Чтобы Каптах не задохнулся, я подошел к носилкам и проткнул глину, которой замазали горло кувшина, пока глина была еще мягкой. После этого я тайком вернулся во дворец, прошел в женские покои, где скопцы очень обрадовались, увидев меня, так как они боялись, что царь может прийти в любую минуту.
Но, открыв дверь в покои, где я запер Минею, я тут же, разрывая на себе волосы, с воплями выбежал обратно.
- Войдите посмотреть, что случилось! - кричал я. - Вот она лежит бездыханная, вся в крови, а рядом с ней на полу окровавленый нож, и даже волосы ее в крови.
Скопцы вошли и, увидев кровь, которой они очень боялись, почувствовали такой страх, что не осмелились даже прикоснуться к девушке. Боясь царского гнева, они заплакали и стали стенать, но я сказал им:
- Мы все - вы и я - попали в плохую историю, поэтому принесите скорее ковер, в который я смогу завернуть тело, и смойте с пола кровь, чтобы никто не узнал, что здесь произошло, ибо царь рассчитывал на много радостей от этой девушки, хотя еще и не видел ее, и гнев его будет ужасен, если он узнает, что вы и я своим неразумием позволили ей умереть, как захотел ее бог. Потом идите скорее и купите другую девушку вместо этой, и лучше такую, которую привезли из дальних краев и которая не знает вашего языка. Нарядите ее для царя, а если она будет сопротивляться, побейте ее палками в его присутствии - это доставит ему большое удовольствие, и он вас хорошо наградит.
Скопцы поняли, что слова мои мудры, и я, не торгуясь с ними, отдал им половину того серебра, которое, как они сказали, требуется на покупку новой девушки, хотя я знал, что они его присвоят и купят девушку на царское серебро, украв еще и оттуда, так как заставят торговца записать на глиняной табличке большую цену, чем он получит с них, - но так было и так всегда будет принято у скопцов во всем мире, поэтому я не хотел с ними спорить. Они принесли мне ковер, в который я завернул тело Минеи, и помогли отнести его через темный двор в носилки, где в своем кувшине уже находился Каптах.
Вот так под покровом ночи я покидал Вавилон, истратив много золота и серебра, хотя мог бы разбогатеть и набраться еще всяких знаний. Но носильщики ворчали:
- Что это за человек, который заставляет нас идти в темноте без факелов и тащить погребальные кувшины и царские ковры, так что шеи наши сгибаются, как у волов под ярмом, а оглобли носилок до крови протирают нам плечи. Воистину печени наши почернели от страха из-за того, что нам приходится тащить покойника в ночной тьме, а из ковра на нас капает кровь. За все это он должен нам щедро заплатить.
Добравшись до берега, я велел им поставить кувшин в лодку, а ковер перенес туда сам и спрятал под навесом. Носильщикам я сказал:
- Собачьи дети! Если кто-нибудь у вас спросит, вы ничего не видели и не слышали нынче ночью, и за это я дам каждому из вас по куску серебра.
Они запрыгали от радости и закричали:
- Воистину мы послужили знатному господину, но уши наши глухи и глаза слепы, и мы ничего не видели и не слышали сегодня ночью.
Тут я отпустил их, хотя и знал, что они напьются, как во все времена было в обычае у носильщиков, и спьяну выболтают все, что видели. Но с этим я ничего не мог поделать, ибо их было восемь силачей, и я не мог их всех убить и бросить в реку, даже если бы хотел.
Когда они ушли, я разбудил гребцов, и при свете выплывшей на небо луны они, зевая и проклиная свою судьбу, так как головы у них болели от выпитого пива, опустили весла в воду и вывели лодку из города.
Таким образом я бежал из Вавилона, но зачем я все это сделал - не ведаю; наверное, так было начертано на звездах еще до моего рождения, и я не мог ничего изменить.

Свиток седьмой
МИНЕЯ

1
Река ночью не охранялась, и мы выбрались из города, не задержанные стражами. Я заполз под навес в лодке, чтобы прислонить усталую голову, поскольку, как я уже рассказывал, царские воины разбудили меня еще на рассвете, а день был полон тревог, неразберихи и шума, подобных которым я никогда не переживал. Но отдохнуть мне не удалось - Минея вылезла из ковра и стала смывать с себя кровь, пригоршнями черпая воду, при этом казалось, что с рук ее стекает лунный свет, отраженный в реке. Она без улыбки посмотрела на меня и сказала с гневом:
- Я по твоей милости вся перемазалась, от меня так разит кровью, что мне, наверное, вовек не отмыться. А когда ты нес меня в ковре, то прижимал гораздо сильнее, чем требовалось, - я чуть не задохнулась.
