— В то время ты был под мухой.— Вот именно. Какое право имеет пьяница и закоренелый преступник мечтать о богине?Я смотрел на бедолагу, и сердце моё обливалось кровью.— Послушай, старина, а ты не преувеличиваешь? — спросил я. — Все, кто получает достойное воспитание, веселятся от души в ночь после регаты, и лучшие из нас имели неприятности с законом.Он покачал головой.— Не утешай меня, Берти. Это очень благородно с твоей стороны, но слова ничего не изменят. Нет, я могу лишь поклоняться ей издали. Когда я вижу её, мной овладевает странное оцепенение. Язык мой словно прилипает к гортани. Я так же не могу сделать ей предложение, как… Войдите! — крикнул он.Только бедняга немного разговорился, как ему помешал стук в дверь. Вернее, не стук, а удар, причём весьма сильный. В комнату вошёл дородный, важного вида деятель с пронзительным взглядом, римским носом и высокими скулами. Властный тип, вот как я бы его назвал. Мне не понравился его воротничок, а Дживз наверняка неодобрительно отнёсся бы к его мешковатым штанам, но тем не менее вид у него был властный. В нём чувствовалась непреодолимая сила, совсем как в полисмене-регулировщике.— А, Сипперли! — сказал он.Старина Сиппи разволновался, дальше некуда. Он вскочил с кресла и встал по стойке смирно, закатив глаза.— Садитесь, Сипперли, — милостиво разрешил регулировщик. Я не произвёл на него ни малейшего впечатления. Бросив на меня пронзительный взгляд и пошевелив носом, он раз и навсегда позабыл о существовании Бертрама. — Я принес вам ещё одно — ха! — приношение на алтарь искусства. Прочтёте мою статью, как только освободитесь, мой мальчик.— Да, сэр, — сказал Сиппи.— Думаю, вы получите огромное удовольствие. Но я вот на что хотел обратить ваше внимание: мою новую статью следует поместить на более достойное место, чем предыдущую. Я, конечно, понимаю, что в еженедельнике это сделать нелегко, но мне совсем не нравится, когда мой труд печатают вместе с рекламой всяких там увеселительных заведений. — Он на мгновение умолк, и в его глазах появился угрожающий блеск. — Вы ведь учтёте моё пожелание, Сипперли?— Да, сэр.— Очень вам обязан, мой мальчик, — снисходительно произнёс регулировщик, благодушно улыбаясь. — Вы должны простить меня за настойчивость. Я никогда в жизни не стану диктовать издателю, как надо — ха! — издавать, но… Это всё, Сипперли. До свидания. Я зайду узнать о вашем решении завтра в три часа пополудни.Он удалился, оставив после себя дыру в воздухе размером примерно десять на шесть футов. Когда, по моим подсчётам, дыра затянулась, я уселся на стул и спросил:— Что это было?Внезапно мне показалось, что старина Сиппи спятил. Он поднял руки над головой, затем вцепился себе в волосы, изо всех сил пнул стол ногой и повалился в кресло.— Будь он проклят! — воскликнул бедолага. — О боже, сделай так, чтобы по дороге в церковь он поскользнулся на банановой кожуре и вывихнул обе лодыжки!— Кто он такой?— О боже, сделай так, чтобы он осип и не смог больше сказать ни слова!— Да, но кто он такой?— Директор моей школы.— Знаешь, старина, может, тебе лучше…— Директор школы, в которой я учился, — поправился Сиппи и смущённо на меня посмотрел. — О, господи! Ты хоть понимаешь, как я влип?— По правде говоря, не очень.Сиппи вскочил с кресла и забегал по комнате.— Что ты чувствуешь, — спросил он, — встречаясь с директором школы, в которой ты учился?— Я с ним не встречаюсь. Он давно умер.— Тогда я скажу тебе, что чувствую я. Мне кажется, я снова стал учеником, и учитель вытурил меня из класса за учинённые мной беспорядки. Однажды так и случилось, Берти, и я не забыл об этом до сих пор. Словно вчера помню, как я стучу в дверь кабинета старика Уотербери и слышу: «Войдите», напоминающее рык льва при встрече с первыми христианами; а затем я вхожу и останавливаюсь перед ним и объясняю, за что меня выгнали, переминаясь с ноги на ногу, и наклоняюсь, ожидая целую вечность, и получаю шесть смачных ударов по одному месту тростью, жалящей хуже гадюки. И когда сейчас я вижу Уотербери, моя старая рана начинает ныть, и я могу лишь сказать ему «Да, сэр» или «Нет, сэр», чувствуя себя при этом четырнадцатилетним мальчишкой.