— Слава Богу, для тебя время текло не так медленно, как для меня! Поехали!— Сначала давай рассчитаемся. Скажи, сколько мы тебе должны.— Должны? — улыбнулся он. — Ничего не должны.— Так дело не пойдет.— Пойдет. Вы мои гости.— Нет. Мы к тебе приехали незванно, а ты встретил нас как близких людей.— Эфенди, хватит об этом!— Но я же обещал заплатить за этих мерзавцев!— Ты явно хочешь меня разозлить. Ты что, собираешься возвращать мне деньги за пару яиц и пиво? И думаешь, я их приму? Да никогда!Я с интересом смотрел на лицо Халефа, которое менялось буквально с каждой секундой. Он очень боялся, что я все же заплачу. И раздраженно сказал:— Сиди, ты знаешь Коран и все его закоулки. Почему ты выступаешь против этого мудрого учения? Ведь ты же знаешь, что нельзя отводить руку дающего. Подаяние — это дар Аллаха; тот же, кто отвергает дар, обижает Аллаха. Я надеюсь, что ты уймешь свое сердце и окажешь честь Пророку. Не стоит спорить о пиастрах, которые никому не нужны.Это было подано с таким напором, будто речь шла о жизни и смерти, проклятии и вечности. Я, смеясь, вручил слугам бакшиш — самую малость, от которой они пришли в такой восторг, что по очереди стали целовать мне руку, чему я так и не смог воспрепятствовать.Затем мы выехали на дорогу в Остромджу (я уже говорил, что это на самом деле вовсе не дорога). Проехав по ней всего ничего, я спросил хозяина:— Эта так называемая дорога — единственная, которая ведет к Остромдже?— Это самый прямой путь. Есть и другие, но по ним дольше ехать.— Давай поищем именно такую. Нам она больше подойдет.— Почему?— Потому, что утром, когда оба парня очухаются…— Утром? — перебил он меня.— Именно так. Они пробудут у тебя именно столько, потому как не надо платить. Они не ждут тебя завтра обратно, поскольку ты будешь пить по поводу своего дня рождения.— Вот негодяи! Я огорошу их тем, что сообщу, что у меня вовсе не день рождения!— Не надо этого делать.— Отчего же?— Оттого, что не в твоих интересах, чтобы те оказались завтра к обеду в Остромдже. Ты поймешь это потом. Если они поедут за нами, то заметят, что мы все же направляемся в Остромджу, а не в Дойран. Это свело бы на нет все наши планы.— Хорошо. Если ты так хочешь, скачем другим путем. Вот здесь дорога сворачивает налево и идет полями и лугами. По ней мы выберемся на другую дорогу, ведущую в Кустурлу. Та нас никто не знает.И мы свернули в сторону. Дороги как таковой здесь не было. Просто сухая земля, по которой ходили и ездили люди, вот и все. Справа и слева тянулись табачные плантации, встречались отдельные участки хлопчатника. Потом снова шла неухоженная земля и наконец лес, через который мы скакали, можно сказать, напролом.До сих пор мы молчали, но хозяин больше не мог сдерживать своего любопытства.— Ты слышал, как я разговаривал с этими любителями ракии?— Все, до единого слова.— Все вопросы и ответы?— Ничего не пропустил мимо уха.— И как тебе?— Ты прекрасно выполнил поручение. Очень тебе признателен.— Это меня радует. Мне сложно было выполнить это как надо.— Знаю и потому восторгаюсь тобой вдвойне. Ты доказал, что ты прилежный обманщик.— Господин, я весьма рад, ибо похвала из твоих уст для меня ценнее, чем чья-либо еще.— Как так?— Потому что ты ученый, который знает обо всем — от солнца до корней в траве. Ты знаком с королями и царями, которые ценят тебя, и путешествуешь под защитой падишаха, с которым ел из одной тарелки.— Кто это сказал?— Человек, который знает это точно.