Я не стал отвечать на этот вопрос.
– Твое молчание означает «нет», так надо понимать?
– Возможно, будет лучше, если ты сам спросишь у нее об этом, – осторожно предложил я. – Если хочешь, я могу ее подготовить. Рассказать, что видел тебя. Передать наш разговор.
В первый раз за время всей нашей встречи призрачный образ Галили несколько изменил свою консистенцию. Изнутри его наполнило свечение, сделавшее его темный силуэт ярким и отчетливым. Теперь я мог различить каждый изгиб его тела, пульсирующую на шее жилку и очертания рта.
– Ты мне поможешь? – спросил он.
– Конечно.
– Я думал, ты меня ненавидишь. У тебя на это немало причин.
– Я никогда не испытывал ненависти к тебе, Галили. Клянусь.
Теперь свет излучали и его глаза, потоки света струились по его щекам.
– Господи, брат... – тихо сказал он. – Как давно я не плакал.
– Неужели возвращение домой так много для тебя значит?
– Я хочу, чтобы она меня простила, – признался Галили. – Больше всего на свете мне нужно ее прощение.
– Я не могу просить этого за тебя.
– Знаю.
– Все, чем я могу тебе помочь, – это сказать Цезарии, что ты хочешь с ней встретиться, и потом передать тебе ее ответ.
– Это больше, чем я мог ожидать, – сказал Галили, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Не думай, что я забыл о своей вине перед тобой. Забыл о том, что и у тебя мне следует просить прощения. Твоя прекрасная Чийодзё...
Я вскинул руки, останавливая его.
– Будет лучше, если мы не...
– Прости.
– В любом случае, тебе не за что просить прощения, – сказал я. – Мы оба виноваты. И, поверь мне, я совершил не меньше ошибок, чем ты.
– Я в этом не уверен, – пробормотал Галили, и в словах его мне вновь послышалась печаль, которую я различил в самые первые минуты нашей встречи. Он себя ненавидел. Бог свидетель, как он себя ненавидел!
– О чем ты думаешь? – неожиданно спросил Галили.
Вопрос застал меня врасплох.
– Так, – пробормотал я. – О всяких пустяках.
– Ты думал о том, что я смешон.
– Что?
– Ты прекрасно слышал, что я сказал. Ты думал, что я смешон. Воображал, как я шатаюсь по миру черт знает сколько лет и трахаюсь со всеми подряд. Что еще? Ах да, что я так и не повзрослел, что у меня нет сердца и что я тупица. – Он уперся в меня своими источающими холодное сверкание глазами. – Что же ты молчишь? Я все сказал за тебя. Тебе осталось лишь признать мою правоту.
– Хорошо, кое-что ты угадал. Я действительно считал тебя равнодушным. Я даже собирался написать, что ты был бессердечным...
– Написать? – перебил он. – Где?
– В книге.
– В какой книге?
– Я пишу книгу, – сообщил я, почувствовав прилив гордости.
– Книгу обо мне?
– Обо всех нас, – уточнил я. – О тебе, обо мне, о Мариетте, о Забрине и Люмене...
– И о матери с отцом?
– Конечно.
– А они знают, что ты о них пишешь? – Я молча кивнул. – Ты собираешься рассказать всю правду?
– Моя книга – это не роман, так что вымыслу там не место, – сказал я. – И по мере своих скромных возможностей я буду придерживаться истины.
Галили замолчал, размышляя над услышанным. Моя новость его здорово обеспокоила. Вероятно, он опасался, что я сниму покров с некоторых его тайн или уже сделал это.
– Предугадывая твой следующий вопрос, сразу сообщаю, что моя книга посвящена не только нашей семье, – сказал я.
Судя по выражению лица Галили, я угадал причину его беспокойства.
– Так вот почему я оказался здесь.
– Возможно, – кивнул я. – Я много думал о тебе, и мои мысли...
– Как она называется? – резко перебил Галили. Я устремил на него недоумевающий взгляд. – Как называется твоя книга, придурок?