Теперь я разобрался, что к чему. Беда таких парней, как Сиппи, занимающихся писаниной и всем прочим, заключается в том, что они обладают артистическим темпераментом и поэтому могут упасть духом в любую секунду.— Он заваливает меня статьями вроде «Школы в старых монастырях» или «Малоизученные выражения Тацита» и требует, чтобы я напечатал эту дребедень, а у меня не хватает силы воли ему отказать. При этом считается, что мой еженедельник должен служить интересам высшего общества.— Ты должен быть твёрд, Сиппи. Твёрд и непреклонен, старина.— Не могу. Рядом с ним я чувствую себя изжёванной промокашкой. Когда он смотрит на меня, выставив нос, моя душа уходит в пятки и я снова становлюсь школьником. Он меня просто преследует, Берти. И как только владелец «Мейферского вестника» обнаружит в газете хоть одну такую статью, он справедливо решит, что я свихнулся, и уволит меня в ту же секунду.Я задумался. Проблема была не из лёгких.— А что, если?… — предложил я.— Ничего не выйдет.— А жаль, — произнёс я со вздохом.
* * *
— Дживз, — сказал я, вернувшись домой — напряги свой ум.— Сэр?— Тебе придётся пошевелить мозгами. Дело необычайно сложное. Ты когда-нибудь слышал о мисс Гвендолен Мун?— Поэтессе, написавшей «Осенние листья», «Это было в Англии в июне» и другие поэмы?— Великие небеса, Дживз! По-моему, ты знаешь всё!— Большое спасибо, сэр.— Ну так вот, мистер Сипперли влюбился в мисс Мун.— Да, сэр.— Но он боится сказать ей о своей любви.— Частый случай, сэр.— Считает себя недостойным её.— Вот именно, сэр.— Но это ещё не всё! Запомни то, что я тебе сейчас сказал, и слушай дальше. Мистер Сипперли, как ты знаешь, издает еженедельную газету, выражающую интересы высшего общества. А в последнее время директор его бывшей школы повадился ходить к нему в редакцию и заваливать его статьями о монастырях и Тацитах, на которые высшему обществу наплевать. Тебе всё ясно?— Я внимательно слежу за ходом вашей мысли, сэр.— И эту ахинею мистер Сипперли вынужден печатать, потому что у него не хватает духу послать старого директора сам понимаешь куда. Вся беда в том, Дживз, что у старины Сиппи эта самая штука, которая так часто бывает у многих парней… у меня на кончике языка вертится название.— Комплекс неполноценности, сэр?— Вот-вот. Комплекс неполноценности. У меня он тоже имеется, Дживз, по отношению к моей тёте Агате. Ты ведь знаешь меня, Дживз. Тебе известно, что, если потребуются добровольцы для спасения утопающих, я первый брошусь в лодку. Если кто-нибудь скажет: «Не спускайся в шахту, там опасно», я не обращу на…— Несомненно, сэр.— И тем не менее, — слушай меня внимательно, Дживз, — когда я узнаю, что тётя Агата точит топор, что бы изрубить меня на мелкие кусочки, я бегу, как вспугнутая лань. А почему? Потому что она вызывает во мне комплекс неполноценности. И мистер Сипперли находится точно в таком же положении. Он бросится в бушующее море, и на лице его не дрогнет ни один мускул, но он не может заставить себя объясниться с мисс Мун и указать на дверь директору своей бывшей школы, потому что у него комплекс неполноценности. Ну, что ты посоветуешь, Дживз?— Боюсь, сэр, я не смогу предложить план действий экспромтом.— Ты имеешь в виду, тебе нужно время для обдумывания?— Да, сэр.— Думай, Дживз, думай. Может, к утру в мозгах у тебя прояснится. Что Шекспир говорит о сне, Дживз?— «Естества утомлённого нежный целитель», сэр.— Вот-вот. Именно это я и хотел сказать.