Я тут же догадался, что мой маленький, но храбрый хаджи и здесь потрудился на славу. Он называл себя моим другом и защитником, и чем краше меня расписывал, тем больше света моей славы падало и на его скромную фигуру. Взглянув на него, я понял, что прав: догадываясь, что сейчас разразится гроза, он, видя, что я разговариваю с хозяином, чуть поотстал.То, как хозяин ответил на мой вопрос, доказало мне, что Халеф запретил ему называть его.— Кто же это такой, кто говорит то, о чем не имеет ни малейшего представления? — спросил я нарочито громко.— Я не могу его назвать.— Хорошо. Тогда я назову его имя. Он-то сам сказал тебе его?— Да, эфенди.— Оно очень длинное. Маленького негодника зовут вроде бы хаджи Халеф Омар… Продолжить?— Господин, не надо!— И все же, как?— Я же обещал ему…— Ладно, можешь держать свое слово. Только скажи — да или нет? Это был хаджи?Он попытался уклониться от ответа, но под моим строгим взглядом признался:— Да, это он сказал.— Но тогда я заявляю тебе: он отъявленный лжец.— Господин, ты говоришь это из скромности.— Нет, это не так. Я вовсе не скромный, это видно хотя бы по тому, что я съел твой прекрасный омлет, не заплатив…— Господин, умоляю тебя…— Нет уж, я закончу и исправлю некоторые ошибки этого пресловутого хаджи Халефа Омара. Он все наврал. Я видел падишаха, но не ел с ним из одной посуды. Я знаю царей и королей, но только по именам, правда, видел одного-другого, но они меня не почитают, даже не ведают моего имени, более того, они вообще не подозревают о моем наличии.Он смотрел на меня с таким выражением лица, что я понял: выдумкам малыша он верит больше, чем моим словам.— А что касается моей учености, — продолжал я, — то она не так уж и велика. Как я могу знать все от Солнца до корней? Ну ладно, корни мне знакомы, а вот о Солнце я не знаю ничего, только разве то, что Земля вокруг него вращается. Как далеко оно от нас, каковы размеры, диаметр, вес, длина окружности…— Машалла! Машалла! — громко закричал мужчина, пугливо посматривая на меня и подзывая лошадь.— Ты что кричишь? — спросил я.— Ты все это знаешь?— Да.— И как же далеко от нас Солнце?— Около двадцати миллионов миль.— И мы вокруг вертимся?— Естественно.— И вес знаешь?— Очень приблизительно. Могу ошибиться на миллион центнеров.На его лице отобразился ужас. Он даже лошадь остановил.— Господин, я однажды был в Стамбуле и разговаривал с одним ученым дервишем, а тот в свою очередь беседовал с иностранными мудрецами. Он клялся мне Пророком и его бородой, что солнце и звезды не так мелки, как кажется, а намного больше Земли. Они кажутся такими маленькими, потому как далеки от нас. Я тогда страшно испугался. А ты, выходит, даже знаешь это расстояние. И Луну знаешь?— Само собой!— Ну и как далеко она от нас расположена?— В восьмидесяти шести тысячах турецких агачей.— О аллахи, валлахи, диллахи! О боже! (араб. )

Как мне страшно, эфенди!Нас нагнал Халеф, остановился рядом и спросил:— О, мой сиди знает много больше, намного больше. Он знает, что есть звезды, которые мы не видим, а есть такие, какие мы видим, а их уже и нет вроде. Он сам мне об этом рассказал. Я, правда, забыл, ибо моя головка слишком мала для столь многих солнц и звезд.— Это все так? — вскричал турок.— Да, спроси его сам.Тут хозяин постоялого двора уронил на колени поводья, поднял руки на уровень лица и растопырил пальцы в мою сторону. Так делают в Леванте, когда пытаются защититься от сглаза или колдовства.— Нет! — вскричал он при этом. — Я не хочу его спрашивать. Ничего не хочу больше знать. Да хранит Аллах мою голову от таких забот и таких цифр! Она расколется, как старая мортира, в которую насыпали слишком много пороха. Поехали лучше дальше.