Те, кто заключил с нами мир, дали слово, но оно касалось непосредственно их — в это я твердо верил. Но другие могут пойти на месть. И захотят меня убить. И, узнав от толстяка-пекаря, в каком направлении мы поедем, немедленно станут действовать. Остальное нетрудно представить.И я ответил равнодушно:— А я и не собираюсь его обманывать.— Почему же?— У меня с ним нет никаких дел. Он ведь дал слово не беспокоить меня впредь.— Он сдержит его. Сам он к тебе не притронется, но направит других. Союз велик.— Я не боюсь. Каждого, кто покусится на мою жизнь, я отдам под суд.— И пулю тоже?— Не смейся. Скажи лучше, как ты предал своего друга Сабаха?— Друга? Я не стану отвечать. Ты уже запер свое сердце и свой кошелек. Я поеду.И он пошел к лошади, все еще, как мне казалось, надеясь, что я что-то предложу ему. Но я лишь спросил:— Ты едешь? Не хочешь остаться? Они ведь готовят торжество!— На такие торжества у меня нет времени. Итак, не дашь? — Его глаза уставились на меня с явной угрозой.— Нет.— Ты сегодня уезжаешь?Ему очень важно было узнать это. Он ничего не получил, смотрел на меня волком и был способен на любую подлость.— Думаешь, я поеду на усталой лошади? Она должна прийти в себя.— Тогда пусть тебя возблагодарит Аллах так же, как ты возблагодарил меня! — И он ускакал.Около крыльца я наткнулся на Халефа, который прятался, слушая наш разговор. Он весь дрожал от гнева.— Сиди, зачем ты его отпустил?— Он мне больше не нужен.— Но он ведь нам навредит!— Ты слышал его последние слова?— К сожалению, только последние. Понял, что он требовал деньги. За что?— Давай отойдем подальше. Никто не должен нас слышать.Я рассказал ему подробности нашего разговора.— На нас хотят напасть! — сделал вывод Халеф.— Нет, Халеф.— Тогда почему этот нищий, хотя он вовсе не нищий, поскакал за подмогой?— Он хочет натравить на нас родственников Москлана и Дезелима. В Палаце или Измилане мы должны будем считаться с этим. Дело не из приятных.— Тогда давай выберем другой путь.— Это невозможно. В таком случае мы потеряем след наших беглецов, а главное, в Измилане, в доме Дезелима, мы можем многое узнать, что окажется для нас весьма полезным.— Если нас будут воспринимать как врагов, мы ничего не узнаем. Возможно, нас даже арестуют как убийц.— Поэтому я и хочу опередить этого «нищего».— Ты? Как?— Просто я окажусь там раньше, чем он.— Сиди, что ты такое удумал? Не хочешь ли ты выехать этой ночью? 1 Нельзя этого делать!— Можно и нужно.— Я не отпущу тебя. Подумай, в какой беде оказался бы ты сегодня утром, не окажись я рядом!— Да, ты спас меня и спасешь завтра, если со мной что-то случится.Тут храбрый хаджи приосанился:— Ты думаешь? — спросил он самодовольным тоном.— Конечно. Я расскажу тебе, что задумал. Вы переночуете у кузнеца и выедете рано утром. Поедете другой дорогой: из Кушукавака через Мастанлы, Стоянову и Топоклу в Измилан. Я же двинусь южнее, через Гельджик, Мадан и Палацу.— А почему через эти места?— Потому что это путь, которым поедет «нищий» из Узу-Дере.— Но ночью здесь же темно, как у… Ты же заплутаешь!— Надеюсь, что не сойду с дороги.— Но у «нищего» большое преимущество!— Ри быстр, я его обгоню.— И сломаешь шею в этой темнотище!— Поглядим. Когда приедете в Измилан, идите в кофейню Дезелима — она расположена в переулке, ведущем в деревню Чатак. Там вы меня и найдете.— А если тебя там не окажется?— Тогда наутро ты поскачешь навстречу мне к Палаце. Возможно, я задержусь из-за Москлана.— Где же я тебя там найду?— Этого я и сам пока не знаю. Но в деревне кто-нибудь да подскажет.