Но я очень устал, ее упреки мне надоели, и я отвечал, зевая:
- Замолчи, проклятая. Когда я думаю обо всем, что ты заставила меня сделать, у меня заходится сердце, я бы с радостью бросил тебя в реку, там бы вода все отмыла, раз тебе этого так хочется. Если бы не ты, сидел бы я теперь в Вавилоне по правую руку царя, а жрецы Башни без утайки делились бы со мной всеми своими премудростями, так что я стал бы самым ученым врачевателем на земле. Я истратил из-за тебя заработанные своим искусством подарки, золото мое иссякло, и я не решаюсь воспользоваться глиняными табличками, по которым его можно было получить в хранилищах храмов. Будь проклят день, когда мы встретились, отныне я ежегодно стану отмечать его как день скорби, посыпая голову пеплом и одеваясь в рубище.
Она купала руки в луной дорожке, вода под ее пальцами растекалась, подобно расплавленному серебру, и, не глядя на меня, она произнесла низким голосом:
- Если так, то лучше я сама брошусь в воду - вот и избавишься от меня. - И она встала, собираясь кинуться в реку, но я крепко схватил ее и сказал:
- Оставь свои глупости, если ты утонешь, значит, все мои труды напрасны, а это уж было бы верхом нелепости. Ради всех богов, Минея, хватит капризов, дай мне спокойно отдохнуть, я очень устал.
Сказав так, я залез под ковер, ибо ночь была холодна, хотя стояла уже весна и цапли кричали в камышах. Но она вползла ко мне под ковер и робко предложила:
- Раз я ничем не могу тебе помочь, позволь мне согреть тебя.
Я не мог ей больше возражать и крепко уснул, а она согревала меня своим молодым телом, подобным узкой жаровне, лежащей у меня под боком.
Проснувшись утром, я увидел, что лодка поднялась далеко вверх по реке. Усталые гребцы ворчали:
- У нас одеревенели плечи и разболелись спины. Ты, видно, решил загнать нас до смерти. Зачем спешить как на пожар?
Я отвечал им, намеренно стараясь ожесточить себя:
- Тот, кто положит весла, познакомится с моей палкой, привал сделаем в полдень. Тогда наедитесь и напьетесь, каждый получит по глотку финикового вина, оно вас так взбодрит, что вы почувствуете себя легко, словно птицы. А если будете приставать, нашлю на вас злых духов, ибо я жрец и ведун, я знаю таких богов, которые пожирают людей.
Я сказал это, чтобы запугать их, но при ярком солнечном свете они не испугались и решили:
- Он один, а нас десять! - и ближайший ко мне попытался ударить меня веслом, однако тут загремел лежавший на дне лодки погребальный кувшин, Каптах заорал, забарабанил изнутри в его стенки и хриплым голосом начал слать такие проклятья, что гребцы от ужаса сделались серыми, один за другим попрыгали в воду и исчезли, унесенные течением.
Лодку закружило и накренило, но я сумел направить ее к берегу и бросил якорь. Минея, расчесывая волосы, вышла из-под навеса, и мой страх сразу исчез, ибо она была красива, на небе светило солнце, а в камышах бродили цапли. Я подошел к погребальному кувшину, разбил его глиняное горло и крикнул зычным голосом:
- Восстань из мертвых!
Каптах высунул из кувшина лохматую голову и с недоумением огляделся, он был так растерян, что я, кажется, никогда в жизни не видел более изумленного человека.
- Что это за фокусы? - произнес он жалобным голосом. - Где я нахожусь? Где мой царский головной убор? Куда спрятали знаки моего могущества? Почему я гол и вынужден мерзнуть? Голова моя как будто осами набита, ноги и руки свинцовые, словно меня ужалила ядовитая змея. Не шути со мной, Синухе, - с царями шутки плохи.
Я хотел наказать его за дерзости, которые он позволил себе накануне, поэтому сказал с притворным удивлением:
- Не понимаю, о чем ты? Ты, должно быть, еще не протрезвел, но, надеюсь, помнишь, как напился вчера перед нашим отъездом из Вавилона? Нес какую-то чушь и так неистовствовал в лодке, что гребцам пришлось засунуть тебя в кувшин, а то бы ты их зашиб.Ты молол что-то о царях, о судьях и еще какие-то глупости.
Каптах прикрыл глаза, долго думал и наконец сказал:
- Господин мой, никогда в жизни не стану я больше пить вина, это вино и сон погрузили меня в такие страшные приключения, о которых я даже рассказать тебе не могу. Знай только, что благодаря скарабею я чувствовал себя царем и чинил царский суд, побывал в царских женских покоях и веселился там с одной пригожей девушкой. Со мной случилось еще и многое другое, но вспоминать об этом у меня нет сил, потому что голова моя раскалывается, и ты проявил бы больше великодушия, если бы дал мне того снадобья, которым пьяницы в проклятом Вавилоне пользуются на следующий день после попойки.
Сказав это, Каптах заметил Минею и снова быстро юркнул в разбитый кувшин, из которого донесся его жалобный голос:
- Господин мой, я, наверное, не совсем здоров или все еще сплю, ибо мне показалось, что там на корме сидит та самая девушка, которую я встретил во сне в женских покоях. Да хранит меня скарабей, я боюсь потерять рассудок. - И он громко заревел, дотрагиваясь до синяка под глазом и до распухшего носа, но Минея подошла к кувшину, схватила Каптаха за волосы и вытащила его голову.
