Он участвовал в стольких боях, испытал так много страха, видел так много убитых товарищей, что не имел теперь никаких иллюзий относительно священности и неприкосновенности своей жизни. Он знал, что может погибнуть. Смерть была для Реда чем-то таким, с чем он смирился уже давно, поэтому он редко думал о том, что должно было произойти за пределами нескольких следующих минут.
Однако с некоторых пор его охватило какое-то интуитивное чувство тревоги, чувство, которое он никогда не выражал вслух. Оно не давало ему покоя. Пока не убили Хеннесси, Ред воспринимал смерть всех знакомых ему ребят как некое не имеющее особого значения отсутствие. Погибших людей просто больше не было рядом, как и разных старых друзей, которых отправили в госпиталь и которые так и не вернулись, или товарищей, которых перевели в другие части. Когда до него доходило известие о том, что знакомый ему парень убит или серьезно ранен, он воспринимал это известие с определенным интересом и даже немного переживал, но это было такое же чувство, какое человек испытывает, когда узнает, например, что его друг женился, или заработал, или потерял много денег, или чтонибудь еще в этом роде. Ред просто узнавал, что с кем-то, кого он знал, что-то случилось, и на этом дело кончалось. Смерть Хеннесси оказала на Реда совсем иное действие: она породила в нем какой-то тайный страх. Он становился явным, когда Ред вспоминал вещи, о которых говорил Хеннесси. В такие моменты Ред испытывал безграничный страх.
Когда-то Ред мог без боязни думать о предстоящем горячем бое, презирая все связанные с ним трудности и невзгоды, а также неизбежные потери. Но теперь мысль о смерти снова и снова порождала в нем ужас и страх.
— Знаешь что я тебе скажу, — обратился он к Вайману.
— Что?
— Ты бессилен что-нибудь изменить, поэтому лучше помалкивай.
Ваймана это обидело, и он замолчал. Реду стало жаль его. Он достал из кармана деформировавшуюся от жары плитку шоколада с прилипшими к ней соринками и табаком.
— Хочешь? — спросил он у Ваймана.
— Ага, спасибо.
Ночь ощущалась всеми чисто физически. В машине воцарилась тишина, никто не произносил ни слова, кроме случайного бормотания или ругательства, когда машина подскакивала на неровностях дороги. Все машины, конечно, шумели так, как должны шуметь грузовые машины на такой дорою: они скрипели и сотрясались, двигатели ревели, когда колеса буксовали в скрытых под грязью ямах, быстро вращающиеся в воде покрышки издавали режущие слух завывающие звуки. В целом же колонна машин издавала сложное попурри звуков и тонов, напоминавших постоянный монотонный рокот волн и бурунов у бортов быстро идущего судна. Этот унылый шум, да еще в темноте, оказывал на людей подавляющее действие.
Из-за тесноты сидеть в машине было неудобно, руки и ноги затекали, а изменить положение так, чтобы не побеспокоить соседа, было невозможно. Крофт настоял к тому же, чтобы все надели стальные каски. По лицу Реда с непривычки к тяжести на голове градом лил пот.
— Эта каска на голове все равно что мешок с песком, — пожаловался он Вайману.
— Наверное, нам сегодня туго придется, а? — спросил Вайман, ободренный его обращением.
Ред вздохнул, но подавил раздражение.
— Ничего страшного не будет, мальчик, — ответил он спокойно. — Постарайся только не навалить в штаны, а остальное все обойдется.
Вайман тихоиько засмеялся. Ред нравился ему, и поэтому он решил держаться около него. Машины остановились. Все сразу же задвигались, чтобы сменить положение и по возможности расправить затекшие конечности. Послышалось ворчание, ругательства. Люди терпеливо ждали дальнейших событий. Многих клонило ко сну; они с усилием удерживали склонявшуюся на грудь голову. Ночной воздух был так насыщен влагой, что мокрая одежда на солдатах не высыхала. Слабый ветерок не уменьшал духоты. Все чувствовали себя очень уставшими.
Гольдстейн начал беспокойно ерзать. После того как машины простояли без движения в течение пяти минут, он повернулся к Крофту и спросил:
— Сержант, можно я вылезу посмотрю, почему мы стоим.
— Сиди где сидишь, — ответил недовольным тоном Крофт. — Никто отсюда не вылезет. «Потеряться» хочешь?
Гольдстейн почувствовал, что краснеет.
— Я вовсе и не думал ни о чем таком, — тихо заметил он. — Просто я подумал, что, может быть, опасно так вот сидеть здесь, в то время как поблизости могут быть японцы. Откуда мы знаем, почему машины остановились?
Крофт зевнул и ответил Гольдстейну спокойным нравоучительным тоном:
— Слушай-ка, парень, впереди еще много такого, о чем тебе придется похлопотать. Поэтому, когда дело тебя не касается, сиди и молчи в тряпочку. Командовать взводом и без тебя кому найдется.
