– Для того чтобы дать наркоз, надо было ввести трубку, а Королев не мог широко открыть рот. У него были переломы двух челюстей...
– У Сергея Павловича были сломаны челюсти? – спросил я жену Королева, Нину Ивановну.
– Он никогда не упоминал об этом, – ответила она задумчиво. – Он действительно не мог широко открыть рот, и я припоминаю: когда ему предстояло идти к зубному врачу, он всегда нервничал...
Королев пишет ясно: «следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам». Но доказать, что Николай Михайлович Шестаков сломал челюсти Сергею Павловичу Королеву, я не могу. К сожалению, никто этого уже не сможет доказать. Даже доказать, что ударил, – нельзя. Что просто толкнул. Вновь повторю: я ничего не могу доказать, нет в природе этих доказательств. Я могу лишь попытаться увидеть.
Днём после ареста Сергея Ксана поехала в приемную НКВД на Кузнецкий мост. На вопрос, в чем конкретно обвиняют мужа, младший лейтенант, поворошив бумаги, ответил коротко:
– Арестован. Ведется следствие...
Когда она вернулась домой, позвонила свекровь, начала спрашивать что-то о Наташе...
– Мария Николаевна! Сергея больше нет! – крикнула Ксана, бросила трубку и, упав на диван, завыла, давясь слезами.
Это были ее первые слезы с того мига, как Сергея увели.
Когда Мария Николаевна примчалась на Конюшковскую, дверь в квартиру оказалась не заперта, в прихожей была разбросана марля, бинты, какие-то пузырьки (при обыске растрясли домашнюю аптеку), и она подумала, что с Сергеем случилось что-то страшное.
– Умер? – спросила она спокойно, входя в комнату.
– Нет, арестован НКВД.
– Ну, слава богу!
– Вы с ума сошли!!
– Но ведь он жив!!!
Вечером приехали старики Винцентини. Начался большой семейный совет. Макс сказал дочке:
– Если ты начнешь хлопотать, тебя тоже посадят.
– Хлопотать надо обязательно! – Мария Николаевна была воплощением деятельной энергии, – Я пойду в НКВД и напишу письмо Сталину!
В НКВД ее не пустили, а письмо Сталину она действительно написала. Может быть, оно до сих пор лежит в сталинских архивах, хотя невозможно представить себе такой архив, который вместил бы все письма к Сталину. Ответа, разумеется, не получила, но энергия ее не иссякла. Через некоторое время Мария Николаевна посылает Сталину телеграмму. Пройдя по Великому Кольцу Жалоб, телеграмма эта осела в архивах прокуратуры. Своеобразный документ эпохи:

«Москва. Кремль. Сталину. Дополнительно моему письму 15 июля сего года делу сына Королева Сергея Павловича, работавшего институте номер 3 НКОП арестованного органами НКВД 27 июня сего года. Убедительно прошу срочно ознакомиться письмом. Сын мой недавно раненый с сотрясением мозга исполнении служебных обязанностей находится условиях заключения, каковые смертельно отразятся его здоровье. Умоляю спасении единственного сына молодого талантливого специалиста инженера ракетчика и летчика, принять неотложные меры расследования дела. Мать Королева Мария Баланина. Москва, Октябрьская, 38, кв. 236. 22 июля 1938 года».

Счастье наше в том, что чем дальше будет отодвигаться то время, когда Сергей Павлович Королев сидел в камере сегодня уже не существующей тюрьмы, тем меньше сможем мы понять его, вникнуть в суть его переживаний, уяснить себе психологию его поведения. Да, это счастье, что нам, годящимся Королеву в дети и внуки, сделать это трудно, и, дай Бог, чтобы детям внуков наших это стало совсем невозможно. Почти уверен, что ход моих размышлений по этому поводу неверен и приблизителен, но ведь берем же мы на себя смелость говорить о непреклонности воли Галилея или Бруно, выстраивать их внутренние монологи, проникать в тайники сомнений людей, отделенных от нас веками. А Королев – наш современник...