Он попытался еще раз отговорить меня, но я остался непреклонен. Когда остальные узнали, что я еду, они бурно запротестовали. Икбала с матерью запричитали на два голоса, что я не желаю отведать их знаменитых печеных «ядер» и жаркого. Сахаф тоже просил меня остаться.Я отвел его немного в сторону и поведал историю о коврах.— Эфенди, это хорошо, что ты мне все рассказал. Я сделаю все, чтобы воспрепятствовать этой контрабанде.— Ты заявишь на своего тестя?— Да. Пусть его повесят.— Это мне, конечно, не по душе. Передай своему отцу мой горячий привет и будь вечно счастлив с Икбалой, красивейшей из девушек в Румелии.Шимин, убедившись, что отговорить меня невозможно, спросил о пути, который я выбрал. Я не доверял красильщику и потому в его присутствии назвал многие места, в которых и не собирался быть. Кузнец проводил меня до лошади, и уже на улице я поведал ему о подлинном маршруте. Он сказал:— Нищий, должно быть, уже прибыл в Узу-Дере. Там он задержится ненадолго и поедет дальше — в Мадан и Палацу. Отсюда до Мадена скакать десять миль через Мастанлы и Гельджик. Я хорошо знаю эту дорогу и подскажу тебе, как туда быстрее добраться. Мы поскачем в одном направлении.— Что? Ты поедешь со мной?— Да, двинемся вместе, и я буду рядом, пока не буду уверен, что ты на правильном пути.— Очень мило с твоей стороны.— Молчи! Ты знаешь, чем я тебе обязан!— Но я ведь поскачу быстро!— Моя лошадь тоже довольно резвая. Она постарается. К сожалению, моя жена не может с тобой проститься, но знай — ты навеки в нашей памяти.Халеф вышел к нам, чтобы напомнить об одной вещи, о которой я, честно говоря, совсем забыл. А именно, о сумке, о которой шла речь во время поездки из Кабача к домику. Он достал ее и осмотрел содержимое. В ней лежали сто австрийских дукатов. Такие дукаты на территории Турции называются просто «монетами». Один дукат равен пятидесяти трем — пятидесяти восьми пиастрам; таким образом, всего в сумке была весьма приличная сумма.Кроме того, там лежало пятьдесят бешликов — монет по пять пиастров. А наверху — записка, что дукаты мои, а бешлики — Халефа. Как я потом узнал, Омар бен Садек получил подарок от нашего друга еще в Эдирне.Кому-то такой дар мог показаться неэтичным. Меня тоже посетило было такое чувство, но потом оно прошло. Ведь даритель действовал от всего сердца. Он знал, что я не миллионер. Во-вторых, он вручал его в особых обстоятельствах, когда мы лишились грузовой лошади и «свободолюбивых» хавасов. И кроме того, в сумке лежало еще кольцо чудесной работы с гиацинтом внушительных размеров. Я не мог надеть его на палец, ибо не считал подобное кольцо принадлежностью мужского туалета, но в любом случае оно было красивое и дорогое.Само собой, Халеф тут же получил свои пятьдесят бешликов. Он спрятал их с особой тщательностью и сказал:— Сиди, это человек большой души. Но я бы на его месте проявил большее понимание момента. Как говорят у меня на родине, кяф лучше нуна Кяф — сто, нун — пятьдесят (араб.).

.Я стал прощаться. Красильщик долго тряс мою правую, а его дочь — левую руку, добрая Чилека ревела в три ручья. Когда я уже садился на коня, подошел подмастерье и протянул мне руку. Собрался пожать или просил бакшиш? Моя плетка была слишком далеко в сумке, и я воспользовался Халефовой. Я с удовольствием вытянул по спине этого мерзкого предателя — тот одним прыжком отскочил за мощную спину хозяйки.— Ой, жжется! — завизжал он, схватившись рукой за пришкваренное место.— Еще соли? — спросил я. Халеф мигом подскочил к нему.— Подсолить, эфенди? Он заработал!