.. с невинными женщинами...
Митчелл медленно опустил руку в карман пиджака и достал нож, к лезвию которого прилипла грязь.
– Этому пора положить конец, – закончил он.
Его взгляд снова был устремлен на нее, и она прочла в нем ту же отрешенность, которую впервые заметила, когда Митчелл забрал у нее дневник Холта.
– Не бойся, детка, – сказал он. – Я знаю, что делаю.
Она взглянула наверх, опасаясь, что Галили мог сползти с кровати и добраться до лестничной площадки, но там никого не было; тем не менее струящийся из спальни свет слегка колыхнулся, как будто кто-то, чье присутствие оставалось невидимым, подошел к самому краю ступенек. Вряд ли Митчелл уловил содрогание света, но Рэйчел не стала его об этом спрашивать, ибо боялась, что он потеряет остатки самообладания, зная, что наверху лежит беззащитный человек, тем более что, судя по ножу и крови на сорочке, он уже кого-то...
Только сейчас она вспомнила о Ниолопуа. О господи, неужели Митчелл с ним что-то сделал? Точно громом пораженная, она вдруг поняла, что произошло. Так вот почему у него был такой безумный взгляд, стало быть, он уже вкусил прелесть кровопролития. Однако даже если ее безумное подозрение отразилось у нее на лице, Митчелл этого не заметил, ибо его взгляд был прикован к лестнице.
– Оставайся, где стоишь, – велел он.
– Почему бы нам не уйти отсюда? Вдвоем? – предложила она. – Только ты и я?
– Погоди минуту.
– Если это скверное место...
– Я же сказал: погоди минуту. Сначала дай мне подняться наверх.
– Не надо, Митчелл.
– Не надо что? – спросил он, взглянув на нее. Почувствовав, с какой силой его рука сжимает нож, Рэйчел затаила дыхание. – Не надо трогать его? Это ты хотела сказать?
Он направился к ней, и она невольно отпрянула назад.
– Значит, ты не хочешь, чтобы я трогал твоего любовника, да?
– Митч, я была в доме, когда его мать явилась к Кадму, и собственными глазами видела, на что она способна.
– Не боюсь я этих вшивых Барбароссов, – при этих словах Митчелл гордо вздернул подбородок. – Видишь ли, проблема в том...
Он повертел ножом.
– ...Что еще никто не осмеливался дать им отпор, – наконец сказал он. – Мы просто бросали наших женщин на съедение этому негру, как будто они были его собственностью. Но мою жену он иметь не будет. Ты понимаешь, о чем я говорю, детка? Я не позволю ему забрать тебя у меня.
Протянув к ней пустую руку, он погладил ее по лицу.
– Бедняжка, – произнес он. – Я тебя не виню. Он трахал твой мозг. У тебя не было выбора. Но все будет хорошо. Я с этим разберусь. И сделаю то, что следует сделать порядочному мужу. Я должен защитить свою жену. Я был не слишком хорош в этом деле. Был не слишком хорошим мужем. Теперь я это знаю. Прости меня, милая. Прости.
Наклонившись к ней, Митчелл чмокнул ее в щеку, словно застенчивый подросток.
– Со мной все будет хорошо, – снова повторил он. – Я сделаю то, что должен сделать, и мы с тобой отсюда уйдем. Мы все начнем сначала. – Его пальцы коснулись ее щеки. – Потому что я люблю тебя, детка. Всегда любил и буду любить. Я не могу вынести разлуки с тобой.
Его голос сорвался и стал почти жалким.
– Я не вынесу этого, детка. Потерять тебя для меня все равно что сойти с ума. Понимаешь меня?
Она кивнула. Где-то в глубине ее сознания, позади страха за жизнь Галили, да и за себя тоже, существовал маленький уголок, где сохранились воспоминания о былых чувствах к мужу. Возможно, их нельзя было назвать любовью, но тем не менее они были красивой мечтой, и теперь, внимая его безумной речи, в ее памяти не без нежности всплыли первые месяцы их знакомства, когда она не смогла устоять перед его влюбленностью и элегантной обходительностью. Но все это ушло в прошлое – ушло без остатка, и то, что она видела перед собой сейчас, было лишь тусклым напоминанием о том мужчине, которого она некогда знала.
О господи...
Она погрустнела, и он, кажется, заметил, что на ее лицо легла печаль, ибо, когда Митчелл заговорил, его голос был начисто лишен гневных интонаций и уверенности.
– Я не хотел, чтобы так случилось, – сказал он. – Клянусь, не хотел.
– Понимаю.
– Не знаю... как я сюда попал...
– Не нужно было этого делать, – нежно и ласково произнесла она. – Не нужно было никого убивать, чтобы доказать, что ты меня любишь.
– Я действительно... тебя люблю.
– Тогда убери нож, Митч.
Рука, которая гладила ее щеку, замерла.
– Пожалуйста, Митч, – умоляла она. – Убери нож.
Он отдернул руку, и мягкое и доброжелательное выражение вдруг исчезло с его лица.
– О нет, – пробормотал он. – Я знаю, к чему ты клонишь...