Интересовался ли он политикой? По свидетельству всех (их десятки) людей, знавших его в те годы, не интересовался. Он видел, как круто изменила революция жизнь страны, и приветствовал эти изменения. Он видел, что индустриализация, прогресс техники, развитие науки, иными словами, реальное воплощение политики совпадает с его личными устремлениями. У него не было никаких счетов с Советской властью: у его родителей не отнимали недвижимость или золото, потому что ни недвижимости, ни золота не было. Не выселяли из особняка, потому что особняка тоже не было. Не раскулачивали, не уплотняли, не высылали, короче – его никак не угнетали. В то же время и льгот каких-либо тоже не было. Он не чувствовал себя чем-то кому-то обязанным. Никто его не толкал, не выдвигал, скорее осаживали, и если он чего-то достиг к тридцати двум годам, то, кроме самого себя, говорить «спасибо» было некому. Он не был ни притеснен, ни обласкан и, может быть, еще и поэтому мало интересовался политической жизнью, до крайнего предела раскалившейся внутрипартийной борьбой. Откровенно сказать, он, по образу мыслей своих, – законченный технарь, искренне не понимал, как всем этим можно всерьез интересоваться. Он не очень вникал в разногласия Троцкого со Сталиным, или Тухачевского с Орджоникидзе, споры эти интересовали его лишь в той степени, в какой эти люди могли ускорять или тормозить его дело, которое волновало его в миллион раз больше, чем заботы всех политиков мира вместе взятых. У него действительно не было за душой ничего, кроме постоянного желания добиться совершенства в любимом деле. Построй он тогда ракету, которую он построил через двадцать лет... Впрочем, даже ту, которую он построил через десять, – и она встала бы тогда в один ряд с перелетами через полюс, метрополитеном, песнями Дунаевского, палаткой Папанина, с Магнитогорским комбинатом, «Тихим Доном», костромскими буренками-рекордистками, – со всем лучшим, что было создано в нашей стране ее гражданами, создано их умом, талантом и трудом, но приписывалось лишь гениальным предначертаниям одного человека, пополняя ларец исторических свершений великого вождя всех времен и народов. Королев еще не успел сделать свой взнос. Впрочем, даже если бы и успел, это вовсе не означало бы, что колесо его жизни минует катастрофическую колею. Слава Мейерхольда или Туполева ушла за границы страны, и что? Да объяви тогда, что в сплоченный коллектив папанинцев затесался матерый японский шпион, скажем, Кренкель – никто бы не удивился... Моментально бы заклеймили...
Но не будем фантазировать. Будем размышлять о том, что известно. Известно, например, что Королев, как и большинство его коллег по РНИИ, жил довольно изолированно. В самых общих чертах представляли себе, как рождаются колхозы, как возводятся великие стройки. Что им говорили по радио, о чем они читали в газетах, то они и знали. И если Сталин, который уже в середине 30-х годов становится «гениальным», которого очень умный человек – Тухачевский – называет «великим», если этот «гениальный», «великий» политик утверждает, что по мере роста и укрепления страны классовая борьба будет ожесточаться, то как можно ему не верить?! Королев всегда с большим уважением относился к специалистам, а в этом вопросе Сталин был для него как раз авторитетным специалистом. А потом – денно и нощно – по радио, в газетах: Сталин прав, прав, прав! И думаешь: да все, наверное, не так просто, как казалось раньше. То, что враги Советской власти существуют, – это никому и доказывать не надо, это всякому ясно. Другое дело, что распознать их действительно трудно. Но распознают! Припирают к стенке! И они сознаются! Сами сознаются!! Кто бы мог поверить, что Тухачевский – глава антисоветского заговора? Генерал армии А.В.Горбатов в своих мемуарах пишет: «В конце концов, перебрав различные объяснения, я остановился на самом ходком в то время: „Как волка ни корми, он все в лес смотрит“. Этот вывод имел кажущееся основание в том, что М.Н. Тухачевский и некоторые другие лица, вместе с ним арестованные, происходили из состоятельных семей, были офицерами царской армии... „Очевидно, – говорили тогда многие, строя догадки, – во время поездок за границу в командировки или на лечение они попали в сети иностранных разведок“.
Разве расстреляли бы таких высоких военачальников, если бы не было за ними никаких грехов, да еще сейчас, когда так много говорят о грядущей войне, сейчас, после Испании?! Ну не будет же Сталин рубить сук, на котором сидит! Значит, были грехи и немалые...
