У меня не было деревянного брусочка, чтобы втиснуть его между зубами наследника, но я оторвал кусок от своей набедренной повязки, сложил его в несколько раз, просунул ему в рот и принялся растирать мышцы. Я знал, что, очнувшись, он почувствует себя разбитым, и оглядывался в поисках помощи, но Фивы остались далеко позади, а вокруг не было никакого жилья.
В эту минуту мимо меня с криком пролетел сокол. Он выпорхнул прямо из пылающих лучей солнца и сделал круг высоко над нами. Потом снова опустился и, казалось, собрался сесть на лоб наследника. Я так растерялся, что невольно сделал священный знак Амона. Может быть, принц, возвещая о боге, имел в виду Гора, и бог явился нам в облике сокола? Наследник застонал, я склонился над ним. Подняв голову, я увидел, что сокол принял обличье человека. Передо мной в лучах восходящего солнца стоял красивый богоподобный юноша. В руках он держал копье и был облачен в одежду, какую носят бедняки. Хотя я и не принял его за бога, я все-таки упал перед ним ниц.
- Что случилось? - спросил он на диалекте Нижнего Египта, указывая на наследника. - Этот юноша болен?
Мне стало стыдно, и я поднялся на колени, приветствуя его как обычного человека.
- Если ты грабитель, - сказал я, - многим ты от нас не поживишься, но со мной больной мальчик, и боги, надеюсь, вознаградят тебя, если ты нам поможешь.
Он издал соколиный клик, откуда-то с высоты на его плечо, словно камень, упал сокол. Я вновь подумал, что надо поостеречься - вдруг это все-таки бог, пусть даже из самых малых. Поэтому я заговорил с ним почтительно и вежливо спросил, кто он, откуда и куда держит путь.
- Я сын сокола, Хоремхеб, - сказал он горделиво. - Мои родители всего лишь сыровары, но в день, когда я появился на свет, мне было предсказано, что я стану великим. Сокол летел, указывая мне путь, и я оказался здесь, так как не нашел ночлега в городе. Едва только спускается ночь, фиванцы пугаются человека с копьем. Но я хочу наняться в войска к фараону, ибо рассказывают, что фараон болен и, наверно, нуждается в крепких руках для защиты своего могущества.
Тело его было сильным, как у молодого льва, глаза бросали взгляды, острые, как разящие стрелы. Я с завистью подумал, что найдется немало женщин, которые скажут ему: «Красивый юноша, не хочешь ли ты развлечь меня в моем одиночестве?»
Тут раздался жалобный стон наследника, он попытался ощупать свое лицо, ноги его задергались. Я вынул у него изо рта тряпку и пожалел, что нет воды, которая освежила б его. Хоремхеб смотрел на него с холодным любопытством и спросил:
- Он что, умирает?
- Нет, - отвечал я раздраженно. - Он болен священной болезнью.
Хоремхеб взглянул на меня и сжал копье.
- Ты не смеешь презирать меня, хотя я беден и хожу пешком, - сказал он. - Я сносно пишу и читаю, я стану повелителем! Так что за бог вселился в него?
В народе считается, что устами припадочного говорит бог - поэтому он и задал такой вопрос.
- У него свой, особый бог, - ответил я. - Я думаю, что он немного безумен. Когда он придет в себя, ты, надеюсь, поможешь мне отнести его в город. Там мы найдем носилки, в которых я доставлю его домой.
- Ему холодно, - сказал Хоремхеб, сбросил с себя плащ и накинул его на наследника. - Утра в Фивах холодные, а меня греет собственная кровь. К тому же я знаю многих богов и мог бы назвать тебе немало таких, которые были ко мне благосклонны. Но сам я поклоняюсь Хору. Этот мальчик, наверное, из богатой семьи - его кожа бела и нежна, а руки не знали труда. Но кто ты?
Он говорил много и быстро, и в горячности его слов угадывались мытарства, которые пришлось перенести сыну бедняка, проделавшему длинный путь в Фивы и испытавшему на этом пути враждебность и унижения.
- Я врачеватель, - сказал я ему. - Кроме того, мне присвоен сан младшего жреца в фиванском храме Амона.
- Ты, наверно, привел его в пустыню, чтоб вылечить, - решил Хоремхеб. - Но тебе следовало одеть его потеплее. Только не думай, - добавил он вежливо, - что я хочу выразить сомнение в твоем искусстве целителя.
Холодный красный песок искрился под лучами восходящего солнца, наконечник копья Хоремхеба пылал огнем, и сокол, крича, кружил вокруг его головы. Наследник сел, зубы его стучали, он слабо стонал и растерянно оглядывался.
- Я его видел, - сказал он. - Мгновенье длилось как столетие, у меня не было возраста, а он простер над моей головой тысячу благословляющих рук, и в каждой руке был знак бессмертия. Как же мне после этого не верить?
- Надеюсь, ты не поранил язык? - спросил я озабоченно. - Я пытался уберечь тебя от этого, но у меня не было деревяшки.
Однако голос мой для него был подобен жужжанию мухи. Посмотрев на Хоремхеба, он улыбнулся в замешательстве, взгляд его прояснился, и он стал красив.
