ПТИЦЫ
Илья не упал, а, широко расставив руки, превратился в птицу, а точнее в голубя-сизаря, который сначала неумело, а затем все более уверенно ввинчивался ввысь…
Поначалу он совершенно не знал, куда несут его воздушные потоки, он даже не думал над этим, переживая свое изменение на чувственном ряду, трудно объяснимом, пока не попал в маленькое облако и не вымокло все оперенье. В тот же самый миг, отяжелев, он вновь стал падать из-под небес камнем, и уже ничего не могло упасти татарина от смерти, если бы он вдруг не вспомнил, что любая птица может парить, не взмахивать крыльями, а просто расставить их и стараться улечься на воздушный поток.
И все сразу пришло в норму. Падение вновь прекратилось, и голубь медленными кругами стал спускаться к земле.
Я — птица, — думал Илья. — Я превратился в птицу. Теперь у меня есть крылья и я могу летать…
Он несколько осмелел, даже отважился пошевелить головкой, которая закрутилась на шее, как на шарнирах.
Экая подвижная! — удивился Илья, обозрев окрестности почти на сто восемьдесят градусов. — Словно глобус, вертится!
С высоты птичьего полета он узнал свой микрорайон и разглядел даже свою башню, в которой в бытность человеком проживал и с окна которой недавно соскользнул в смерть.
Еще он увидел под своим брюшком прижатую красную лапку, а второй не было. Лишь капля крови набрякала на ее месте.
А как я сяду? — заволновался Илья.
Но тут он вспомнил об озере и об икряной кладке, оставленной бесхозно на его дне, и тотчас птичье сердце сжалось до булавочной головки, и такая боль пронзила его, что Илья хотел было уже намеренно сложить в безволье крылья и грохнуться о землю…
Но он перетерпел, как всегда. Какая-то могучая, первобытная сила помогла ему удержаться в воздухе, а подсохшие крылья задвигались, и понесло татарина инстинктом к карьеру, к месту, в котором он еще недавно проживал рыбой, где трагически закончилась его любовь, где одиноким осталось его и Айзы потомство.
Илья спланировал над озером, сложил крылья, с силой прижимая их к телу, вытянул голову и с пяти метров спикировал в воду. Он не разбился, а умышленно нырнул в том месте, где предполагал свою кладку. Стрела птичьего тела пробилась на глубину трех метров, а далее как будто застряла и медленно потащилась к поверхности, словно поплавок с тяжелым грузилом… А совсем недавно его сильное рыбье тело могло в секунду пересечь озеро от берега до берега, от дна к поверхности… Но он успел рассмотреть то, что хотел. Правда, смутно, но он увидел свою кладку и как будто нашел ее целой, отчего возрадовался душой и всплыл на поверхность. Беспомощный, татарин-птица колотил по воде крылом, как веслом, стараясь во что бы то ни стало прибиться к берегу.
Холод пронизал все его тело до самого ничего, а глаза остекленели бусинами, когда слабенькая волна прибила комок перьев к грязному берегу, почти под самые сапоги пожилого рыбака, который наблюдал птичье падение с самого начала и проследил картину до конца.
— Вот дура птица! — удивился рыбак, подобрав из воды голубя с безвольно болтающейся головой. — Самоубийство учудила над собой!
Он потряс птичье тело, но оно не ответило на такое обхождение даже движением одним, и пожилой рыбак подумал, что птица умерла, затем, увидев оторванную лапку, совсем убедился в неотвратимом приходе смерти, а потому размахнулся несильно и забросил безжизненную тушку себе за спину… У него клевало…
Илья пришел в себя минут через сорок, и если бы в природе было чуть холоднее, он мог бы и вовсе остаться по другую сторону бытия, замерзнув в ледышку.
Сильно болело все тело, под которым образовалась кровавая лужица.
Я — умираю, — думал татарин. — Я истекаю кровью…
Он пошевелил крыльями и, перевернувшись на брюшко, с громадным трудом встал на здоровую ножку, удерживая равновесие, а кровоточащую культю поджал под самое перо.
Сейчас я попытаюсь взлететь! — решил Илья. — Я полечу к магазину, в котором работал. Там, в подворотне, грузчик Петров — живодер, ловит на нитку голубей…
Что было силы он оттолкнулся от земли и, подобно тяжелому грузовому самолету, с огромным трудом взлетел и колотил, колотил по воздуху крыльями, пока мало-помалу не набрал высоту над районом, где развернулся на девяносто градусов, выбрал направление и полетел в обозначенную сторону.
Он долго летел против ветра и отчетливо представлял себе нитяной круг, в котором лежат крошки белой булки, такие желанные сейчас, когда татарин совсем без сил. Он пока не думал о том, что после двух-трех клевков нужно будет вырываться из ловушки, управляемой грузчиком Петровым, который уже погубил его друга сомика, ударив им оземь. Он хотел сейчас есть. В последний раз попытка утолить голод состоялась, когда он существовал рыбой, и послужила причиной увечья — потери ноги за кашу, — а затем превращений: сначала в человека, а по-сле в птицу.