Несколько человек засмеялись. Голъдстейн обиделся. Он решил, что Крофт ему определенно не нравится, и начал размышлять над всем тем, что тот успел наговорить ему обидного за короткое время, пока он был во взводе.
Машины снова тронулись, прошли несколько сот ярдов на первой скорости и опять остановились. Галлахер громко выругался.
— В чем дело? Ты что, очень торопишься, что ли? — тихо спросил его Уилсон.
— Да уж лучше скорее прибыть на место, чем ползти как черепаха.
Машины постояли несколько минут и снова тронулись. Развернутая около дороги артиллерийская батарея вела огонь. Начала стрелять и еще одна, находившаяся где-то в нескольких милях впереди.
Солдаты молча прислушивались к шелесту пролетавших высоко пад головой снарядов. Где-то вдалеке застрекотал пулемет. Звук очередей был каким-то глубоким и пустым, как будто кто-то выбивал ковер. Мартинес снял каску и энергично растер голову: он чувствовал себя так, как будто по голове кто-то бил молотком. На артиллерийский огонь начала отвечать японская батарея, ее снаряды пролетали с невероятным завыванием и визгом. Где-то у горизонта вспыхнула ракета, и в машине теперь можно было различить отдельные фигуры. Лица людей сначала стали белыми, потом синими, как будто они смотрели друг на друга в темной, заполненной дымом комнате.
— Кажется, мы уже близко к передовой, — предположил кто-то.
Ракета погасла, на горизонте проступило бледное зарево.
— Что-то горит, — сказал Толио.
— Кажется, там идет жаркий бой, — тихо произнес Вайман, обращаясь к Реду.
— Просто они прощупывают друг друга, — успокоил тот. — Если сегодня начнется настоящий бой, шума будет несравненно больше.
После нескольких очередей пулемет смолк. Где-то шлепнулось несколько мин, послышались глухие лающие взрывы. Застрочил еще один пулемет, расположенный значительно дальше. Потом снова наступила тишина, и машины двинулись по темной, покрытой грязью дороге.
Через несколько минут они опять остановились. Какой-то солдат в задней части кузова попытался закурить сигарету.
— Сейчас же прекрати эти штучки, — сердито приказал Крофт.
Это был солдат из другого взвода. Он недовольно заворчал на Крофта:
— А кто ты такой, чтобы приказывать мне? Сколько можно терпеть? Я курить хочу.
— Сейчас же погаси сигарету, — повторил Крофт угрожающим тоном.
Поколебавшись несколько секунд, солдат повиновался и потушил прикуренную сигарету. Крофт был раздражен и нервничал. Не из-за страха, конечно, а просто из-за напряжения.
Ред обдумывал, стоит ли ему закурить. Он почти не разговаривал с Крофтом с тех пор, как они поссорились на берегу, и ему хотелось бросить сержанту вызов. Собственно, Ред был уверен, что не закурит, но пытался понять почему: то ли потому, что нельзя было нарушать маскировку, то ли потому, что боится Крофта. «Черт с ним, — решил он наконец, — у меня еще будет возможность поспорить с ним, и я докажу, кто прав, а кто нет. Надо просто выбрать подходящий момент».
Машины снова медленно поползли по дороге. Через несколько минут послышались чьи-то голоса, и машина со взводом Крофта свернула на какую-то тропу в джунглях. Тропа была очень узкая, машина продвигалась медленно, цепляясь за низко свисавшие ветви деревьев. Чтобы не оказаться исцарапанными, а то и просто стянутыми на землю, сидящим в машине пришлось низко нагнуться. Ред достал из-за пазухи несколько заскочивших туда листьев и поранил палец какой-то колючкой. Обтерев выступившую кровь о штанину, он начал искать свой рюкзак, который забросил куда-то, когда садился в машину. Ноги у него затекли, и он с трудом пытался разогнуть их.
— Не слезайте с машины, пока не будет приказа! — крикнул Крофт.
Пройдя некоторое расстояние, машины остановились. Из темноты вокруг них послышались приглушенные голоса. Стояла жуткая тишина. Солдаты переговаривались шепотом. Какой-то офицер постучал по борту машины и приказал:
— Вылезайте и держитесь все вместе.
Солдаты начали спрыгивать на землю. Их движения были медленными, неуверенными. Прыгали с пятифутовой высоты в темноту, не представляя себе, какой грунт под ногами.
— Откройте задний борт, — предложил кто-то громким голосом.
После разгрузки новое молчаливое ожидание. Машины медленно попятились назад, на дорогу, чтобы отправиться в следующий рейс.
— Есть ли среди вас офицеры? — спросил тот же человек, который приказал выходить из машины.
Некоторые из солдат захихикали.
— Прекратите смех! — приказал офицер. — Взводные сержанты, ко мне!
Крофт и сержант саперно-подрывного взвода подошли.
— Большинство моих солдат в следующей машине, — заявил сержант саперного взвода.
Офицер приказал ему собрать всех вместе. После минутного разговора с офицером Крофт возвратился к своему взводу и заявил:
— Нам придется ждать.
