Но сейчас ты приказываешь нам стать предателями. Прости — это нам не по силам. Мы остаемся. Я, Хонахт, вождь клана Совы, сказал.Вторым поднимается человек средних лет со странными приподнятыми к вискам зелеными глазами, с проседью в иссиня-черных прямых волосах:— Слово т'айро Хонахта — истина. И я, Хоннар эр'Лхор, говорю: нас называли Волками Севера — не дело волкам трястись за свою шкуру и предательством спасать жизнь. Мы остаемся.Вала смотрит прямо перед собой, стиснув больные руки. Один за другим они встают, и эхо высокого зала подхватывает, уносит под своды:— Я, Рохгар эр'Коррх, сын вождя клана Ворона, говорю…— Я, Льот ан'Эйр, вождь клана Молнии, говорю…— Я, Дарг из рода Гоннмара, предводитель Стражей Пограничья, говорю…— Я, Тъерно из рода Льерт, предводитель сотни, говорю…— Я, Ульв, предводитель сотни, говорю…— Я, Тхаль из рода Хъорга, мастер меча, говорю…Когда в зале снова воцаряется тишина, он поднимается, не глядя ни на кого, и медленно произносит:— Я не властен ныне приказывать вам и не могу более просить, потому принимаю ваше решение и подчиняюсь ему. Я, Мелькор, сказал.И склоняет седую голову.…Он остается один в полумраке зала — выпрямившись, стоит, запрокинув лицо, закрыв глаза, а неслышное эхо повторяет — повторяет — повторяет -— Я, Къоро тарн-Линнх, сын вождя клана Рыси, воин Свершения, говорю…— Я, Дарн Кийт-ир, сын вождя клана Ястреба, говорю…— Я, Лхорро из клана Волка, воин Слова, говорю…— Я, Торр иро-Бъорг, вождь клана Медведя, говорю…— Я, Айтии, сын Твердыни, целитель, говорю…
«Так он сказал: должно покинуть эту землю женщинам, и детям, и старикам; и тем, кто не успел стать воином…» — Я не уйду, отец. Я ведь тоже умею сражаться, ты сам учил меня!— Лхайни, в иное время ты только через четыре года принял бы меч Твердыни. Ты слышал то, что было сказано на совете. И я скажу — в бою ты будешь помехой мне.— За что, отец?!.— Ты сам поймешь, что это правда. Ты должен уйти.— Отец!..— Это слово Тано и мое слово, ирни.— Я… — сквозь зубы, не поднимая сухих глаз, — я принимаю… «…и тем главам родов и кланов, кто уже принял меч, но не оставил детей после себя…» — Льот, я прошу! Я мужчина, я воин, почему ты отказываешь мне?— Брат, у клана должен быть вождь. Это — тяжкое бремя; много легче погибнуть в бою. Тебе — хранить людей. Тебе — меч вождя. Это слово Тано и мое слово, т'айро.— Я, — глухо и тяжело, — принимаю… «…и тем, кто хранит мудрость Твердыни — Воинам Слова, Знания и Свершения, тем, кто не оставил учеников…» — Я умею сражаться, Веллх, ты же знаешь!— Он сказал — это дело воинов. Тебе назначено другое: ты знаешь, что не мог бы стать танцующим-с-мечами.— Веллх, тарно айанто — ты приказываешь мне бежать? Спасать свою жизнь, позволить моим братьям выкупить ее кровью? За что ты так унижаешь меня?!— А что останется тем, кто уйдет? Думаешь, им не нужны будут мастера металла, хранители мудрости, менестрели? Хочешь, чтобы и памяти об Аст Ахэ не осталось? Так, тарно Улхар?— Нет, но…— Это — слово Тано.— Я, — прикрыв глаза ладонью, — я… принимаю…
«…и ученикам Мастеров Меча, дабы стали они щитом людям…» — Мастер Тхаль, но почему? Ведь и ты идешь в бой! Разве мы не воины?— Тарни, если все мы погибнем — кто сохранит наше искусство? Или не останется больше танцующих-с-мечами? Мне и без того много лет. Вы трое — лучшие из моих учеников. Вы должны остаться жить. Вы — защита людям. Это слово Тано и мое слово, тарни.Рука сжала рукоять меча:— Я принимаю, тарно.