- Тебя послал Атон, Единственный? - спросил он неуверенно.
- Сокол летел передо мной, и я следовал за своим соколом. Поэтому я здесь. Остальное мне неведомо.
Но наследник увидел в его руках копье и нахмурился.
- У тебя копье, - сказал он укоризненно.
Хоремхеб потряс копьем.
- Его ствол из прямого дерева, - сказал он. - А выкованный из меди наконечник жаждет испить крови врагов фараона. Мое копье страдает от жажды, его зовут Смертоносным.
- Не надо крови, - покачал головой наследник. - Кровь ужасает Атона. Нет ничего страшнее текущей крови.
Хотя я видел, что наследник крепко зажмурил глаза, когда Птахор вскрывал череп фараона, я тогда еще не знал, что принц - один из тех людей, которые так страдают при виде крови, что теряют сознание.
- Кровь очищает народы и делает их сильнее, - сказал Хоремхеб. - Боги здоровеют от крови. Пока на земле будут войны, кровь должна литься.
- Войн никогда больше не будет, - возразил наследник.
- Парень не в своем уме, - усмехнулся Хоремхеб. - Войны всегда были и будут, народы должны мериться силами, чтобы выжить.
- Все народы - его дети, как все языки и цвета кожи, как черная земля и красная земля, - сказал наследник, глядя на солнце. - Я построю в честь него храмы во всех странах, разошлю символы жизни владыкам всех земель, ибо я видел его, им рожден и к нему возвращаюсь.
- Он сумасшедший, - решил Хоремхеб, обращаясь ко мне, и сочувственно покачал головой. - Теперь я понимаю, что ему нужен целитель.
- Ему только что явился его бог, - сказал я серьезно, предостерегая Хоремхеба, потому что он мне уже полюбился. - Священная болезнь позволила ему узреть бога, и мы не вправе судить, что он ему поведал. Каждый познает бога по своей вере.
- Я верю в мое копье и в моего сокола, - сказал Хоремхеб.
Но наследник воздел руки, приветствуя солнце, и его лицо снова стало вдохновенным, словно он видел иной мир, а не тот, который лежал перед нами.
Дав ему время помолиться, мы повели его в город, и он не сопротивлялся. Припадок так измучил его, что, еле переставляя ноги, он стонал и пошатывался. Под конец пути мы несли его на скрещенных руках, и сокол летел перед нами.
Достигнув края засеянного поля, куда доходили оросительные каналы, мы увидели ожидающие нас царские носилки. Носильщики сидели на земле, а навстречу нам поднялся рослый человек с бритой головой и мрачно-красивым темным лицом. Я опустил перед ним руки к коленям, ибо догадался, что это жрец Эйе из храма Рахарахте, о котором мне рассказывал Птахор. Но он не обратил на меня внимания. Он бросился на землю перед наследником и приветствовал в нем властителя. Так я понял, что фараон Аменхотеп III скончался. После этого рабы устремились помогать новому фараону. Его омыли, растерли члены, умастили благовониями, облачили в царский лен и надели на голову царский убор.
Пока это происходило, Эйе спрашивал меня:
- Встретил ли он своего бога, Синухе?
- Он встретил его, - ответил я. - Но я оберегал его, чтобы с ним не случилось ничего плохого. Откуда тебе известно мое имя?
Он улыбнулся и ответил:
- До тех пор пока не пробьет мой час, моя обязанность - знать все, что происходит во дворце. Я знаю твое имя и знаю, что ты врачеватель. Поэтому я был спокоен, что ты о нем позаботишься. Я знаю также, что ты жрец Амона и принес ему клятву. - Это он сказал с подчеркнутой угрозой, но я раскинул руки и спросил:
- Какое это имеет значение?
- Ты поступил правильно, - успокоил он меня, - и не должен об этом жалеть. Знай только, что он становится беспокоен, когда бог приближается к нему. Ничто не может его тогда удержать, и он не позволяет слугам за ним следовать. Но вы всю ночь были вне опасности и ничто вам не угрожало. Носилки, как видишь, ожидают его. А этот копьеносец? - он указал на Хоремхеба, который с соколом на плече стоял в сторонке, сжимая свое копье. - Может быть, было бы лучше, чтобы он умер, ибо тайны фараонов не предназначены чужим глазам.
- Он накрыл фараона своим плащом, когда стало холодно, - сказал я. - Он готов направить свое копье на врагов фараона. Я думаю, жрец Эйе, что живой он будет для тебя полезнее, чем мертвый.
Тогда Эйе небрежно бросил ему золотой браслет со своего запястья и сказал:
- Разрешаю тебе придти в Золотой дворец приветствовать меня, копьеносец.
Но Хоремхеб дал золотому браслету упасть в песок у своих ног и гневно посмотрел на Эйе:
- Я подчиняюсь лишь приказу фараона. Если не ошибаюсь - это он сидит тут в царственном уборе. Сокол привел меня к нему, и этого знаменья мне довольно.
Эйе не рассердился.
