– С собакой? – встрепенулся Хрущев. – А что? Здорово! Представляешь, Анастас, собака в космосе, а? Это годится! Давайте собаку! Но к празднику! Договорились, Сергей Павлович, а? Можете просить все, что хотите, но к празднику, договорились? – Хрущев расхохотался.
– Будем стараться, Никита Сергеевич, – улыбнулся Королев.
Королев как хороший инженер знал, что сделать и запустить спутник с собакой за месяц – невозможно, даже если люди будут весь месяц работать круглосуточно. Но он знал, что сделать его придется, и он его сделает.
Над простейшим моим вопросом, когда же врачи начали работу по подготовке полета человека в космос, профессор Яздовский задержался неожиданно долго. Потом ответил:
– Думаю, что подготовка к полету Юры началась примерно за 12 лет до его старта...
12 лет... Гжатский школьник Юраша (так называла его мама) Гагарин не мог знать, сколь важное для него совещание состоялось в красивом особняке на Ленинском проспекте Москвы. В кабинете президента Академии наук СССР Сергея Ивановича Вавилова сидели Сергей Павлович Королев и Владимир Иванович Яздовский. Сначала говорили в основном Вавилов с Королевым – о развитии нынешней ракетной техники: до каких высот уже возможно добраться, о том, какую аппаратуру в первую очередь надо поднять в стратосферу и как ее оттуда вернуть.
Вавилов давно интересовался небом. Конечно, интересы у них с Королевым были разные. Вавилову хотелось узнать, что там, в стратосфере и выше, есть и чего нет, понять природу в общем-то тончайшего в межпланетных масштабах слоя вещества на границе Земли и космоса, а если быть уж совсем точным, более всего интересовали его – одного из крупнейших в мире специалистов – оптические свойства этого слоя. У Королева была другая цель. Королеву хотелось там летать. Но эти интересы были связаны, даже закольцованы: нельзя было понять природу стратосферы, не попав туда, и нельзя было попасть туда, не узнав этой природы. Требовалось совместное последовательное движение вперед. Это хорошо понимал и президент, и Главный конструктор.
– А вас, Владимир Иванович, мы просим возглавить биологические исследования, – Вавилов обернулся к Яздовскому. – Вероятно, вам понадобится помощь различных учреждений биологического и медицинского профиля. Андрей Николаевич Туполев рассказывал, что вы хорошо умеете организовывать исследования как раз в условиях реального полета. Подберите людей, заказывайте аппаратуру. В средствах обещаю особенно вас не стеснять. И давайте начинать...
Сергей Иванович неторопливо проводил гостей до приемной. Он никогда никуда не торопился, а потому никогда не опаздывал и успевал сделать больше людей торопящихся.
Когда происходила эта встреча, Яздовскому было 36 лет. К этому времени он, старший сын бывшего коллежского асессора ашхабадского таможенного чиновника VIII класса, не без труда (сын служащего) поступил, а затем накануне войны со Сталинской стипендией закончил Ташкентский мединститут и всю войну – «от звонка до звонка» – прошел вместе с летчиками 4-го Украинского и Прибалтийского фронтов дивизионным врачом. И после войны, не сняв погон, переведен был в Москву, в Институт авиационной медицины. Работал очень напористо, участвовал в испытаниях разной авиационной техники и был замечен Туполевым. Андрей Николаевич и свел его с Королевым.
Начав еще с времен Фау-2 осуществление научной программы физиков (см. главу 45), Королев параллельно проводил и биологические пуски. Профессор В.Н.Чернов, доктор медицинских наук В.И.Яковлев и их сотрудники первые биологические исследования на ракетах начали еще в 1949 году. В декабре следующего года эта программа обсуждалась на совместной сессии АН и АМН СССР. Возник спор: кого пускать? Одни предлагали начинать с мышей, крыс и другой лабораторной мелочи (бедные мухи дрозофилы, вся вина которых заключалась в быстром размножении, что позволяло скорее проследить за передачей наследственной информации, были тогда изгнаны отовсюду Т.Д. Лысенко и его единомышленниками, и даже вспоминать о них считалось научным хулиганством), другие настаивали на опытах с собаками. Бесспорно были хороши обезьяны – как никак «ближайшие родственники» человека, но обезьяны трудно поддаются дрессировке, склонны к простудам и разным хворям, начинают очень волноваться в непривычных условиях, могут датчики с себя сорвать. Тогда на сессии кинологи (так по-ученому называют собачников) во главе с директором Института авиационной медицины Алексеем Васильевичем Покровским и Владимиром Ивановичем Яздовским в спорах этих победили. Поддержал их и академик Анатолий Аркадьевич Благонравов, которого Вавилов, никогда ничего не забывающий, рекомендовал председателем Государственной комиссии по организации и проведению полетов животных на ракетах. К работе этой со стороны Академии наук были привлечены также Н.М.Сисакян (будущий академик и ученый секретарь АН СССР) и В.Н.Черниговский (тоже будущий академик и хозяин павловских Колтушей).