… — Харт'ан Мелькор, он говорит слово к хар-ману Рагха, — посланник хорошо знал язык иртха, но имя Тано не смог произнести так, как они. — Хар-ману Рагха, она слышит слово?— Йах, хагра, сын Волка, — ответила мать рода, указав черному воину на медвежью шкуру у очага. — Огонь иртха — твой огонь.Воин поклонился и сел. Высокая честь — быть приглашенным к очагу матери рода, он знал это.— Харт'ан говорит, хар-ману собирает иртха, хар-ману уводит их за горы, откуда приходит солнце.— Слух Рагха открыт речам хагра. Зачем?— Он говорит: три, четыре луны проходят, улахх идут из-за горькой воды, много — сосчитать нельзя. Улахх несут смерть. Он говорит — будет битва битв. Он говорит — уходи.

Рагха задумалась, теребя длинные, во много рядов, бусы из пестрых камешков.— Много холодов ушло, — медленно заговорила она, — сосчитать нельзя; Рагха тогда говорит, иртха — меч в руке Высокого. Много битв ушло, иртха сражаются за него. Теперь харт'ан говорит, будет битва, иртха уходят. Харт'ан, он уходит тоже?— Йирг, — словно сталь рассекла воздух.— Кто тогда сражается за харт'ан Мелхар?— Хагра из Высокого Дома. Харт'ан говорит, когда улахх приходят, эта земля, ее не будет совсем. Никого не будет. Горт'ханг, злая смерть для иртха. Надо уходить.— Рагха слышит слово.На этот раз мать рода умолкла надолго. Наконец протянула руку ладонью вверх, коснулась ею лба:— Рагха принимает. Хагра, он идет к харт'ан, он говорит: иртха принимают слово Высокого. Десять на десять хагра из иртха, они приходят, они остаются. Рраугнур, сын Волчицы-Рагхи, ведет их. Другие иртха, они идут за горы восхода: так велит Высокий. Харайа, — она поклонилась воину.— Хар-ману посылает своего сына?..Мать рода выпрямилась; проговорила, прикрыв глаза:— Рраугнур.Иртха, неподвижно стоявший у входа в пещеру, подошел к очагу; поклонился:— Много новых солнц прошло, сосчитать нельзя. Иртха помнят: Высокий, он вернул Рраугнуру жизнь, вернул сына к очагу Рагхи. Теперь у Рраугнура дети есть, у его детей дети есть. Рраугнур, он в долгу перед Высоким. Рраугнур много новых солнц видел. Теперь Рраугнур долг отдает. Жизнь его, кровь его, дыхание его принадлежат Высокому. Рраугнур, он решил, он говорит так.Воин сцепил руки в замок, молча поднес к груди: благодарю.— Харт'ан Мелькор, он говорит: один иртха, он идет к Сосновым горам, к уруг-ай, он несет слово харт'ан.Мать рода сморщилась неодобрительно:— Уруг-ай, они глупый совсем. Иртха слышат, уруг-ай, они убивают черных хагра, воюют с Высоким Домом. Уруг-ай — враги всем. Харт'ан, он хранит их жизнь. Зачем?Воин заколебался — видно, и сам не знал, что на это ответить; пожал плечами:— Харт'ан, он говорит так.Мать рода вздохнула, подумала еще.— Мерх-ха, — ответила. — Харт'ан, он — тот, кто знает. Рагха говорит: уруг-ай, они дают хагра для харт'ан, воевать с улахх, тогда другие уруг-ай, они уходят. Так хорошо?— Йах. Харайа, — воин повторил знак благодарности.Но когда он собрался уходить, мать рода остановила его:— Много холодов назад, сосчитать нельзя, было так. Харт'ан ушел. Проходит много новых солнц, он возвращается. Теперь — когда вернется?Воин опустил голову, стиснув до хруста зубы.— Хагра, он слышит слово Рагха? — не получив ответа, осведомилась мать рода.Юноша коротко и как-то судорожно кивнул. Рагха помолчала: по всему, воин не мог или не хотел ответить ей.— Мерх-ха, — сказала она наконец. — Рожденный волком, пусть он говорит перед харт'ан Мелхар. Пусть харт'ан Мелхар знает: он уходит, иртха ждут его — много холодов, много новых солнц.— Харайа… — казалось, воин поперхнулся этим словом; низко поклонился Рагхе и вышел.