— Меня уже нет! — закричал слуга и скрылся за углом дома.А мы тронулись в путь. Глава 4СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ Настала такая же темная ночь, как и вчера. На небосклоне зажглось лишь несколько звезд. Только тут я понял, насколько сложная задача стоит передо мной: скакать в такой тьме по неизвестной местности, причем быстро, чтобы обогнать «нищего».Мы молча ехали рядом. Каждый думал о своем. Дороги как таковой не было, поэтому приходилось скакать прямо через поля. Для Ри такая скачка особой сложности не представляла: его глаза хорошо видели в темноте.После долгой езды по пересеченной местности мы выбрались наконец на довольно утоптанную дорогу.— Это дорога из Узе-Дере в Мадан, — объяснил Шимин.В тот же момент я схватил его лошадь за повод.— Тихо! Слушай!Мне показалось, скачет лошадь.— Ничего не слышу.— Почва мягкая, глушит звуки, но мой конь нацелил уши вперед и раздувает ноздри. Это верный признак: кто-то находится по соседству. Слушай!— Теперь слышу. Вот конь наступил на камень, сдвинул его. Кто же может так поздно ехать здесь?— Это, наверное, нищий.— Маловероятно.— Почему?— Он тогда, значит, слишком поздно выехал.— А почему такое невозможно?— Но он ведь должен был немного обогнать тебя!— Он же знал, что я собираюсь выезжать только утром и поэтому не торопился. Значит, мы можем его тут обогнать, и он сам даже не заметит! Но сначала надо убедиться, что это действительно он.— Давай подъедем.— Но что мне с ним делать? Разве я могу запретить ему ехать? Не проливать же кровь!— В этом нет нужды, господин. Поручи это мне.— Как это?— Я поеду с ним рядом и доставлю в Кушукавак. Он от меня не уйдет.— А если он спросит, по какому праву ты все это делаешь?— А что, у меня такого права нет? Не он ли покушался на твою жизнь, эфенди?— В его лице ты можешь приобрести врага на всю жизнь, который будет мстить тебе!— Я его не боюсь, он итак мой враг. Он враг всех честных людей. Ты обо мне не беспокойся, я за себя сумею постоять. Если мы убедимся, что это он, то схватим его, и он так и не узнает, откуда ты скачешь.— Как проехать отсюда в Мадан?— Держись этой тропы, и через полчаса ты на месте. Здесь трудно ошибиться. Я еще хотел поговорить с тобой насчет копчи, но у хаджи уже есть одна, а ты взял у измиланца. Этих двух хватит. Теперь поехали, эфенди. — И он снова пустил лошадь рысью, как бы желая показать, что не хочет слушать моих возражений.Меня это вполне устраивало. Вскоре мы оказались так близко от всадника, что он уже мог нас слышать. Мы заметили, что он ускорил ход лошади.— За ним! — шепнул кузнец. — Сабах — плохой наездник. Мы его легко нагоним, если это, конечно, он.— А если он съедет с дороги?— Он побоится. В этой местности вряд ли кто осмелится углубиться в чащу, тем более ночью. Я бы сам не решился на это, если б не ты.Шимин рассчитал верно. Всадник заметил, что мы его нагоняем. С дороги он не сошел и теперь остановился и внешне спокойно нас дожидался.Кузнец подался вперед, а я задержался, чтобы всадник меня пока не видел. Тот слегка посторонился, пропуская кузнеца. Но Шимин остановился рядом с ним и поздоровался:— Откуда едешь? — спросил кузнец.— Из Деридере.— А куда?— Никуда.Этот ответ прозвучал довольно вызывающе, но кузнец и ухом не повел.— Ты мне скажешь!— Почему это я должен тебе говорить?— Потому. Ты ведь узнал меня?— А ты меня?— Ты Сабах, нищий.— Да. А ты кто?— Видно, ночь так же темна, как и твоя душонка. Ты не можешь узнать мое лицо! Я Шимин, кузнец из Кушукавака.— Вот почему мне показался знакомым твой голос! Давай, съезжай, мне с тобой не о чем говорить!