Компания!
- Нет у нас коммунистического будущего, эксперимент не удался, битва за урожай проиграна.
- Ну ладно, ладно, я это уже от Мишки Гофмана слышала. Пока они его не разоблачили. А сам рукам волю дает.
- А при коммунизме бы не давали? - Там все иначе, там бы я никому не отказывала, потому что все люди друзья и братья с сестрами.
Нинеля не была лишена чувства юмора, и вроде бы поражение коммунизма не нанесло ей травмы. Хотя черт ее знает, где она искренняя, а где притворяется. - Ты обещала провести меня к Мише Гофману. - А он твой хахаль был? - Не говори чепухи. Я просто беспокоюсь. - А не стоит о нем беспокоиться, - посоветовала Нинеля. - Если он на обратном пути к нам попадет, им наши займутся. - Пошли? - Там дождик идет.
- Не успеешь промокнуть, старший лейтенант госбезопасности, - сказала Кора. Нинеля вдруг напряглась.
Нинеля и в самом деле просто и быстро провела Кору через незапертую дверь с обратной стороны административного корпуса. Дверь вела в подвал к мусоросборнику, оттуда лестница поднималась на второй этаж. Здесь они расстались - Нинеля не хотела рисковать.
В главном коридоре, разделявшем здание пополам, еле-еле светили плафоны. В боковых ответвлениях было совсем темно.
Впрочем, это и помогло Коре. Миша содержался в подвале, и Кора сразу догадалась, где это, потому что ход туда перегораживал стол, за столом сидела мускулистая медсестра и спала, положив голову на скрещенные руки. Притом мирно похрапывала басом. За спиной медсестры находилась стеклянная дверь, и Кора открыла ее. Мишу она отыскала в тупике подвального коридора. Перед боксом был стеклянный тамбур. В боксе Миши горела яркая лампа без абажура, оттого казалось, что там проводят ремонт. Миша сидел на продавленной койке на сером одеяле, скрестив ноги и покачиваясь. Кора попыталась проникнуть к нему, но эта дверь была заперта. Кора тихонько постучала в стекло. Миша услышал, поднял голову, удивился, потом обрадовался. Он попытался подбежать к перегородке, но ничего не получилось, он согнулся в три погибели, схватился за живот. Лицо его исказила гримаса боли. - Ты что, Миш, - спросила Кора. - Отравился?
Миша подошел к круглому отверстию в стекле, забранному частой сеткой.
- Нет, не отравился, - сказал Миша. - Они мне вкололи какую-то гадость, а теперь наблюдают, как я загибаюсь. - Зачем? Не может быть!
- Как раз с ними и может быть. Вспомни лабиринт, вспомни другие идиотские и жестокие тесты. Ах да, тебя еще не было!
- Ты думаешь, что это испытание? Тест? - А что еще? - спросил Миша. И тут его вырвало. На четвереньках он кинулся к ведру, что стояло в углу палаты. Он опустился на колени спиной к Коре - завел руку за спину и жестом прогнал девушку.
За спиной Коры во сне забормотала медсестра. Кора замерла.
- Я еще приду, - шепнула она в переговорное устройство. - Ты не бойся. Но Миша, судя по всему, ее не слышал. На цыпочках Кора миновала медсестру, которая уже почти проснулась, но, к счастью, жалела расстаться со сном.
Дальнейший путь вниз прошел без приключений. Кора пробежала до барака. Испытание? Зачем такое испытание?
Так она и сказала профессору, который лежал у себя на койке.
- Его отравили! Его точно отравили! И вы знаете, что я подумала? А вдруг теперь, когда начнется заварушка с переменой власти, они решили от нас отделаться: нет человека - нет проблемы. - Зачем?
- Они же тоже боятся. Судя по протоколам допросов, у них есть представление о том, что наша цивилизация обогнала их... намного. Так что замахиваться на нас все равно, что замахиваться на паровоз. - Они об этом не думают, - усомнился Калнин.
- Но почему? Почему?
- Мне надо увидеть Гарбуя. Если он жив, он, по крайней мере, что-то знает.
- Тогда я пойду с вами, - твердо заявила Кора. - Зачем?
- Я скажу вашему Гарбую, что над Мишей Гофманом проводят эксперименты! Он должен их остановить. В ином случае пускай поможет мне вернуться обратно. - Боюсь, что все это - не в его власти. - Сначала вы уверяете меня, что он - изобретатель этой системы...
- Но президента убили! А без президента Гарбуй - только тень самого себя. -А мы- подопытные кролики? Профессор Калнин ответил неожиданно: - Я оказался здесь, потому что не хотел быть кроликом, тем более мертвым кроликом. - Если так, то вы, по крайней мере, живы. - Пока жив, согласился профессор. Кора выглянула в окно. Дождь все продолжался. Было темно - хоть глаз выколи, ветер налетал волнами и пригибал к земле тонкие вершины кустов у забора из колючей проволоки. Там светили прожектора лагерь с десятком беспомощных пришельцев тщательно охранялся. Хотя, впрочем, убежать оттуда было легче легкого.