- Посмотри на меня, - сказала она, - не я ли та женщина, с которой ты вчера веселился?
Каптах испуганно взглянул на нее, зажмурился и взмолился:
- Да смилостивятся надо мной все боги Египта и да простят меня за то, что я поклонялся чужим богам и приносил им жертвы, но это действительно ты, и прости меня, ибо все это было во сне.
Минея сняла с ноги сандалию, шлепнула ею Каптаха по обеим щекам и сказала:
- Вот тебе наказание за твой непотребный сон и доказательство того, что он кончился.
Но Каптах заорал пуще прежнего:
- Я и вправду не знаю - сплю я или бодрствую, ведь точно так же было, когда эта же самая женщина появилась передо мной во сне.
Я помог ему выбраться из кувшина, дал горького снадобья, чтобы очистить желудок, потом обвязал веревкой и, не обращая внимания на его вопли, бросил в воду, чтобы он протрезвел. Но, вытащив его из воды, я сжалился над ним и сказал:
- Пусть это послужит тебе уроком за твою дерзость со мной, твоим господином. Знай, что все, что с тобой случилось, - правда; и, если бы не я, лежать бы тебе теперь без дыхания в погребальном кувшине среди останков других лжецарей, отнесенных в подвал.
Потом я рассказал ему все, что случилось, и мне пришлось повторить это несколько раз, прежде чем он понял все и всему поверил. В заключение я сказал:
- Наша жизнь в опасности, и мне теперь не до смеха ибо то, что царь повесит нас вниз головой на стене, а может, сделает и что-нибудь похуже, если только поймает, так же верно, как то, что мы сидим сейчас в этой лодке. Поэтому нам нужны хорошие советы, тем более, что гребцы наши сбежали, и ты должен сказать, как нам добраться живыми до Митанни.
Каптах почесал в затылке и надолго задумался. Наконец он решил:
- Если я правильно тебя понял, то все, что случилось, мне не приснилось и не пригрезилось спьяну. Следовательно, да будет благословен этот день, и мне можно спокойно выпить вина, чтобы голова моя исцелилась, а то ведь я думал, что уже никогда не осмелюсь его пригубить, - с этими словами он вполз под навес, зубами разгрыз печать на винном кувшине и стал пить, восхваляя всех египетских и вавилонских богов, имена которых знал. С каждым новым именем он прикладывался к кувшину, пока не свалился на ковер и не захрапел громко, как гиппопотам.
Меня так разозлило его поведение, что я хотел бросить его в воду и утопить, но Минея рассудила иначе.
- Каптах прав - у каждого дня свои заботы. Почему бы и нам не испить вина и не отдохнуть здесь, куда принесла нас река, ибо это красивое место, камыши нас скрывают, и цапли кричат. Я вижу, как утки, вытянув шеи, летят вить свои гнезда, а вода под солнцем сверкает зеленью и охрой, и сердце мое легко как птица, вырвавшаяся из клетки.
Я подумал над ее словами, решил, что она права, и сказал:
- Так как вы оба безумцы, то и я предамся безумию, ибо, по правде говоря, мне все на свете надоело, и какая разница - повиснет моя кожа на стене завтра или через десять лет, ведь все предопределено звездами еще до моего рождения, как объяснили мне жрецы Башни. Солнце ласково пригревает, и на прибрежных полях зеленеют всходы. Я хочу выкупаться и половить руками рыбу, как когда-то в детстве, - этот день не хуже любого другого.
Мы выкупались в реке и предоставили солнцу высушить наши одежды, потом поели и выпили вина, а Минея принесла жертвы своему богу и станцевала для меня в лодке те танцы, которые она исполняла в честь бога, так что, глядя на нее, у меня дух захватило, и я сказал ей:
- Только однажды в жизни я назвал женщину сестрой, но ее объятие было для меня словно обжигающий очаг, а тело - словно мертвая пустыня, которая не может освежить. Поэтому молю тебя, Минея, освободи меня от того колдовства, которым ты опутала мое тело, не смотри на меня глазами, подобными лунному свету на поверхности воды, иначе я скажу тебе: «Сестра моя», и ты так же, как та женщина, ввергнешь меня в преступления и обречешь на смерть.
Минея взглянула на меня с любопытством.
- Похоже, что ты общался со странными женщинами, Синухе, но, может быть, в твоей стране женщины вообще такие. Меня ты, во всяком случае, можешь не опасаться - я вовсе не собираюсь тебя соблазнять. Мой бог запретил мне соединяться с мужчиной, а если я это сделаю, мне придется умереть. Поэтому я осторожна и не стану тебя искушать, как тебе, видимо, показалось, хотя я и не понимаю почему.
Она взяла руками мою голову, положила ее к себе на колени и, поглаживая мне щеки и волосы, продолжала:
- Голова твоя совсем глупа, раз ты дурно говоришь о женщинах, ибо если есть женщины, отравляющие колодцы, то есть и такие, которые подобны роднику в пустыне или росе на сухом лугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121