меняю течение истории, – мысленно сокрушалась Бисеза. – Если они останутся в живых – что под большим вопросом, – какой прогресс с опережением на две тысячи лет может произойти в медицине из-за этого поспешного, организованного на скорую руку инструктажа по полевой хирургии?»
Вполне возможно, могла развиться целая новая отрасль знаний, для двадцать первого века по значительности эквивалентная механике Ньютона, а здесь изложенная на языке македонских верований.
Редди Киплинг то и дело высказывал свое желание, как он это называл, «завербоваться».
– Я нахожусь в точке слияния истории, здесь сойдутся в битве два величайших полководца всех времен и народов, и трофеем для них служит судьба нового мира. Моя кровь вскипает при этой мысли, Бисеза! – Он утверждал, что прошел военную подготовку в первом полку стрелков-добровольцев в Пенджабе. Этот полк был создан в рамках англо-индийской компании по отражению угрозы, исходившей от мятежной северо-западной границы. – Правда, обучение мое длилось недолго, – признался он, – меня выгнали после того, как я высмеял меткость стрельбы моих товарищей в маленьком стихотворении. Там говорилось о том, как меня, несчастного, щедро приперчат картечью, когда я пожелаю пройтись по соседней улице…
Британцам стоило только взглянуть на этого широкоскулого, пухлого и несколько заносчивого молодого человека, еще бледного после перенесенной дизентерии, и они не могли удержаться от смеха. Македонян Редди просто забавлял, но и они не желали принимать его в свои ряды.
Получив отставку и отчасти поддавшись уговорам Бисезы, Редди напросился ей в помощники.
– Знаешь, была у меня когда-то мечта стать врачом, – сообщил он.
Мечта, может быть, у него такая и вправду была, но он оказался на редкость чувствительным субъектом и падал в обморок при виде свежей козьей крови.
Однако, решив сыграть свою роль в этом великом сражении, Редди старался справиться со своей слабостью. Постепенно он освоился с атмосферой госпиталя, привык к запаху крови, к блеянию раненых или напуганных животных. Со временем он научился бинтовать простреленную и разрубленную мечом козью ногу. Заканчивал работу, а уж потом валился в обморок.
А затем настал час великого триумфа Редди – в тот день, когда одного томми доставили с учений с серьезной резаной раной кисти руки. Редди сумел очистить рану и перебинтовать, не обращаясь за советом к Бисезе.
– Правда, потом меня все-таки вывернуло наизнанку, – весело признался он.
Бисеза положила руки ему на плечи и, стараясь не обращать внимания на немного заметный запах рвоты, сказала:
– Редди, отвага на поле боя – это одно дело, но не меньшая отвага требуется и для того, чтобы побороться с теми демонами, что живут внутри нас, а ты их победил.
– Постараюсь заставить себя тебе поверить, – промямлил Редди, и сквозь бледность на его щеках проступил румянец смущения.
Хотя Редди научился переносить вид крови, страданий и смерти, все равно эти картины его слишком сильно трогали – даже гибель несчастных коз. За обедом он сказал:
– Что же такое жизнь, если она так драгоценна, но при этом ее так легко погубить? Возможно, этот бедный козленок, которого мы сегодня выстрелами разнесли в клочья, считал себя центром Вселенной. А теперь он уничтожен, он иссушен, как капелька росы палящим солнцем. Зачем Бог дарует нам такую драгоценную жизнь, чтобы потом грубая жестокость смерти могла так легко отнять ее?
– Но, – встрял де Морган, – теперь этот вопрос можно задать не только Господу Богу. Мы более не можем считать себя венцами творения, стоящими только ниже самого Господа, потому что в нашем мире появились эти существа, присутствие которых Бисеза ощущает внутри Очей. Вероятно, они стоят на ступень ниже Бога, но при этом все же выше нас, как мы выше тех козлят, которых убиваем. Почему же Господь будет слушать наши молитвы, если они стоят ближе нас к Нему?
Редди устремил на снабженца взгляд, полный отвращения.
– Как это похоже на тебя, де Морган – только бы хоть чем-то унизить ближних своих.