- Сейчас совсем темно и ливень, - сказал профессор, словно рассуждая сам с собой. - Но если к утру дождик успокоится, я схожу к вилле. В комнату без стука заглянула Нинеля и сказала: - Быстро в столовку! Быстро, говорю! Там полковник чрезвычайное сообщение произносит. Она затопала тяжелыми ногами по коридору. - Надо идти. - Эдуард Оскарович, с трудом поднялся с кровати.
- Вы одеяло возьмите, закутайтесь в него, - сказала Кора. - А может, вам вообще не ходить?
- Нет, я любопытный, - возразил Калнин. - Белье я поменял, а в одеяле во мне появляется что-то от римского сенатора.
Все уже собрались в столовой. Полковник стоял во главе стола.
- Ну вот, - сказал он, криво усмехнувшись при виде опоздавших. Спасибо, что почтили нас своим присутствием.
- Безобразие! - вслух произнесла Нинеля. - Люди стараются, а они ноль внимания.
Полковник постучал по столу небольшим кулаком, откинул назад маленькую усатую голову и сообщил, словно начинал торжественную речь на юбилее:
- Я рад сообщить вам, что только что закончилось заседание чрезвычайного Временного совета. На нем разбиралось много вопросов, как из области политики и экономики, так и военных. Создано переходное правительство, в которое вошли ряд известных военачальников. В частности, принято решение свернуть как экономически нецелесообразный, а политически вредный проект профессора Гарбуя по контактам с параллельным миром. Вы меня поняли?
- Нет, не поняли, - сказал Покревский. - Вы будете отправлены обратно. В ближайшее же время. У нас нет лишних денег на бесперспективные направления в науке.
- И вы хотите отправить людей, не проверив сначала, что с ними будет? - спросил Калнин. Полковник добродушно развел руками. - Вы нас недооцениваете, профессор, - сказал он. - Есть доброволец, Михаил Гофман. Если мы убедимся, что он окажется в сегодняшнем дне, значит, предсказания Гарбуя подтвердятся. Тогда и вы полетите. Ясно?
Многое было неясно. Пришельцы начали было осаждать полковника вопросами, но тот резко повернулся и покинул комнату. Кора так и не успела докричаться - что же в самом деле с Мишей и можно ли к нему пройти.
Но она знала, что проберется к нему до ухода с профессором к Гарбую. И если плохо, то попытается помочь. Сама еще не знает как, но постарается. Должен же быть выход для подопытных кроликов.
Через две минуты после ухода полковника - не успели даже пленники обсудить ситуацию - вошли две медсестры с большим ящиком. Хлопнули его на пол, и одна из медсестер сказала басом: - Разбирайте, ваше.
Они отошли в кухню и оттуда посматривали, как пришельцы двинулись к открытому ящику, как будто к упавшей, но неразорвавшейся бомбе. Потом принцесса вдруг затараторила, и в слезы! Темной обезьяньей лапкой она вытянула из груды тряпок и предметов, наполнявших ящик, длинную одежду в блестках - тащила ее, отступая от ящика, и Покревский пришел ей на помощь, освободил подол длинной одежды от запутавшихся в нем ботинок, которые, как оказалось, принадлежали инженеру.
- Ребята! - воскликнул он радостно. - Нам же одежду варвары вернули!
И только тогда все сообразили, что местные хозяева не шутят и в самом деле решили отпустить пришельцев домой - иначе зачем бы им возвращать одежду и обувь и все вещи, что были с ними в момент перемещения.
- Мой сюртук! - рычал Журба, отталкивая Кору. - Надо проверить!
Он погружался в ящик, выбрасывая оттуда вещи - в поисках своего сюртука, он был страшен в упорстве и силе, употребленной на эти раскопки. Но из его деятельности прочие люди извлекали пользу - по крайней мере, Влас Фотиевич не дал людям устроить кучу-малу, навалиться на ящик одновременно. Вылетавшие оттуда платья, чулки, туфли, сумки тут же находили хозяев - не так уж много народа было в комнате. И когда все разобрали выкинутое Журбой и тот отыскал свой драгоценный сюртук и полосатые брюки, оказалось, что в ящике еще остались вещи Миши Гофмана.
Их взяла Кора - как бы наследница Гофмана - и никто не стал спорить.
Оттолкнув медсестру, Журба вышел на кухню, и та подчинилась. На кухне он стал громко петь народную песню, которую Кора в школе не проходила: "Эх, полным-полна коробушка, есть и ситец и парча!"
Какое счастье, что вы вымерли, подумала Кора, еще до того, как я родилась. Возвращайтесь лучше к себе!
Некоторые потянулись к своим комнатам, чтобы переодеться в тишине, другие спешили, переодевались прямо в столовой. Инженера, например, не беспокоили соображения стыдливости. Зато принцесса унесла все свои одежды, а их оказалось немало - в свою норку.