А Клейменов с Лангемаком? Герои гражданской войны? Тухачевский с Блюхером тоже герои. Ведь Клейменов действительно жил в Берлине. Могли его там завербовать? А почему не могли? Лангемак был белым офицером, кто ему в душу влезет? И здесь из глубин сознания всплывала самая страшная, миллионы людей сгубившая своим глубоким гражданским наркозом формула: «ПРОСТО ТАК У НАС НЕ САЖАЮТ!» А давайте-ка разберемся. Разве не мешали Клейменов и Лангемак ему, Королеву, развивать жидкостные ракеты, строить ракетоплан, т.е. именно те объекты, которые (по мнению Королева!) представляют огромную ценность для обороны страны? Разве не тормозили они его работы, не вставляли ему палки в колеса? Но ведь он-то точно не враг народа! И если они ему мешали, то враги они! Если они оговорили его, втянули в свою шайку, посадили за решетку, значит, они вдвойне враги!..
Стоп! Стоп! Стоп!! Так нельзя! Нельзя!! Да, они не соглашались с ним, спорили, всегда старались протолкнуть свои реактивные снаряды впереди его ракетоплана, не верили в жидкий кислород и крылатые ракеты, но ведь техническая близорукость и предательство – это все-таки не одно и то же. И, объективно говоря, у них ведь получались неплохие реактивные снаряды, вне зависимости от того, нравятся они ему или не нравятся. Но если они не враги народа, зачем же они втянули его в эту кровавую историю?! Ведь они же знали, что он не вредитель, знали, что ни в какой антисоветской организации он не состоит, и втянули! Но ведь об их показаниях только говорят, а самих документов не показывают. А если этих показаний не было? Но и другое возможно: показания есть, но даны они под пыткой. Тогда все, вся жизнь теперь сужается до одного единственного, обязательного условия всего его существования: не назвать никого, не утопить других людей. На иную доблесть сил уже не хватит...
Пройдет много дней и ночей на нарах теплушек, в камерах пересылок, в палатках далекой Колымы, много долгих дней и ночей подневольного рабского труда на заводах и в шарагах Москвы, Омска, Казани, прежде чем сквозняки эпохи рассеют дым сталинского ладана в его голове, прежде чем рассосется зловонная жижа подозрительности ко всем и ко всему в его сердце, прежде чем сквозь мутное и кривое стекло искаженной истории сумеют глаза его разглядеть истинные лица своих товарищей и он осознает себя участником одной из величайших трагедий в истории человечества.
Королев Сергей Павлович обвинялся в деяниях весьма серьезных, а сказать точнее – в преступлениях, обозначенных в статье 58, пунктах 7 и 11 Уголовного кодекса Российской Федерации. О страшной 58-й статье в нашей стране сегодня слышали все, но именно слышали, а толком о ней мало кто знает и узнать трудно: в современном Уголовном кодексе ее нет. А статья и пункты эти – страшные, беспросветные.
Пункт 7 – это «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенной в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, влекут за собой высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества».
Пункт 11 еще страшнее: «всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке и совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения преступлений, предусмотренных настоящей главой».
Столь подробное цитирование старого Уголовного кодекса умышленно: прочитав все это, острее можно представить себе состояние совершенно невинного человека, которого во всех этих злодействах обвиняют. Как должен был закричать тот же Королев: «Помилуйте, но какое ко мне все это имеет отношение?! Какую промышленность или кредитную систему я подрывал, в интересах каких капиталистических организаций действовал, какие преступления подготавливал?!» Задача следователя и состояла (помимо получения признания) в доказательстве того, что конкретные действия арестованного как раз «подпадают» под данные пункты статьи. А поскольку сформулированы они с такой широтой, что охватывали все сферы деятельности любого работающего человека, сделать это при желании и даже минимальных навыках было совсем не трудно. В чем же конкретно обвинялся Королев?
Первое и главное: он – член контрреволюционной вредительской организации. Это доказывается показаниями Клейменова, Лангемака и Глушко. Никаких документов, никаких вещественных доказательств, ничего, кроме расплетающихся подписей трех до полусмерти забитых людей.
По этому поводу Королев писал: «... я никогда нигде и ни в какой антисоветской контрреволюционной организации не состоял и ничего об этом не знал и не слыхал. Мне 32 года, отца моего, учителя в городе Житомире, я лишился 3-х лет от роду. Мать моя и сейчас учительница в Дзержинском районе Москвы. Я вырос при Советской власти и ею воспитан. Все, что я имел в жизни, мне дала партия Ленина-Сталина и Советская власть. Всегда, всюду и во всем я был предан генеральной линии партии, Советской власти и Советской Родине».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188