Голубь спикировал вниз и угодил прямо в форточку магазина «Продукты», чуть было не провалившись между окнами. Но он чудом удержался на фрамуге, закапав кровью на стекло. Народу в магазине было много, а потому никто не обратил внимания на увечную птицу, сидящую на одной лапе в форточном окошке и разглядывающую бойкую торговлю.
Подергивая сизой головкой, Илья в первую очередь пялился на рыбный отдел, в котором столько лет заправлял, но тот был закрыт для посетителей табличкой «Продавец болен», и голубь даже несколько загордился, что в роли продавца он почти незаменим и что никто еще не появился за мраморным прилавком вместо него.
Потом он оборотил свое внимание на колбасный отдел, где торговала привычная особа в белом колпаке, и обнаружил ее с директором магазина, который разговаривал с продавщицей делово.
Илья прислушался, и оказалось, что беседа ведется о нем, все еще как о человеке и сотруднике магазина.
— Съездишь к нему домой! — распорядился директор. — Может, телефон не работает!
— Чегой-то именно я должна ехать к черту на кулички? На кой хрен мне нужен этот татарин! Он меня тут недавно чуть не пришиб!
— Потому что ты знаешь тот район!
— Откуда? — округлила глаза колбасница.
— Оттуда!.. Ты что думаешь, я не помню, где твоему мужу квартиру дали, когда вы развелись?!. Кто бумаги подписывал в муниципалитет?.. — Директор сдержал раздражение. — Ильясов хороший продавец, у него своя клиентура, а к тебе только случайные ходят!..
— Конечно, съезжу, — тут же согласилась продавщица, и согласие ее было выражено сладким, покорным голоском. — Разве я могу забыть вашу помощь!
— Так-то!..
Колбасница увидела в окне голубя и зашикала на приблудную птицу, а поскольку убогая не реагировала на шипение, запустила в нее колбасным огрызком.
Илья сорвался с окна и полетел в подворотню, где находился разгрузочный желоб магазина, возле которого обычно сидели грузчики в ожидании машины.
Он не ошибся, рассчитывая обнаружить среди работяг Петрова. Нетрезвый и угрюмый, тот сидел на алюминиевой таре из-под сметаны и держал в руке черную нитку, оканчивающуюся на асфальте слабо различимым кругом-ловушкой, в которой сновали разномастные голуби, жадно склевывающие хлебное крошево.
Глаза Петрова были подернуты сальной пленочкой, а губы чуть приоткрыты из-за неправильного прикуса желтых зубов, выпирающих изо рта по-заячьи. Вероятно, он мучился похмельем, так как тяжело дышал и рука, удерживающая конец нитки, тряслась, будто паркинсонная. На мгновение Петров задержал дыхание, а потом, дернувшись всем телом, взметнув рукой ввысь, подсек нитью что было силы и запутал лапы юной голубки с коричневыми перьями на крыльях. Молодая, она попыталась было взлететь к небесам, но нитка удержала ее порыв, и она упала с высоты о землю, больно ударившись грудкой. Голубка жалобно закурлыкала, а ловец притянул к себе нитку с добычей и уложил птицу на колени, поглаживая ее перья возбужденно.
— Ишь, красавица! — признал кто-то из грузчиков.
— Хороша, — прогундел Петров в ответ, а затем вдруг быстро зажал головку голубки между указательным и средним пальцем и резко встряхнул. Слабенькие шейные позвонки птицы не выдержали, тельце, оторвавшись от головы, отлетело в сторону и забилось в конвульсиях. Петров несколько секунд с удовольствием наблюдал приход смерти и откинул затем ненужную голову с потухшими глазами к мусорным бакам.
— И зачем тебе это надо? — брезгливо спросил кто-то из грузчиков.
— Тебе-то что! — огрызнулся ловец.
— Мне ничего.
— Так сиди и молчи!
Он поправил нитяной круг, достал из кармана штанов белую горбушку и, покрошив мякотью в ловушку, опять уселся на сметанную тару и заговорил ласково: «Гули-гули-гули!»
Глупые птицы вновь слетелись на богатую приманку и принялись склевывать хлеб. Среди разномастных голубей клевал и Илья, но в отличие от остальных он не терял головы и то и дело поглядывал на трясущуюся руку Петрова.
Он почувствовал рывок за долю секунды и взмахнул отчаянно крыльями, пугая товарищей, которые незамедлительно взлетели и расселись по ближайшим карнизам. Сам же Илья вовсе не собирался взлетать, а лишь поднял здоровую ногу, оставаясь на секунду опертым на кровоточащую культю, которая через мгновение была подсечена шелковой ниткой и перетянута в самом основании.
— Ты смотри, инвалид попался! — почему-то обрадовался Петров, притягивая к себе пойманную птицу. — Уж кто-то до меня постарался! Оторвал ногу, как полагается!.. — На секунду грузчику показалось, что в раскрытом клюве голубя сверкнул золотой зуб, но он сразу так и решил, что показалось. — Ну, чтоб не мучился!..