Он снова ухватил поводья и тронул лошадь, бормоча при этом:— И он еще называет хаджи лжецом! Да он еще мало про него рассказал!— Ибарек, то, что ты от меня услышал, на моей родине ведомо любому ребенку!— Машалла! Спасибо, мне не нужна такая страна, в которой даже дети умеют взвешивать и измерять звезды! Какое счастье, что я родился не в Алемании. Человек, у которого я учился пивоварению, ничего мне об этом не рассказал, и это весьма мудро с его стороны. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я сказал, что твоя похвала вдвое радует, ибо исходит из твоих уст. Ты был мной доволен, и это вселяет в меня надежду, что я верну свои деньги.— Если меня не обманывает предвидение, ты получишь их обратно.— Предвидение! Ты полагаешь, дело выгорит?— Да, а что?— Ты как-то твердо говоришь.— Ты ошибаешься.— Могу поклясться, что ты знаешь точно. Тот, кто в лесу, поле и пустыне может читать следы людей, которые давно там проходили, знает точно, где лежат мои денежки!Тут я действительно рассердился. Халеф своими непродуманными выходками который раз ставил меня в щекотливое положение.— Это тебе тоже Халеф сказал? Он кивнул.Тут я обернулся к малышу.— Халеф, ты что отстаешь, поди сюда.— Что угодно, сиди? — спросил он подобострастно, как пес, который знает, что его накажут, но тем не менее приветливо машет хвостом.— Нужен курбач, плетка из гиппопотамовой шкуры, и знаешь зачем?— Сиди, ведь твоего верного друга ты никогда не ударишь!— Ты ошибаешься, Халеф, я могу наказать тебя. Есть другие виды штрафов, кроме плетки. Я не дам тебе жареной курицы!Я произнес это гневным голосом. За курятину он мог отдать жизнь.Но он, смеясь, ответил:— Сиди, ты себе ничего не оставишь, а мне дашь.— Молчи! Если ничто другое не поможет, я тебя выгоню.— Сиди, ты же знаешь, что я побегу за тобой, как собачонка. Я слуга. Мы вместе голодали. Мучились от жажды, мерзли, смеялись и плакали — двоих таких людей невозможно разделить!Добрый малый был прав: точно знал, что будет, если он затронет эту струну. Мой гнев тут же унялся.— Но все же, Халеф, нельзя же так заливать!— А чего такого я, собственно, сказал, сиди? Почему ты так сердишься? Разве я сказал неправду? Не ты ли ел с султаном из одной тарелки?— Но ведь это вранье!— Как это вранье? Разве ты не обедал в Стамбуле у кади аскери?— Но что тут общего с твоими фантазиями?— Много общего. Разве султан не обедал однажды у кади аскери?— Официально — нет.— А тайно? Значит, я прав? И он спокойно мог получить ту же тарелку, что и ты. Халеф знает, что говорит. Ты, как трюфель. Он деликатес и дорого стоит, но прячется под землей, чтобы никто о нем не проведал. Я один тебя знаю, и, когда вижу твое лицо снова приветливым, на сердце моем опять легко и радостно. Аллах приносит тучи, но он же порождает и солнечные лучи. И человек берет то, что дарует ему Аллах.Конечно, я уже улыбался. Меня сравнили с трюфелем, да еще приплели сюда Аллаха. Мы весело расхохотались. Тучи над Халефом действительно рассеялись.Мы поскакали дальше. По взглядам турка, брошенным украдкой в мою сторону, и по тому, как он держал свою лошадь, — чуть позади моей, — я понял, что он питает к моей персоне большое уважение. Забавно было убедиться, что он считает меня чудом из чудес.Лес остался позади, и мы переезжали большой разлом, что давало коням простор для езды. Любопытство турка снова разгорелось.— Эфенди, — начал он, — сегодня я еще успею вернуться?— Маловероятно.— Почему?