* * *
Знаете, если всласть выспаться, любая проблема утром кажется простой, дальше некуда. Не успел я открыть глаза, как понял, что составил во сне шикарнейший план действий, которым мог бы гордиться сам Фуше. Я нажал на кнопку звонка, недоумевая, почему Дживз не подал мне вовремя чай.Затем я позвонил ещё раз, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем забывчивый малый принёс мне чашку живительной влаги.— Прошу прощенья, сэр, — сказал он, выслушав мой справедливый упрёк. — Я находился в гостиной, сэр.— Ах! — произнёс я, с наслаждением делая первый глоток. — Занимался важными делами, что?— Я вытирал пыль с вашей новой вазы, сэр.Хотите верьте, хотите нет, я сразу оттаял. На душе у меня потеплело. Если мне кто и нравится, так это тот, кто, забывая о гордости, смело признаётся в своей ошибке. Само собой, Дживз прямо ничего не сказал, но мы, Вустеры, умеем читать между строк. Я видел, что он готов полюбить мою вазу.— Ну, и как она тебе?— Да, сэр.Немного загадочный ответ, но я не стал ничего уточнять.— Дживз, — сказал я.— Сэр?— Помнишь дело, о котором мы вчера говорили?— Вы имеете в виду комплекс неполноценности мистера Сипперли, сэр?— Точно. Так вот, можешь больше не беспокоиться. Дай своим мозгам отдохнуть. Я нашёл решение проблемы, так что мне твои услуги не понадобятся, Меня осенило.— Вот как, сэр?— Да, осенило. В делах такого рода первым делом надо изучить… какое слово я хочу сказать?— Не могу знать, сэр.— Очень частое слово, хоть и длинное.— Психология, сэр?— Совершенно верно. Именно это существительное вертелось у меня на кончике языка. Ведь это существительное, Дживз?— Да, сэр.— Молодец! Так вот, Дживз, обрати внимание на психологию старины Сиппи. Мистер Сипперли, так сказать, находится в положении человека, у которого пелена не упала с глаз. Передо мной, Дживз, стояла задача найти способ заставить эту пелену упасть, Ты меня понял?— Не совсем, сэр.— Сейчас объясню. В настоящий момент этот бывший директор, этот Уотербери, кажется бедолаге величественным, дальше некуда, если ты понимаешь, что я имею в виду. Прошли годы, сейчас мистер Сипперли бреется каждый день и занимает ответственный пост редактора, но он никак не может забыть, что когда-то получил от вышеупомянутого деятеля шесть смачных ударов по одному месту. Результат — комплекс неполноценности, а бороться с этим комплексом можно единственным способом: надо заставить мистера Уотербери предстать перед мистером Сипперли в жалком виде. Тогда пелена упадёт с его глаз. Ты не можешь не понимать, о чём я говорю, Дживз. Возьмём, к примеру, тебя. Несомненно, некоторые твои друзья и родственники относятся к тебе с большим уважением. А теперь допустим, что однажды вечером они увидят, как ты, в стельку пьяный, танцуешь чарльстон в нижнем белье на Пикаддили.— Вероятность этого весьма мала, сэр.— Да, но допустим, что тебя увидят. Пелена упадёт с их глаз, что?— Возможно, сэр.— Возьмём другой случай. Ты помнишь, как примерно год назад моя тётя Агата обвинила служанку французского отеля в краже её драгоценностей, а затем обнаружила их в ящичке туалетного столика?— Да, сэр.— После чего моя тётя Агата выглядела глупее не придумаешь. Ты согласен, Дживз?— Несомненно, я видел миссис Грегсон в более выгодном для неё свете, чем тогда, сэр.