Королев, прекрасно понимающий, как важны для его перспективных разработок эти эксперименты, торопил медиков, интересовался, нашли ли нужных собак и как их собираются тренировать. Яздовский делился с ним своими заботами. Ведь дело-то действительно было непростое. Ракетчики просили, чтобы собаки были небольшие, килограммов по шесть-семь. Маленькие собаки чаще всего – домашние животные, довольно изнеженные, прихотливые к пище. В этом смысле обыкновенная дворняжка имела преимущества перед болонками, тойтерьерами или таксами. Дворняжки были не глупее, но заведомо выносливее. Из «дворян» предпочитали выбирать самок – к ним легче было приспособить ассенизационное устройство.
Требовался отбор и по масти. Предпочтение отдавалось беленьким сучкам – это была просьба специалистов по кино-, фото– и телеаппаратуре. Из светленьких потом отбирали по здоровью, нраву, реакциям. Решено было запускать по две собаки в одном контейнере: реакция одной могла быть чисто индивидуальной, а результаты хотелось получить наиболее объективные. Стали подбирать животных, наиболее совместимых по нраву. После всех этих многоразовых просеиваний, обмеров, взвешиваний, пытливых наблюдений во время, казалось бы, невинных прогулок на каждого четвероногого кандидата в стратонавты завели карту и только тогда приступили к тренировкам: держали в барокамерах, крутили на центрифугах, трясли на вибростендах. Началась истинно «собачья» жизнь, одна отрада – кормили хорошо. Королев прислал в Институт авиационной медицины настоящий ракетный контейнер, и теперь надо было добиться главного: посаженная в него собака должна была чувствовать себя как дома – все вокруг привычно, никаких поводов к волнению нет.
В середине июня 1951 года Яздовский, Покровский, их помощники – Виталий Иванович Попов и Александр Дмитриевич Серяпин – с целой псарней дворняжек прибыли в Капустин Яр. В одном письме к Нине Ивановне Королев писал, что гулял с Дезиком и Цыганом – двумя «космическими» собачками. Их старт состоялся ранним утром 22 июня 1951 года. Впервые в истории крупные животные поднялись на ракете на высоту около 100 километров. И примерно минут через 15 плавно опустились на парашюте неподалеку от стартовой площадки. И хотя договаривались заранее: «Товарищи! Важнейший эксперимент! После приземления все остаются на местах, к контейнеру допускаются только врачи!», хотя договаривались многократно и все высокие начальники из разных министерств и академий сами убежденно кивали при этом головами, эти же начальники первыми все соглашения и нарушили, благо у них были автомобили. Столь велико было это искреннее, по-человечески понятное и простительное нетерпение людей, желавших убедиться: все хорошо, живы эти дворняжки, не зря ночей не спали, что и осудить их за нарушение договора у медиков рука не поднялась. Окружив контейнер плотным кольцом, заглядывали в иллюминатор и кричали радостно: «Живы! Живы! Лают!..»
Попов и Серяпин открыли люк, отсоединили штекеры системы регистрации физиологических функций и параметров среды, выключили регенераторы воздуха и, наконец, вытащили Дезика и Цыгана. Собаки весело забегали, ласкались к врачам.
– Условно-рефлекторные связи сохранились, – сказал кто-то из физиологов за спиной Королева.
«Черт с ними, со связями, потом разберемся, – подумал он. – Пока важно, что живы. Живы!..»
По плану намечено было провести шесть пусков. Не все шло удачно. Полетевший вторично Дезик и его напарница Лиса погибли во время второго полета. В результате вибраций что-то сломалось в барореле и оно не ввело парашютную систему. Контейнер разбился при ударе о землю. Королев очень горевал. Благонравов приказал Цыгана – напарника Дезика по первому полету – больше не запускать, а когда в начале сентября уезжали в Москву, забрал его к себе домой. Я видел Цыгана в квартире Анатолия Аркадьевича на Садово-Спасской, но не знал, какой он знаменитый, и, помню еще подумал: где же это академик откопал такого беспородного пса?..
В то лето погибли четыре собаки. Несовершенство техники погубило их. Жалко – добрые, славные псы. А что делать? Ведь надо же было пройти этот этап. Не людьми же рисковать. Погибая, собаки спасали человеческие жизни. За это академик Павлов поставил им памятник. Тем, которые погибали в его лабораториях. И этим – разведчикам стратосферы. И будущим, которые не вернутся из космоса...