— …Они уйдут, Тано. Рагха просила благодарить тебя. Сотня воинов ирхи остаются здесь, остальные уйдут. Они говорят — ты сделал им много добра, их воины будут защищать тебя. Рагха обещала отправить гонца к дортонионским ирхи. Сказала, велит им выставить несколько десятков своих воинов, а остальные пусть уходят. Вала молча кивнул.— Послушай… правда, зачем ты их спасаешь, Тано? — с некоторой нерешительностью в голосе спросил воин. — Этих, дортонионских?— А они разве не арта-ири?— Но… они все-таки нелюди…Вала пристально посмотрел на молодого воина, потом горько усмехнулся:— Я, знаешь, тоже не человек. Иди, Лхайно. Тебе пора собираться в путь.На пороге юноша обернулся.— Тано, — каким-то чужим, неровным голосом проговорил, — Рагха сказала — они будут ждать тебя. Много зим и много весен. Они будут…Не договорил — отчаянно затряс головой и поспешно зашагал прочь из зала.
…В ожидании он медленными шагами мерил зал. Знал, Каков будет разговор. Знал, что скажет ему Ортхэннэр. Знал, что ответить и что делать, когда доводы разума окажутся бессильными перед словом сердца.Но прежде всего — знал, что сделают с Сотворенным, не успевшим стать Свободным, если его судьбой станет плен и суд Валар.А будет — черное распятие на белой скале, но он не закричит, я знаю, он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться бесконечно, он сильный, очень сильный, он умрет и вернется, и умрет снова…А из толпы будет смотреть — тот, второй. Что он подумает? Задохнется в ужасе от мысли — я тоже мог быть там? Усмехнется, торжествуя победу, или отвернется безразлично?..Бесшумно отворилась дверь. Он обернулся.— Таирни.— Тано…— Возьми. Настало время твоей клятвы. Слово верности, Ортхэннэр.Гортхауэр благоговейно принял в ладони меч Силы и коснулся губами льдистого черного клинка:— Мэй антъе къелла…Замолчал. Протянул меч Мелькору, но тот жестом остановил его:— Он — твой. Мне — больше не понадобится. Собирай людей…Ученик поднял глаза на Учителя:— Я уже сделал это, Учитель! Мы готовы и ждем только приказа вступить в бой! Я… я стану щитом тебе. Учитель, — очень тихо.Что-то дрогнуло в глазах Валы, но голос прозвучал глухо и холодно:— Ты не понял меня, Ортхэннэр. Собирай людей. Уходите на Восток. Ты поведешь их.— Что?..Лицо смертельно раненного — растерянное, потрясенное, беспомощное. Невозможно ошибиться в смысле слов — и невозможно поверить. Как же… да что же это… За что?.. Фаэрни судорожно вздохнул:— Нет. Нет! Не проси… не приказывай… однажды ты уже заставил меня уйти, и…— У меня больше не будет учеников. Кроме этих людей. И — тебя. Ты — был на совете. Ты — слышал. Ты — принял — клятву. Уходи.— Пусть уходят люди, я остаюсь!Дрожа всем телом, фаэрни склонил голову — и вдруг, опустившись на колени, порывисто схватил руку Мелькора, прижался к ней губами.— Тано!— Иймэ! — сдавленно прорычал Изначальный. Рывком поднял ученика с колен, стиснул его плечи:— Глупец, — глухо. — Уходи.Гортхауэр упрямо тряхнул головой.— Я не оставлю тебя, — с угрюмым вызовом.Мелькор замолчал надолго. Поднял глаза. Страшный у него был взгляд — как раскаленная добела сталь. Сказал — как, примерившись, бьют под вздох, коротко и резко:— Ты принял клятву. Если признаешь за мной право Учителя, а за собой — узы ученичества, исполнишь. Или — ломай аир. Ты думаешь, тебе одному дано видеть, Тано ? Думаешь, я не понимаю ? ! Да вся Арта не стоит и капли твоей крови! — Не-ет!.. — захлебываясь криком, как кровью пополам с ледяным ветром.