– О... я уже перебрал великое множество названий, – тоном завзятого литератора изрек я. – Но пока что ни на одном не остановился.
– Мне ведь известны многие подробности, которые пригодились бы тебе.
– Я в этом не сомневаюсь.
– И без этих подробностей тебе никак не обойтись. Иначе твоя книга не будет правдивой.
– Без каких подробностей? Например?
– А что я с этого буду иметь? – лукаво улыбнулся он. В первый раз за всю нашу беседу он напомнил мне прежнего Галили, самовлюбленное создание, чья уверенность в собственном обаянии была воистину безграничной.
– Я собираюсь поговорить про тебя с мамой, забыл?
– И ты думаешь этой небольшой услугой отплатить мне за все бесценные сведения, которыми я располагаю? – ухмыльнулся он. – Нет уж, братец. Моя помощь стоит большего.
– Чего же ты хочешь?
– Обещай мне, что сделаешь то, о чем я попрошу.
– А о чем ты попросишь?
– Просто обещай, и все.
– Как я могу давать обещания вслепую?
Галили равнодушно пожал плечами.
– Что ж, не буду тебя неволить. Не хочешь, как хочешь. Но, повторяю, если ты не узнаешь того, что знаю я, твоя книга будет неполной.
– Думаю, настала пора прервать нашу приятную беседу, – заметил я. – Иначе мы опять наговорим друг другу гадостей, а это вряд ли послужит к взаимной пользе.
Галили нахмурился и замолчал.
– Ты прав. Я слишком много себе позволил, – наконец произнес он.
– Я тоже.
– Я так увлекся, что уже не отдавал себе отчета в своих словах.
– Я тоже.
– Нет, нет, ты тут ни при чем. Это я виноват. За эти годы я совершенно отвык общаться с людьми. Слишком много времени провожу в одиночестве. И конечно, это сказывается на моем характере. Я не пытаюсь оправдаться, но... – Оборвав себя на полуслове, он сменил тему. – Слушай, может, мы с тобой договоримся встретиться еще раз?
– С удовольствием.
– Давай завтра, примерно в это же время. Ты успеешь поговорить с мамой?
– Постараюсь. Но обещать не могу.
– Спасибо, – едва слышно произнес Галили. – Ты знаешь, я много думал о ней. А в последнее время думаю о ней постоянно. О ней и о доме.
– Неужели за все это время ты ни разу не заходил в дом?
– Каким образом?
– Ну, ты ведь мог проникнуть туда незаметно, так чтобы никто не узнал.
– Она бы узнала, – возразил Галили.
«Точно, узнала бы», – подумал я.
– Так что я ни разу не был дома, – продолжал он. – Я не посмел.
– Там мало что изменилось.
– Это хорошо, – сказал он, и губы его вновь тронула неуверенная улыбка. – В этом мире происходит слишком много перемен. Везде, повсюду, где бы я ни побывал, все меняется. И эти перемены никогда не бывают к лучшему. Места, которые я некогда любил, теперь не узнать. А ведь то были самые потаенные уголки мира. Совсем недавно туда еще не ступала нога человека. А теперь там стоят дурацкие розовые отели и снуют толпы туристов. Несколько раз я пытался их вспугнуть, да все без толку.
Словно мелкая рябь пробежала по его призрачному образу, и сквозь прекрасные очертания проступили другие. На месте глаз Галили возникли серебряные пуговицы, а за губами, которые стали толстыми и мясистыми, появились ряды острых, как иглы, зубов. И хотя я отлично знал, что это мерзкое создание не причинит мне ни малейшего вреда, смотреть на него было выше моих сил. Я отвернулся.
– Гляди-ка, сработало, – не без гордости сказал Галили. – Они поначалу тоже пугались. Но стоило мне отлучиться, вновь принимались за свое. Возвращаешься, а вся эта гадость...
– Розовые отели?
– Да, розовые отели, рестораны и туристы – все на месте, – горестно вздохнул Галили.
Я наконец отважился посмотреть на него. Он снова стал, как прежде.