Случались на полигоне и курьезы. Пес Смелый не оправдал клички: сумел открыть клетку и удрал в степь. Его искали, не нашли и решили срочно готовить ему замену, но тут он сам пришел «с повинной». Перед последним пуском буквально за считанные часы до старта вырвался и убежал Рожок. Яздовский был в полной панике, но вдруг его осенило: в ракету посадили ЗИБа – Запасного Исчезнувшего Бобика. А на самом деле был он никакой не запасной, а обычный уличный пес, ни о каком полете в стратосферу не помышлявший, тренировок не ведавший, эдакий баловень случая: слетал и баста! И ведь отлично слетал, все его хвалили потом, и ласкали, и кормили разной вкуснятиной. В таком вынужденном эксперименте открылся свой смысл: значит, и неподготовленная собака может справиться со всеми этими стрессами без особого труда...
Старты 1951 года были началом обширной многолетней программы. Наряду с собаками в экспериментах использовались мыши, крысы, морские свинки, «реабилитированные» мухи-дрозофилы, бактерии, фаги, тканиевые препараты. Кроме того, грибы, семена и проростки пшеницы, гороха, кукурузы, лука и других растений. Что же касается собак, то в 1953-1956 годах они летали в специально сконструированных скафандрах и катапультировались в них на высоте около 80 километров. Параллельно совершенствовалась конструкция герметических кабин, росла высота подъема ракет: от 100 километров к 200 и выше – к 450. Стало уже более или менее ясно, что шумы и вибрации лежат в пределах вполне переносимых, тем более если время действия их измеряется всего несколькими минутами, что перегрузки можно перехитрить, т.е. проблема эта тоже решаемая. Но невесомость... Продолжительность невесомости во время ракетных пусков на большие высоты достигала уже девяти минут. Однако в космическом полете счет пойдет уже не на минуты, а на часы и дни (сегодня – месяцы, завтра – годы, послезавтра – десятилетия). Что таит в себе длительная невесомость? Вертикальные старты не могли ответить на этот вопрос. Поэтому биоспутник планировался Королевым в числе самых первых.
Идея посылки собаки в космос накануне 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции невероятно увлекла Никиту Сергеевича Хрущева, ни на день не забывал он об этой собаке и правой своей руке – второму человеку в государстве – Фролу Романовичу Козлову приказал докладывать ему постоянно о ходе дела.
Уже на следующий день после разговора Хрущева с Королевым Козлов собрал широкое совещание: Рябиков, Пашков, Мрыкин и многие ведущие технари: Королев, Пилюгин, Рязанский, Бармин, телеметрист Богомолов, Бушуев, на которого Королев наваливал теперь в ОКБ всю космическую программу.
Сергей Павлович предложил для ускорения работы упростить конструкцию, не отделять контейнер с собакой от ракеты.
– Кроме простоты, – сказал Главный, – это позволит нам отводить часть тепла по металлу конструкции и поможет предохранить животное от перегрева... Все согласились, что так и следует сделать.
– Только к празднику надо успеть обязательно, – очень серьезно сказал Фрол Романович, которому было совершенно безразлично, как будут отводить тепло, и который готов был вообще его не отводить, лишь бы поспеть к назначенному Хрущевым сроку. Он представил себе на миг, что запуск не состоится, представил себе горящее гневом лицо Никиты и повторил: – К празднику надо успеть обязательно, – горестная складка на лбу выдавала его озабоченность.
Все закивали тоже с очень серьезными лицами...
Биоспутник делался не на пустом месте. Обдумывали его давно. Был опыт по созданию собачьих контейнеров и регистрирующей аппаратуры. Королев сразу сообразил, что для нового спутника можно использовать штампы, на которых делали полусферы для ПС. Просто теперь между этими полусферами надо сделать цилиндрическую вставку. Вот вам уже выигрыш во времени, и немалый. Яздовский утверждал, что у него в институте уже есть оттренированные собаки. Контейнер и всю систему жизнеобеспечения для них делали в КБ Семена Михайловича Алексеева, специалиста по высотным (космических тогда не было) скафандрам, – того самого, который устроил в 1944 году зеку Королеву поездку в город Горький. В СКВ «Биофизприбор» в Ленинграде придумали «космическую кормушку» для собаки. Сигналы с датчиков на теле животного преобразовывались и передавались по радио с помощью аппаратуры, созданной в лаборатории МЭИ, которой руководил Алексей Федорович Богомолов. Конечно, Королев был душой всего дела, вокруг него, как планеты вокруг светила, вращались все эти и многие другие смежники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188