— А теперь, следи за каждым моим словом, как кошка за мышкой, Дживз. Глядя на тётю Агату в минуты её падения, наблюдая, как лицо её медленно наливается краской, слушая, как владелец гостиницы на прекрасном французском языке высказывает всё, что о ней думает, а она при этом молчит, словно воды набрала в рот, я почувствовал, что с моих глаз упала пелена. Впервые в жизни, Дживз, страх, который эта женщина внушала мне с детства, пропал. Позже, не скрою, он вновь ко мне вернулся, но в ту минуту я увидел тётю Агату такой, как она есть на самом деле: не рыбиной, которая питается человечиной и чьё имя заставляет самых мужественных деятелей дрожать, как осиновые листы, а жалкой, ничтожной личностью, севшей в лужу. В ту минуту, Дживз, я смог бы послать её куда угодно, и только моё воспитание, а также уважение к слабому полу помешали мне так поступить. Надеюсь, ты не будешь спорить, что я верно обрисовал ситуацию?— Нет, сэр.— Ну вот, я твердо убеждён, что пелена упадёт с глаз мистера Сипперли, когда он увидит, как этот Уотербери, этот бывший директор, зайдёт к нему в редакцию с ног до головы обсыпанный мукой.— Мукой, сэр?— Мукой, Дживз.— Но почему вы считаете, что он решится на такой опрометчивый шаг, сэр?— Потому что у него не будет выхода. Пакет с мукой, сбалансированный на дверном косяке, упадёт вниз по закону земного притяжения. Я собираюсь устроить этому Уотербери ловушку, Дживз.— Простите, сэр, я бы не рекомендовал вам…Я поднял руку.— Подожди, Дживз, я ещё не закончил. Ты помнишь, что мистер Сипперли любит мисс Гвендолен Мун, но боится признаться ей в своей любви? Могу поспорить, что забыл.— Нет, сэр.— Ну так вот, я уверен, что как только Сиппи перестанет испытывать благоговейный ужас перед директором Уотербери, он взбодрится до такой степени, что ему просто удержу не будет. Бедолага побежит прямо к ней и положит своё сердце к её ногам.— Видите ли, сэр…— Дживз, — довольно сурово произнёс я, — стоит мне предложить план, или проект, или программу действий, как ты тут же заявляешь «Видите ли, сэр» очень неприятным тоном, Это дурная привычка, Дживз, и я советую тебе от неё избавиться. В плане, или проекте, или программе действий, которую я предложил, нет ни одного изъяна. А если он есть, я рад буду услышать, какой именно.— Видите ли, сэр…— Дживз!— Прошу прощенья, сэр. Я лишь хотел заметить, что, по моему мнению, вы приступили к решению проблемы мистера Сипперли не с того конца.— В каком смысле «не с того конца»?— Мне кажется, сэр, прежде всего необходимо, чтобы мистер Сипперли сделал предложение мисс Мун. Если молодая леди ответит согласием, я думаю, мистер Сипперли так воспрянет духом, что без труда справится со своим страхом перед мистером Уотербери.— Да, но ты забываешь о самом главном. Как добиться, чтобы он сделал ей предложение.— Мне пришло в голову, сэр, что мисс Мун, являясь поэтессой, обладает романтической натурой, поэтому она бросится к мистеру Сипперли, как только узнает, что он получил тяжёлую травму и в бессознательном состоянии всё время повторяет её имя.— Ломающимся голосом?— Совершенно верно, сэр, ломающимся голосом.Я сел на кровати и довольно небрежно ткнул в направлении малого чайной ложкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30