Но каждому хотелось одного - как можно скорее скинуть унизительный синий халат и серое арестантское белье. Причем халат не был таким унизительным еще час назад, потому что все были равны в унижении и не было из него выхода. А вот теперь люди снова стали разными - будто их уже выпустили на свободу.
Кора переоделась у себя в комнате. Ей переодеваться было несложно. Тем более что возвратили далеко не все - разворовали. Правда, у нее осталась куртка Миши Гофмана - он не обидится, если она наденет ее в ночной и утренний походы - они еще предстоят Коре. Так что пока Кора была девицей студенческого возраста и положения, отдыхающей в Симеизе, - одежда на грани сексуального риска, но не далее.
Переодевшись и с удивлением посмотревшись в зеркало, ибо за три дня отвыкла от себя настолько, что не сразу узнала. Кора поняла, что более оставаться одна не может, и хотела было пойти к профессору, но ноги сами принесли ее обратно в столовую. И не только ее одну.
- Земляне и землянки!.. - так их назвал инженер Всеволод Той.
Он был одет просто, без затей, как одеваются славные изобретатели махолетов, когда поднимаются в воздух над склонами Ай-Петри, все на нем было облегающим, упругим, хлопковым, шерстяным, с буфами, притом в обтяжку человек-птица!
Покревский изменился в поведении и даже внешности. На нем был черный мундир, на левом рукаве нашит щит с черепом, под ним золотые шевроны, на груди Георгиевский серебряный крестик. Мундир был не нов, пропоролся в одном месте, на колене черные галифе протерлись. Фуражки у капитана не было потерял, но погоны были, хоть без звездочек. Но главное - изменилась его выправка.
Тут вошел, облаченный в полосатый пиджак и черные брюки, Журба - с радостным криком: - Нашел! А ведь не хотели возвращать! Жулье! Он держал в руке большой черный бумажник с золотой монограммой. - Там деньги? спросила Кора. - Мало что осталось. - Журба сразу замкнулся. - А ты спрячь, - сказала Нинеля, которая оказалась одета просто и грубо, в короткой суконной юбке, срезанных ниже колен кожаных сапогах, в гимнастерке без знаков отличия, но перетянутой солдатским ремнем. Она приподняла валик надо лбом, взбила локоны и изменилась, пожалуй, более всех.
Остальные, кто пришел в столовую, крутили головами от собеседника к собеседнице - как поворачивают голову за мячом зрители на теннисном корте.
Журба отошел к обеденному столу и, открыв бумажник, стал вынимать из него ассигнации, раскладывать их на столе и разглядывать, словно это было сладкое, давно желанное чтение.
Профессор пришел одним из последних. Он, как оказалось, почти не изменился. Он сменил халат на старый костюм, поношенный, домашний, в котором любил работать в кабинете. Кора его удивила.
- Так будут носить? - спросил он. - Через сто лет? - А что? смутилась Кора. - Некрасиво?
- Нет, что вы! У каждой эпохи свои вкусы. Только на мой взгляд... несколько откровенно. - Я не могу изменить моду.
- Не хочешь! - возразил Журба, не поднимая головы от своих бумажек. Он все замечал и не одобрял.
Последней пришла готская принцесса. Покревский ждал ее, все глядел на дверь, даже продвигался в том направлении, но что-то удерживало его от того, чтобы побежать за девушкой.
Ее появление было предварено удивленным возгласом медсестры - охранник увидел принцессу идущей по коридору. Она вошла медленно - видно, хотела, чтобы ее разглядели.
Она настрадалась, может, более других - грязная маленькая цыганка, не понимающая ни слова, и один лишь у нее заступник - уродливый от страшного шрама, издерганный, худой белогвардеец, о котором принцесса не знала, что он белогвардеец, - он был ей непонятен, но заботился и даже защищал.
Принцесса остановилась в дверях и замерла, будто не решаясь шагнуть в столовую, где возле пустого исцарапанного деревянного стола стояли кучкой пришельцы, все выше ее, шумнее, разговорчивей, все связанные знанием общего языка - несчастные, украденные, но не такие одинокие, как эта смуглая девица.
Вернее всего, подсознательно - уж очень она была от них далека и вряд ли думала о мести или насмешке, - но она причесала свои тугие, черные, раньше забранные в неаккуратный узел на затылке волосы, распустила их по плечам из-под золотого венца, по сторонам которого свисали тяжелые, изысканные, с ладонь, подвески. И от этого лицо возникло в обрамлении золотой изысканной рамы и само как бы впитывало часть света, излучаемого золотом, усеянным драгоценными камнями. Какой-то золотой пудрой или краской принцесса Парра тронула веки и даже ресницы, серебром - губы и превратилась в создание ювелирное, искусственное.
Обрамленное золотой рамой лицо принцессы находилось, как в высокой чаше, в воротнике, переходящем затем в узкоплечее, расширяющееся пирамидой к земле парчовое сиреневое платье, густо и тяжело поблескивающее растительным восточным узором. Пальцы принцессы были унизаны перстнями, но зоркий глаз Коры все же отметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63