Де Морган только рассмеялся. Джош сказал:
– А может быть, за Разрывом не стоит никакое божество. – В его голосе звучала неподдельная тревога. – Знаете, все это… все, что происходило после Разрыва, так похоже на страшный сон, на лихорадочный бред. Бисеза, ты мне рассказывала о массовых вымираниях животных в далеком прошлом. Ты говорила, что в мое время причины этих явлений были поняты, но мало кто эти объяснения воспринял. И еще ты говорила, что при изучении всех ископаемых ученые ни разу не обнаружили никаких следов разума – эти следы появились с человеком и его непосредственными предшественниками. Следовательно, если мы все погибнем, это будет первый за всю историю случай массового вымирания разумных существ. – Он вытянул руку, расставил пальцы и устремил на них пристальный взгляд. – Абдыкадыр говорит, что в двадцать первом веке ученые пришли к выводу о том, что разум как-то связан со строением Вселенной – он каким-то образом придает всему реальность.
– Коллапс квантовых функций – да. Возможно.
– Если это так и если нашу разновидность разума того и гляди истребят, так может быть, все это и есть последствия данного истребления. Говорят, когда стоишь перед лицом смерти, перед тобой быстро-быстро прокручивается прожитая жизнь. Возможно, мы как раса переживаем последний психологический шок перед тем, как погрузиться во тьму, – осколки нашей кровавой истории всплыли на поверхность в последние мгновения… и может быть, летя в бездну, мы сокрушаем устройство пространства и времени…
Он заговорил быстро, очень взволнованно. Редди только рассмеялся.
– Не припомню за тобой таких умствований, Джош!
Бисеза наклонилась и взяла Джоша за руку.
– Заткнулся бы ты, Редди. Послушай меня, Джош. Это не предсмертный сон. Я думаю, что Очи – это артефакты, искусственно созданные объекты, что Разрыв – чье-то преднамеренное деяние. Я полагаю, что за всем этим действительно стоит чей-то разум – превосходящий человеческий, но похожий на него.
– И все-таки, – уныло протянул де Морган, – эти существа, сидящие в Очах, могут, как им заблагорассудится, тасовать пространство и время. Разве это не подвластно только божеству?
– О нет, я не думаю, что они боги, – покачала головой Бисеза. – Они могущественны, это верно, они во многом превосходят нас – но они не боги.
– Почему ты так уверена в этом? – тихо спросил Джош.
– Потому что у них совсем нет сострадания.

На приготовления они милостиво получили четыре дня. А потом возвратились посланники Александра.
Из тысячи человек, высланных навстречу монголам, вернулась всего дюжина. Капрал Бэтсон был в числе уцелевших, но ему отрезали уши и нос. А в мешке, притороченном к седлу, он привез отрубленную голову Птолемея.
Услышав новости, Бисеза содрогнулась – как от ощущения неотвратимости войны, так и от потери еще одной нити в невосполнимой ткани истории. Когда узнала о том, как монголы изуродовали Бэтсона, бравого солдата-шотландца, у нее чуть не разорвалось сердце. Потом ей рассказали, что Александр оплакал погибшего друга.
На следующий день разведчики-македоняне сообщили о том, что в лагере монголов – большое оживление. Судя по всему, скоро должна была начаться атака.
В этот вечер Джош нашел Бисезу в храме Мардука. Она сидела возле оплавленной и закопченной стены, укутав ноги британским солдатским одеялом, чтобы согреться, поскольку к ночи в храме холодало.
Джош сел рядом с ней и обхватил плечи руками.
– Ты ведь должна отдыхать.
– Я и отдыхаю. Отдыхаю и наблюдаю.
– Наблюдаешь за наблюдателями? Она улыбнулась.
– Кто-то должен это делать. Не хочу, чтобы они считали…
– Что?
– Что мы ничего не знаем. Про них, про то, что они сотворили с нами, с нашей историей. Кроме того, тут есть какая-то сила. Она просто должна существовать, чтобы сотворить это Око и его уменьшенные копии по всей планете, чтобы расплавить двадцать тонн золота и превратить его в лужу на полу… Я не хочу, чтобы сюда явились Сейбл или Чингисхан и наложили на Око свои лапы. Если все пойдет худо, когда придут монголы, я встану в дверях с пистолетом.
– О Бисеза, ты такая сильная! Жаль, что я не такой, как ты.
– Не жалей. – Он держал ее за руку, очень крепко, но она не пыталась отстраниться. – Вот. – Она пошарила под одеялом и достала металлическую фляжку. – Выпей немного чаю.
Джош открыл фляжку и сделал глоток.
– Вкусно. Правда, молоко какое-то немножко… не настоящее.
– Это из моего спецпайка. Концентрированное и облученное. В американской армии военнослужащим дают одним суицидальные таблетки, а нам – чай. Я его берегла для особого случая. Разве может быть что-то более особое?
Джош отхлебнул еще чая. Он молчал – похоже, задумался о чем-то своем.