Он потянулся было за голубем, но сизарь, поначалу абсолютно безвольный, внезапно встрепенулся, взмахнул крыльями, взлетел на высоту нитки, развернулся и спикировал прямо на лицо Петрова, стараясь угодить тому клювом в самый глаз. Это удалось, и грузчик истошно заорал, хватаясь за физиономию.
— А-а-а! — орал он на весь двор. — Глаз!.. Глаз!..
Сидящие рядом коллеги по цеху отреагировали на происшедшее слабо, просто поднялись со своих мест и сменили дислокацию — пошли обедать.
— «Скорую» мне! «Скорую»! — выл Петров, стараясь удержать льющуюся из пустой глазницы кровь.
Это тебе за сомика и за голубей! — проговорил мысленно Илья и взлетел, утаскивая за собой нитку, ставшую жгутом и остановившую кровь на культе.
Он приземлился совсем скоро, на мусорный контейнер, в котором углядел говяжьи кости. Прежде чем начать склевывать остатки мяса, Илья откусил ненужный кусок нитки, а уж потом позволил себе расслабиться и начать насыщаться. Татарин-птица ел долго, пока не отвисло брюшко и не стали слипаться глаза. Он заснул здесь же, в мусорном контейнере, и снилась ему икряная кладка на дне озерном, а потом юная Айза в человечьем обличье, совсем юная, в прозрачной рубашке и улыбающаяся приветливо во весь рот.
Проснулся Илья к вечеру. Жутко болел живот, и татарин пришел к выводу, что мясо не пища для голубя, слишком нежен желудок, или говядина попалась сильно порченая. Его несколько раз вывернуло наизнанку, а затем он выбрался из мусорного контейнера, взлетев на его бортик. Он уже более-менее прилично держал равновесие на здоровой лапке, а к пущей радости отмечал, что культя более не кровоточит, перетянутая ниткой.
Все в природе говорило о том, что скоро небеса, словно большие мешки, просыплются на землю первым снегом, и Илья решил лететь поближе к своему человеческому дому, посмотреть, что происходит в нем, и при благоприятной ситуации заночевать в теплой квартире, благо, когда его тело выпадало из окна, окно не захлопнулось.
Вечером лететь совсем не то, что днем. Меньше ориентиров, гораздо холоднее и встречаются неожиданные воздушные потоки.
Илья махал крыльями, иногда планировал, отдыхая, опускался ниже к земле, рассматривая человеческую жизнь, но не думал о ней, как о какой-то значительной потере. Он просто смотрел безучастно, простым наблюдателем, как люди в свою очередь от лени разглядывают пасущихся на городских площадях голубей.
Через полтора часа он приблизился к своим новостройкам и поднялся до двенадцатого этажа, к окнам своей квартиры, почему-то освещенной всеми светильниками.
Илья приземлился на жестяной карниз, затормозил на нем когтями и увидел сквозь распахнутое окно милиционера, какую-то женщину со стамеской в руках и все семейство Митрохиных в сборе.
— А где же трупик? — спросил милиционер, и татарин понял, что разыскивают его тело, думая, что он погиб. Вероятно, обнаружили отрубленную ногу возле карьера и одежду.
Еще Илья вглядывался в мертвенно-бледное лицо Митрохина-хозяина и отчетливо видел, как он нервничает, как старается держать себя в руках, что ему удается плохо.
Должно быть, он думает, что убил меня там, на озере, ударив по голове ледорубом, — решил Илья. — Пусть думает, пусть мучается.
Еще он подумал, что милиционер глупый, раз он не видит чрезмерных волнений понятого, но одновременно что-то и нравилось татарину в облике капитана, что-то неведомое притягивало к себе, как будто родственность душ обнаружилась.
Какие у него жирные ляжки! — удивился Илья. — Ему, наверное, тяжело передвигаться по земле. Ему бы лучше летать в небе, как мне…
В квартире появились еще милиционеры. Они казались профессионалами, и каждый занялся своим делом. Кто смотрел в лупу, отыскивая отпечатки пальцев, кто собирал со стен кровь в пробирочки. Понятых отпустили, и семейство Митрохиных в спешке отбыло в свои апартаменты.
Капитан, прибывший раньше всех, подошел к окну и, даже не взглянув на голубя, закрыл окно перед самым его клювом.
Илья понял, что ночевать ему придется на морозе, но некоторое время сидел еще на карнизе и смотрел, как заканчивают дела эксперты, и только тогда, когда в окнах погасло, он сорвался в полет и слетел к земле.
В эту ночь его чуть не задрала кошка.
Татарин нашел теплое место возле ресторанной вытяжки и, привалившись одним боком к стенке, закрыл глаза и уже было совсем заснул, как услышал какой-то шорох. Сначала он даже не насторожился, так как до сих пор не до конца ощущал себя птицей, а потому приот-крыл лишь один глаз и различил в темноте вытяжки два горящих зеленью глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45