— Зато мне с тобой есть о чем побеседовать! Знаешь человека, который едет сзади?— Нет. Пропусти меня!— С удовольствием сделаю это, только после того как переговорим, Сабах! — С этими словами я подъехал и поставил лошадь рядом, голова моего коня утыкалась в хвост его лошади.— О Боже, чужестранец! — вскричал он.— Да, это я. Теперь ты понял, что нам есть о чем поговорить?— Но мне с тобой не о чем.Я заметил, что рука его потянулась к мешку. Было так темно, что я не разобрал, что он там искал. Я положил штуцер прикладом вперед на шею Ри, подготовив его для удара слева направо.— Итак, будем говорить, куда мы едем? — строгим голосом проговорил я.— Зачем тебе это знать, убийца?— Убийца?!— Да, убийца. Кто сломал шею по твоей вине, у кого искалечено лицо?— А кого вы заманили в свою хижину, чтобы лишить жизни? Я знаю, куда ты едешь, но из затеи твоей ничего не выйдет.— Кто меня может заставить не ехать?— Я. Слезай!— Ого, может быть, ты и меня убьешь? Я буду защищаться. Отправляйся в ад! — И он вскинул руку.Но его выстрел прозвучал впустую — мой удар предупредил его действия. Я мигом двинул лошадь вперед и ударил его под мышку. Рука повисла плетью, и он повалился на другую сторону.Я хотел быстро соскочить с жеребца, но еще не достиг земли, как услышал крик кузнеца:— Стой, парень, или я растопчу тебя!Я уже хотел перескочить через лошадь нищего, но тут грянул второй выстрел; лошадь кузнеца совершила прыжок, и тот мигом вылетел из седла.Его задело? Я мигом подскочил к нему. Двое лежали на земле, один на другом. Было так темно, что я не мог различить, кто где. Я схватил за руку того, кто был наверху.— Стой, эфенди, это я.— А, это ты, Шимин! Он тебя задел?— Нет. Я заметил, что он хочет смыться, и хотел помешать. Тут он выстрелил, и я сшиб его. Он сопротивлялся, но одной рукой. Наверное, его придавило копытом моей лошади.— Нет, это я приложил его винтовкой.— Он кусается. Этот парень как куница. Я зашью ему рот!Не знаю, что он там делал, но через какое-то время, после каких-то странных звуков, поднялся и сказал:— Все, теперь он не опасен.— Что ты с ним сделал? Уж не убил ли?— Нет, дышит. Только немного придушил.— Надо связать ему руки.— Чем?— Веревкой от мешка. Есть и ремень от штанов. Этого хватит, чтобы привязать его к лошади.Я помог кузнецу. Он быстро справился с Сабахом. Прежде чем тот успел очнуться, он уже оказался на лошади. Веревка крепко стягивала его ноги под брюхом животного, а руки были связаны ремнем от брюк. Оказалось, у него было два пистолета; один из них выбил у него из руки я, а второй вывалился, когда его сбила лошадь Шимина. Оба были однозарядные и оба без пуль. Слава Богу, что пули Сабаха ни в кого не попали. Тут пленник начал браниться. Он требовал освободить его немедленно и угрожал местью. Кузнец высмеял его и сказал:— То, что ты уже сделал против меня, никак на мне не отразилось. Ты хотел застрелить меня, и именно поэтому я забираю тебя с собой, и тебе самому придется бояться мести, а еще больше — наказания властей. Может быть, я прощу тебя, если по дороге ты будешь хорошо себя вести. А если будешь браниться, то ничего хорошего не жди.— Вы незаконно задержали меня, я лишь оборонялся. Мне нужно ехать дальше.— Да уж, «в никуда»! Мы с этим еще разберемся. Молчи! Мы еще поговорим с тобой по душам, когда я попрощаюсь с этим эфенди!Нищий в самом деле затих. Наверное, он надеялся выудить какие-либо сведения из нашего разговора, но Шимин был тоже не дурак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42