- Золото дорого, оно всегда пригодится, - сказал он, наклонился, поднял браслет и снова надел его на запястье. - Поклонись же своему фараону, но, чтобы следовать за ним, копье тебе придется оставить.
Наследник подошел к нам. Он был бледен и утомлен, но его лицо, к моей радости, пылало воодушевлением.
- Следуйте за мной! - сказал он. - Следуйте все за мной по новому пути, ибо мне открылась истина.
Мы пошли за ним к носилкам, хотя Хоремхеб ворчал про себя:
- Истина - в копье.
Но он согласился передать свое копье стражнику, бегущему впереди, и когда носилки двинулись, мы сели на ручки.
Носильщики пустились бегом, возле пристани наготове стояла лодка, и мы, как уходили из дворца, так и вернулись в него, не привлекая ничьего внимания, хотя народ толпился вокруг дворцовых стен.
Мы вошли в покои наследника, он показал нам большие критские кувшины, поверхность которых была расписана словно живыми рыбами и животными. Мне хотелось, чтобы их увидел Тутмес, ведь они свидетельствовали о том, что искусство может быть не только таким, как египетское. Усталый, но уже успокоенный, юный фараон говорил совершенно разумно и держался с нами как простой ровесник, не требуя преувеличенной почтительности или знаков преклонения. Потом нам объявили, что Божественная царица-мать идет склонить колени перед новым фараоном, и он попрощался с нами, пообещав, что не забудет о нас. Выйдя, Хоремхеб растерянно посмотрел на меня.
- Я обеспокоен, - сказал он. - Мне некуда идти.
- Оставайся здесь, - посоветовал я. - Он обещал помнить о тебе, поэтому лучше быть поблизости, боги забывчивы.
- Зачем мне оставаться среди этих мух, - проворчал Хоремхеб, указывая на придворных, которые, жужжа, сновали возле дверей, ведущих в покои наследника. - Нет, у меня серьезная причина для беспокойства, - продолжал он мрачно. - Что станет с Египтом, если фараон страшится крови и считает, что все народы, языки и цвета кожи равны? Я родился воином, разум воина говорит мне, что для войска это предвещает беды. Я, во всяком случае, пойду за своим копьем. Оно осталось у впередибегущего.
Мы расстались, я сказал ему, что если ему понадобится друг, он может поискать меня в Доме Жизни.
Птахор, недовольный, с воспаленными глазами, ожидал меня в нашей комнате.
- Тебя не было на рассвете дня при последнем вздохе фараона, - сказал он с упреком. - Тебя не было, а я спал, так что ни один из нас не увидел, как душа фараона птицей вылетела из его носа и взмыла к солнцу, чему было множество свидетелей. Я тоже с удовольствием посмотрел бы на это, потому что очень люблю подобные чудеса, но никто не разбудил меня. С какой девицей ты проспал эту ночь?
Я рассказал ему, что произошло, и он воздел руки в изумлении.
- Да хранит нас Амон! - произнес он. - Значит, новый фараон безумен.
- Не думаю, - возразил я, ибо сердце мое расположилось к юноше, которого я оберегал и который был со мною приветлив. - Он посвятил себя новому богу. Когда он сам разберется в своих чувствах, в стране Кемет, наверное, произойдут чудеса.
- Да сохранит от этого нас Амон! - с ужасом воскликнул Птахор. - Лучше налей мне вина, моя глотка суха, как дорожная пыль.
Слуга привел из конюшни унимателя крови, который захлебываясь рассказывал, что лошади фараона пьют из медных корыт, а их стойла украшены росписями и цветными каменьями.
- Но быков я не видел, - сказал он печально. - Боюсь, что у фараона вообще нет быков. Зато я видел много удивительных снов, пока спал на соломе. Я видел, как Синухе ведет на заклание белого коня, и видел свою покойную мать, будто она, живая, в Стране Заката хлопочет по хозяйству на кухне.
- Этот сон легко объяснить, - усмехнулся Птахор. - Белая лошадь - ты, а твоя мать готовит тебе праздничный ужин, чтобы встретить тебя в чертогах смерти, ибо, если я не очень ошибаюсь, скоро нам, всем троим, предстоит умереть.
Униматель крови смирился с этой мыслью.
- Я думаю, что в Стране Заката есть большие красивые быки, - решил он, - ведь пока моя мать говорила со мной и предостерегала меня, чтобы я не пачкал одежду, я услышал раздававшееся где-то поблизости мычание стада. Но от этих звуков я проснулся и почувствовал, как урчит у меня в животе и как намокла моя набедренная повязка. Это из-за вина. Я ведь не привык пить вино.
Он говорил еще много всяческих глупостей, пока нас не отвели в Дом правосудия, где старый хранитель печати сидел в кресле, а перед ним лежали сорок кожаных свитков, на которых были начертаны законы. Нас окружили вооруженные стражники так, чтоб мы не смогли убежать, и хранитель печати, развернув свитки, прочитал законы, по которым нам предстояло умереть, так как фараон не пришел в себя после вскрытия черепа. Я смотрел на Птахора, но он только улыбнулся, когда появился палач с мечом.
- Пусть начнут с унимателя крови, - сказал Птахор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121