— Ты слышал мое слово.— За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим вместе, если же нет… ведь я клялся, я слово дал тебе — никогда не оставлю… ты не можешь, Тано… ты не можешь!..И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил — холодно и уверенно.…Слова — как иглы, как вбитые гвозди… Фаэрни не мог потом вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами — за что, за что… Изначальный склонился над распростертым у его ног фаэрни. Опустился на одно колено, осторожно разжал руки Ученика, сведенные судорогой пальцы, впившиеся в виски.Широко распахнутые страданием невидящие глаза смотрели прямо в лицо Мелькору. Тихо, одним дыханием Вала вымолвил что-то — а потом взял фаэрни за плечи, заставил подняться и, глядя в глаза, жестко повторил:— Уходи.— Да, Айанто, — бесстрастно ответил фаэрни.Он вышел, не оглянувшись. …Потом он поймет, чем был этот черный клинок в звездных искрах, легший в его ладони — навсегда. Поймет, что Учитель отдал ему свою Силу — всю ту силу, которая еще оставалась у Изначального. Силу, которая способна пробудить к жизни пустыню, которая одним ударом может сокрушать города; силу, которая может убивать и исцелять, разрушать и созидать, повергать в небытие и творить… Потом… Тяжело ступая, Изначальный взошел на возвышение и опустился в каменное кресло. Равнодушно-устало подумал о неизбежном приговоре; мысли — тяжелые, безразличные, как холодный серый камень. Отстранение удивился собственному спокойствию, способности взвешивать, оценивать, всели сделано верно.И осознал вдруг, что все еще смотрит вслед Гортхауэру, словно надеясь, что Ученик вернется.
Он был уверен: то, что не удавалось Наблюдающим, удастся ему. За эти века никто из Орх'тэнэй так и не побывал в Твердыне — но он, Гэленнар Соот-сэйор, войдет незамеченным, тенью проскользнет мимо черных воинов. Вышло же, однако, по-другому: те, мимо кого он проходил, оглядывались сторожко, словно что-то чувствовали, а двое или трое увидели его — в этом он был уверен. Странно. Неуютно как-то. Впрочем, никто его не остановил, и до Высокого Зала он добрался беспрепятственно. Постоял перед дверьми, медля открыть их. Он знал, какой будет эта встреча, тысячу раз представлял себе все в мельчайших деталях. Тано будет рад ему. Прикрыл глаза, чувствуя, как поднимается в душе теплая солнечная волна. Тано… Он улыбнулся со сдержанной гордостью. Долгие века он ждал этой встречи. Он не ошибся в выборе пути — и действительно стал лучшим. Достойнейшим. Тано поймет это. А может, не так уж это и важно. Потому что теперь Тано будет с ним.Он толкнул дверные створки.— Тано…Вала обернулся, вздрогнув: не может быть! Неужели…— Сайэ, Тано.Певучий глубокий голос, чуть растягивающий гласные, правильное красивое лицо, темные, чуть волнистые волосы — неужели… — нет, светлые глаза, светлые, лучащиеся сочувствием. «Радуйся…» Небо, о какой радости он говорит? Разве он не знает?..— Соото? Зачем ты… здесь… Уходи……Никогда в магическом хрустале он не видел лица Учителя: знал, что Тано почувствует это со-прикосновение мысли, и не хотел открываться раньше времени. А теперь — увидел. И задохнулся от внезапной боли, и улетучились куда-то так тщательно подобранные слова.— Тано, я… я пришел спасти тебя. Я уведу тебя отсюда, — горячо проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78