– Митч...
– Думаешь усыпить меня сладкими речами и увести, – он покачал головой. – Не выйдет, детка. Извини, но этому не бывать.
Он отстранился от нее и повернулся к лестнице. Рэйчел вдруг ясно представила себе всю картину происходящего: человек с ножом, ее муж, бывший принц ее сердца, источая запах пота и ненависти, направлялся к спальне, где глубоким сном спал ее возлюбленный, а на темной лестничной площадке поджидали развязки призрачные существа, которым она не могла даже дать определенного имени.
Больше не сказав Рэйчел ни слова, Митчелл стал подниматься наверх, но она проскользнула вперед, преградив ему путь. Воздух на лестничной площадке задрожал, Рэйчел явственно почувствовала это. Но Митчелл не замечал ничего необычного, решимость расправиться с Галили его ослепила. Лицо Митчелла застыло, словно маска, оно было бледно и неумолимо. Рэйчел больше не тратила времени на пустые уговоры, он все равно не стал бы ее слушать. Она просто стояла у него на пути. Если он решил расправиться с Галили, сначала ему придется прикончить ее. Митчелл взглянул на нее, сверкнув глазами, на этом мертвенном лице только в них еще сохранилась жизнь.
– Прочь с дороги, – сказал он.
Рэйчел раскинула руки, ухватившись одной из них за перила, сознавая, насколько уязвимы ее живот и грудь, но у нее не было другого выхода, и к тому же в ней еще теплилась надежда, что, несмотря на охватившее мужа безумие, он не причинит ей вреда.
Он остановился на ступеньку ниже, и Рэйчел уже было решила, что еще не все потеряно, что она сумеет его образумить, но тут он схватил ее за волосы и, резко дернув, потянул вниз. Потеряв равновесие, Рэйчел стала падать вперед, тщетно пытаясь ухватиться рукой за балясины. Митчелл снова дернул ее за волосы, и она, инстинктивно стараясь перехватить его руку, взвыла от боли. Перед глазами у нее все закружилось. Притянув к себе жену, Митчелл вновь швырнул ее на перила и сильно ударил ладонью по лицу. У Рэйчел подкосились ноги, она отшатнулась. Последовал второй удар, затем еще один, и она покатилась с лестницы. Падая, Рэйчел слышала каждый хруст конечностей, каждый удар головы о ступеньки и перила. Наконец, сильно ударившись об пол, она на какое-то мгновение потеряла сознание. В голове у нее звенело, перед глазами плавали черные круги. Рэйчел пыталась собраться с мыслями, но это оказалось непосильной задачей. Когда ее зрение все же прояснилось, она увидела стоящего на лестнице Митчелла. Отсюда, снизу он выглядел крайне нелепо – голова его казалась непропорционально маленькой. Несколько секунд он смотрел на Рэйчел, после чего, убедившись, что она окончательно вышла из игры и больше не станет между ним и его целью, повернулся к ней спиной и стал подниматься по ступенькам.

Глава XXI

Ей оставалось только безучастно наблюдать за происходящим, поскольку тело ее больше не слушалось. Она лежала, глядя, как Митчелл поднимается наверх, чтобы лишить жизни Галили, и не могла даже выкрикнуть имя своего любимого – язык и горло отказались ей повиноваться. Но даже сумей она выдавить из себя какой-нибудь звук, Галили вряд ли услышал бы ее, ибо пребывал сейчас в своем собственном мире, исцеляя себя глубочайшим сном, и Рэйчел была не в силах пробудить его.
От верха лестницы Митчелла отделяли всего три или четыре ступеньки; еще чуть-чуть, и он скроется из виду. От гнева и отчаяния Рэйчел готова была разрыдаться. Она через столько прошла, чтобы вернуть Галили, – неужели все это было впустую? Неужели какой-то жалкий человечек с мелкой душонкой способен разлучить их раз и навсегда?
Вдруг Рэйчел услышала голос Митчелла и попыталась найти своего бывшего мужа взглядом, но лестничная площадка утопала во тьме и наверху почти ничего не было видно. Она было оперлась на руку и чуть приподнялась, пытаясь все-таки разглядеть Митчелла, но тут снова раздался его голос.
– Кто вы? – со страхом воскликнул Митчелл, делая шаг назад и появляясь из теней.
Он резко взмахнул в воздухе ножом, как будто отбивался от кого-то, однако, судя по всему, противник не отступал, и Митчелл вонзал нож в воздух вновь и вновь, а кто-то невидимый, но живой и сильный продолжал на него нападать.
– О боже, что же это за чертовщина? – взвыл Митчелл.