«Может быть, в конце концов сказывается шок, полученный за время после Разрыва? – встревожилась Бисеза. – На каждого из нас это подействовало по-своему».
Она спросила:
– С тобой все хорошо?
– Я просто вспомнил о доме. – Она понимающе кивнула.
– Мало кто из нас говорит теперь о доме, да?
– Наверное, потому, что это слишком болезненно.
– Но ты мне все же расскажи о своем доме, Джош. Расскажи о своей семье.
– Как журналист, я пошел по стопам отца. Он писал о войне между Северными и Южными штатами. – «Это было, – подсчитала в уме Бисеза, – для Джоша двадцать лет назад». – Его ранили, пуля угодила в бедро. Попала инфекция – через два года он умер. Мне было всего семь лет, – прошептал Джош. – Я спрашивал у него, почему он стал журналистом, а не пошел сражаться. Он мне отвечал, что кто-то должен наблюдать за происходящим и рассказывать об этом другим. А иначе получится так, будто бы ничего и не было. В общем, я ему поверил. Порой я отрицал тот факт, что отчасти моя жизнь была предопределена до моего рождения. Но я так думаю, что это не такая уж редкость.
– Ты у Александра спроси.
– Ну да… Моя мать еще жива. Или… была жива. Жаль, что я не могу сообщить ей, что со мной все в порядке.
– Может быть, она догадывается, что это так.
– Бис, я знаю, с кем бы ты была рядом, если бы…
– С моей малышкой, – прервала его Бисеза.
– Ты никогда не рассказывала мне о ее отце. Она пожала плечами.
– Один смазливый бездельник из моей части – представь себе Кейси, только без обаяния и понятий о личной гигиене. У нас завязался роман, и я забыла об осторожности. Выпили лишнего – что тут можно было поделать. Когда родилась Майра, Майк был… обескуражен. Он был не таким уж плохим парнем, но в то время мне это было уже безразлично. Мне нужна была дочь, а не он. А потом он погиб. – Бисеза почувствовала, как у нее защипало глаза, и она потерла их тыльной стороной ладони. – Я уезжала из дома на несколько месяцев. Я понимала, что провожу слишком мало времени с Майрой. Я все время давала себе обещания, что буду ей хорошей матерью, но никак не могла наладить свою жизнь. И вот теперь я застряла здесь, и мне надо сражаться с треклятым Чингисханом в то время, когда я хочу только одного: оказаться дома.
Джош прижал ладонь к ее щеке.
– Никто из нас не хочет этой войны, – сказал он. – Но по крайней мере мы с тобой есть друг у друга. И если я завтра погибну… Бис, скажи, ты веришь, что мы вернемся обратно? Что останемся живы, если время опять выкинет какой-то фортель?
– Нет. О, может быть, будет другая Бисеза Датт. Но это буду не я.
– Если так, то нам остались только эти мгновения, – прошептал он.
После этих слов все остальное стало неизбежно. Их губы встретились, она притянула его к себе, укрыла одеялом и стала раздевать. Он был нежен, не слишком ловок – почти девственник, но он прижался к ней с отчаянной и жадной страстью, и эта страсть эхом отозвалась в ней.
Она погрузилась в древнее неизбывное тепло мгновений слияния.
Но когда все было кончено, она сразу вспомнила про Майру и проверила, есть ли у нее чувство вины – так трогают языком сломанный зуб. Она обнаружила у себя внутри только пустоту – нечто вроде пространства, где когда-то находилась Майра, а теперь куда-то подевалась.
И еще: Бисеза ни на миг не забыла об Оке, зловеще висящем над ними, в котором они с Джошем отражались, будто насекомые, пришпиленные к его блестящей зеркальной поверхности.

К концу дня Александр, завершив жертвоприношения перед началом битвы, отдал приказ собрать войско. Десятки тысяч воинов выстроились перед стенами Вавилона в ярких туниках и с начищенными до блеска щитами. Ржали и били копытами лошади. Торжественным строем встали и несколько сотен британцев под командованием Гроува. Они держали винтовки наизготовку.
Александр вскочил на коня и проехал перед армией, обращаясь к воинам сильным чистым голосом, эхом отлетавшим от вавилонских крепостных стен. Не знай Бисеза о его ранении, ни за что бы не догадалась, что он нездоров. Она не понимала, что он говорит, но зато никаких сомнений не могло быть в том, что выкрикивали в ответ воины. Тысячи мечей со звоном ударялись о щиты, и звучал свирепый боевой клич македонян:
– A-la-la-la-la-lai!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47