Солдаты медленно собрались вокруг едва различимого в темноте дерева.
— А где мы сейчас находимся? — поинтересовался Риджес.
— В штабе второго батальона, — ответил Крофт. — Какой же ты солдат: все это время работал на дороге, а теперь даже не знаешь, где находишься?
— Я работал, а не сидел сложа руки и не осматривал окрестности! — ответил Риджес, громко рассмеявшись.
Крофт приказал ему соблюдать тишину. Солдаты уселись вокруг дерева. Наступила тишина. В лесу, где-то на расстоянии примерно пятисот ярдов, раздался артиллерийский залп. На какой-то момент джунгли осветились ярким светом.
— А почему артиллерия так близко от нас? — поинтересовался Уилсон.
— Это рота огневой поддержки, — ответил ему кто-то.
— Только и знай: сиди на мокрой земле и жди, — сказал, глубоко вздохнув, Уилсон.
— По-моему, командование организовало все это дело очень неразумно, — заметил Гольдстейн тоном, явно указывавшим, что он хочет вызвать обсуждение действий начальства.
— Опять ты суешь свой нос куда не следует? — сердито оборвал его Крофт.
— Я просто выражаю свое мнение, — возразил Гольдстейн.
«Антисемит», — подумал он про себя о Крофте.
— Мнение! — передразнил его Крофт, презрительно сплюнув на землю. — Свое мнение выражают только болтливые бабы!
— Эй, Гольдстейн, может, устроить тебе трибуну? — насмешливо спросил Галлахер.
— Можно подумать, что ты всем доволен, — робко возразил Гольдстейн.
— Брось ты эту чепуху! — воскликнул Галлахер после короткой паузы. — Тебе что, фаршированной рыбки захотелось?
Снова застрекотал пулемет. В ночной тиши казалось, что он где-то совсем близко.
— Мне не нравится твоя манера говорить со мной, — заявил Гольдстейн.
— Знаешь что, пошел-ка ты к чертовой матери! — не унимался Галлахер. — Иди сходи в кусты, посиди, а не то наложишь в штаны.
— Я не позволю так разговаривать со мной, — возразил Гольдстейн дрожащим голосом.
Насмешки Галлахера возмущали Гольдстейна до глубины души.
Мысль о драке с Галлахером была ему противна, и в то же время он считал, что должен решиться на нее. Эти идиоты только и знают, что кулаками размахивать.
В спор вмешался Ред; ему никогда не нравились бурные проявления страстей.
— Тихо, тихо, — проворчал он. — Через какие-нибудь минуты появятся япошки, и у вас будет с кем подраться. Драка из-за армии, ха! Что касается меня, то я считаю, что порядка в ней нет с тех пор, как посадили на коня Вашингтона.
— Ты не прав, Ред, — вмешался Толио. — Нельзя так говорить о Джордже Вашингтоне.
— Да ты самый настоящий бойскаут, Толио! — сказал Ред насмешливо, хлопнув рукой по колену. — Не допустишь, чтобы осквернили наш флаг, да?
Толио вспомнил о прочитанной когда-то книге под названием «Человек без родины». «Ред совсем как герой этой книги», — решил он про себя.
— Я считаю, что есть такие вещи, над которыми смеяться стыдно, — заметил он сердито.
— Знаешь что я скажу тебе, паренек? — насмешливо спросил Ред.
Толио знал, что Ред намерен зло пошутить над ним, но не удержался и спросил:
— Что?
— Единственное, что плохо в нашей армии, так это то, что она никогда не проигрывала войны.
— Ты что же, полагаешь, что мы должны проиграть эту войну? — удивился Толио.
Ред а как прорвало:
— А что, по-твоему, я должен иметь против этих проклятых японцев? Ты думаешь, я опечалюсь, если они удержат вот эти джунгли? А какая мне польза от того, что Каммингс получит еще одну звезду на погоны?
— А что генерал Каммингс? Он хороший человек, — вмешался Мартинес.
— Хороших офицеров не бывает вообще, — убежденно заявил Ред. — Они просто аристократы. По крайней мере считают себя аристократами. А генерал Каммингс ничем не лучше меня. В уборной после него пахнет так же, как и после меня.
Начав говорить шепотом, все спорили теперь почти в полный голос. Крофту разговор явно не нравился, и он приказал:
— Прекратите болтовню.
Гольдстейна все еще трясло от возбуждения. Чувство обиды было столь велико, что на глазах у него появились слезы. Вмешательство Реда еще больше расстроило его, он чувствовал, что сейчас ввяжется в спор. Гольдстейну неудержимо хотелось ответить Галлахеру, но он боялся, что, как только откроет рот, сразу же неудержимо расплачется, как маленький ребенок. Поэтому он молчал и изо всех сил старался успокоиться.
К ним подошел солдат.
— Это разведывательный взвод? — спросил он.
— Да, — ответил Крофт.
— Следуйте за мной.
Собрав вещи, солдаты один за другим начали двигаться сквозь темноту, едва различая впереди идущего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105