Собрав все последние силы и оперевшись на ноющие от боли руки, Рэйчел приподнялась еще выше. Голова у нее закружилась, к горлу подступила тошнота, но она тотчас об этом позабыла, когда увидела, что происходит наверху лестницы. К Митчеллу приближались три или четыре человеческие фигуры. Они двигались довольно медленно, но неумолимо припирали его к стенке. Отчаянно отбиваясь, Митчелл продолжал размахивать ножом, что было совершенно бесполезно, поскольку тот никоим образом не мог повредить бесплотному противнику. Это были какие-то духи, некие волнообразные формы, сотканные из света и тени. Когда же один из призраков, приблизившись к Митчеллу, посмотрел вниз, Рэйчел наконец разглядела его, вернее, ее лицо – призраки оказались женщинами. Вид у этой бесполой дамы был такой, будто происходившие в доме события ее забавляли, а черты лица напоминали набросок портрета, который художнику еще надлежало дополнить необходимыми деталями. Но Рэйчел все равно узнала это лицо. Нет, они вовсе не были знакомы, но черты дамы – изгиб бровей, скулы, упрямая челюсть, а также пронзительный взгляд – передавались ее потомкам из поколения в поколение семьи Гири. И если эта особа была одной из женщин, которых Галили принимал в этом доме, стало быть, и прочие призраки также происходили из семьи Гири. Сохранив в памяти сладостные воспоминания о временах, проведенных под крышей этого жилища, женщины вернулись сюда и после смерти, ибо, испытав здесь самое большое счастье в жизни, оставили тут частицу своей души.
Голова у Рэйчел почти перестала кружиться, и теперь она смогла разглядеть других собравшихся вокруг Митчелла призраков. Как она и предполагала, одним из духов оказалась первая жена Кадма – Китти, чей портрет висел в столовой семейного особняка. Эта великолепная дама, само воплощение непререкаемого матриархата, сбросив корсет и светские манеры, излучала необыкновенную чувственность, несмотря на призрачность своего нынешнего обличия. Казалось, она вернулась сюда воплощением любви, которую некогда обрела под крышей этого дома, где провела несколько блаженных дней в успокаивающих объятиях Галили.
Любовь – вот что искали и нашли здесь эти женщины, любовь – вот что искала и нашла Рэйчел. То, что обрели эти женщины, было выше супружеского долга, выше обычного соглашения и тайной связи; проснувшаяся в них чувственность яркой искрой озарила их души, которые навечно сохранили в себе этот нетленный свет. Неудивительно, что и после смерти им удалось отыскать дорогу к этому дому и даже придать своему облику видимость, ведь они желали защитить человека, одарившего их частицей своей любви.
Понял ли это Митчелл? Вряд ли. Но, как заметила Рэйчел, дамы, постепенно к нему приближаясь, пытались ему что-то внушить – со стороны лестницы доносился их мягкий, мелодичный шепот. Однако Митчелл продолжал отмахиваться от них, как от надоедливых насекомых.
– Оставьте меня! – всхлипывая, умолял он. – Уйдите прочь!
Но призраки были настроены решительно и не собирались внимать мольбам своей жертвы. Они обступали его все плотнее, Митчелла уже не было видно за их прозрачными телами, будто он попал в пчелиный рой, который его жалил, жалил и жалил.
Тем временем Рэйчел дотянулась до начала ступенек и, ухватившись за перила, попыталась подняться. Она не была уверена, что сможет устоять на ногах, но понимала, что замешательством Митчелла необходимо воспользоваться, ведь более удобного случая совладать с ним может не представиться. Однако, пока она пыталась встать, наверху появился еще кто-то. Это был Галили. Обнаженный, он пробудился от глубокого сна и, с трудом передвигаясь, морщась от боли, приближался к лестнице.
Митчелл тоже заметил Галили. Нож он выронил и сейчас беспорядочно размахивал руками, изрыгая громкие проклятия и отбиваясь от наседавших от него призраков. Однако при виде Галили им вновь завладела решимость. Подобрав с половиц нож, Митчелл отважно ринулся сквозь завесу своих бестелесных мучителей, чтобы наконец добраться до своего самого главного врага.
Оттуда, где находилась Рэйчел, не было видно происходящего. Митчелл заслонил собой Галили, а Митчелла, в свою очередь, словно облаком, окутали со всех сторон призраки женщин. Воцарилась тишина, и все погрузилось во мрак, но мгновением спустя от чьего-то сильного удара Митчелл, громко вскрикнув, кубарем скатился по лестнице и упал на то же место, где только что лежала Рэйчел. Впрочем, он тут же вскочил на ноги, словно гимнаст после прыжка, и Рэйчел было отпрянула, опасаясь, что он снова на нее нападет, как вдруг увидела, что грудь ее бывшего мужа залита кровью и из нее торчит нож – тот самый кухонный нож. Скривив рот, Митчелл смотрел на Рэйчел широко раскрытыми, полными слез глазами.
– О, детка... – пробормотал он. – Как больно!
Это были его последние слова. Руки Митчелла задрожали, тело обмякло и упало, еще глубже, по самую рукоять, загоняя в себя нож. Однако, даже прощаясь с жизнью, Митчелл по-прежнему не сводил глаз с Рэйчел.
Она не плакала – слезы пришли позже, – но ощутила лишь облегчение оттого, что все наконец кончилось.
Рэйчел взглянула наверх, где, держась за перила, стоял Галили, на лице которого была написана такая горечь, словно Митчелл был его близким другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101