— Ты хочешь вернуть свои деньги?— Естественно.— Тогда тебе придется задержаться. Сначала нужно негодяев поймать, а уж потом забрать свои деньги.— Ты знаешь, где они?— Нет.— Но хаджи сказал…— Он не ведает, что говорит. Мне известно лишь, что они укрылись в Остромдже. Там я и буду их искать.— Так мы спросим кого-нибудь.— Напрасный труд. Они ни с кем не общаются.— Вай! Тогда мы их и не найдем!— Впрочем, один след у меня есть.— Здесь, на земле?Добрый человек узнал от Халефа, что я непревзойденный следопыт, и он уверовал в то, что я прямо сейчас все узнаю по отпечаткам на почве.— Нет, — ответил я и указал при этом себе на лоб. — След, по которому надо идти, здесь. Ты хорошо ориентируешься в Остромдже?— Да, ведь это ближайший город от моей деревни.— Там есть гора?— И довольно высокая.— И на ней развалины?— Целый город.— А что там было?— Я точно не знаю. Болгары рассказывают, что раньше здесь у них было целое государство, и в этой крепости жили знаменитые на всю страну князья. Потом пришли враги, захватили город и все разрушили.— Видимо, турки?— Так полагают некоторые. Другие говорят, что то были греки.— Нам все равно. На развалины легко подняться?— Очень легко.— Это не запрещено?— О нет. Каждый волен, но немногие отваживаются.— Почему же?— Там живут злые духи.— Ах, так! Стоит взглянуть на них.— Эфенди, ты часом не рехнулся?— Часом нет. Я давно мечтал посмотреть на духа поближе. Теперь я рад, что мечта моя скоро исполнится.— Господин, давай не будем пробовать.— Нет уж!— Ты же знаешь, что днем духи не показываются.— А я и не собираюсь искать их днем.— О Аллах! Ты собрался взобраться на гору ночью?!— Именно так.— Но тогда ты никогда не вернешься. Духи убьют тебя.— Мне интересно, как это им удастся.— Не смеши людей, эфенди! Злые духи не станут спрашивать, знаешь ли ты Солнце, Луну, звезды и из какой знатной тарелки ты ел. Они просто свернут тебе лицо на спину, вот и все.— Ого!— Да, да!— И что, бывали такие случаи?— Еще сколько!— Наверху, в развалинах?— Поутру там находили людей, у которых лица оказывались на спине.— И они еще были живы?— Как ты можешь такое спрашивать? Когда лицо стоит на спине, шея сломана. Значит, они мертвы.— Но ты же говорил о людях, а не о трупах. Этих людей знали?— Нет, то были чужестранцы. Только однажды попался один из Остромджи. Новый хавас, он заявил, что не верит в духов. У него с собой были нож и пистолеты, и он в сумерках отправился на гору. На следующий день его нашли наверху, он лежал там, как и остальные. Лицо его было красно-синим, а язык вывалился далеко наружу.— Давно это случилось?— Еще двух лет не прошло. Я сам видел этого безрассудного полицейского.— Когда тот был еще жив?— Да, и после смерти тоже.— Это меня радует. Опиши-ка мне еще раз его труп.— Он выглядел ужасно.— Это все, что ты можешь сказать?— Нет. Тело завернули в старый кафтан, когда спускали с горы. Я рано поехал в город за семенами табака и подоспел как раз вовремя.— А как выглядела шея?— Ужасно!— Опиши. Раны на ней были?— Нет. Но отчетливо видно было, как духи рвали его когтями.— Эти когти проникали прямо в шею?— Как ты можешь так думать? Духи не переносят вида крови. Они никогда не оставляют открытых ран, не протыкают кожу. Но следы когтей видны. От меня тело скрывали, но я разглядел. Остальные были такие же.— Но как выглядели эти следы от когтей?— Как длинные, тонкие, красные отпечатки. Сзади два, спереди — восемь.— Я так и думал.— Ты что, видел когда-нибудь того, кто погиб от духа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42