– В конце концов я махнул на это рукой и позволил им портить мои заветные уголки. – Галили поднял взор к светлеющим небесам. – Пожалуй, пора расставаться. Скоро утро, и тебе надо отдохнуть. Завтра тебе предстоит тяжелый день.
– А тебе не нужен отдых?
– О, у меня нет потребности много спать. Я вообще могу обходиться без сна. Как и все существа божественного происхождения.
– Значит, ты божественного происхождения?
Галили пожал плечами, словно сам не знал ответа на этот вопрос.
– Думаю, да. Ты ведь сам знаешь, мои дражайшие родители – чистой воды божества. Из чего следует, что и ты полубог. Хотя не уверен, что этому следует радоваться, – со смехом заключил он. – Пока, братец. Приятных сновидений. Надеюсь, завтра встретимся.
С этими словами Галили отвернулся от меня и стал тускнеть и растворяться в воздухе.
– Погоди, – окликнул я.
– Что?
– Я знаю, что ты хотел, чтобы я тебе обещал.
– Подумать только, какой догадливый, – улыбнулся он. – И что же?
– Ты сообщил бы мне некоторые сведения в обмен на право держать мою работу под контролем. Направлять ее по собственному усмотрению.
– Ничего подобного, брат, – покачал он головой и вновь начал растворяться. – На этот раз ты не угадал. Я просто хотел, чтобы ты назвал книгу «Галили». – Глаза его сверкнули в темноте. – Впрочем, ты все равно именно так ее и назовешь. Правда?
И он исчез, вернулся к морю, отблески которого сверкали в его глазах.

Глава IV

Стоит ли говорить, что Галили не выполнил своего обещания и не явился на следующую ночь? В отличие от него, я сдержал свое слово и весь день искал встречи с Цезарией, чтобы поговорить о ее блудном сыне. Впрочем, найти ее мне так и не удалось (думаю, она знала о моих намерениях и избегала меня). Так или иначе, Галили не появился, что, если честно, меня ничуть не удивило. На него никогда нельзя было положиться, за исключением сердечных дел, хотя именно в этой сфере, как известно, вообще не стоит на кого-либо полагаться. Однако, как это ни парадоксально, тут Галили проявлял обязательность, достойную удивления.
Я рассказал Мариетте о событиях минувшей ночи, но ей уже было обо всем известно. Оказывается, Люмен видел меня на болоте и стал свидетелем моего разговора с тенью, а по тому, как стремительно менялось выражение моего лица, понял, кто был моим собеседником.
– Значит, он угадал, что я разговаривал с Галили? – спросил я.
– Нет, не угадал, – возразила Мариетта. – Он знал об этом. Видишь ли, он и сам с ним разговаривал.
– Ты хочешь сказать, что Галили уже бывал здесь?
– Похоже на то, – кивнула головой Мариетта. – И много раз.
– По приглашению Люмена?
– Думаю, да. От Люмена ведь все равно не добьешься правды. Ты же знаешь, если у него хотят что-то выведать, он это сразу чувствует и становится нем как могила. В любом случае, не так важно, Люмен его приглашал или нет. Главное, он здесь бывал.
– В саду, но не в доме, – уточнил я. – Он слишком боится мамы, чтобы заходить в дом.
– Это он сказал?
– А ты ему не веришь?
– Думаю, он наблюдал за нами все эти годы, а мы и знать не знали. Наш братец – полное дерьмо.
– Он не согласился бы с подобным определением. Ему больше нравиться считать себя божеством.
– Хорошо, пусть будет божественным дерьмом, – ухмыльнулась Мариетта.
– Ты и в самом деле так его ненавидишь?
– Если бы я его ненавидела, все было бы слишком просто. Но мы с тобой оба прекрасно понимаем: своим появлением той ночью он испортил жизнь и тебе, и мне.

Та ночь, та памятная ночь. Пора о ней рассказать. Откладывать больше нет смысла. Вы уже поняли, что я отнюдь не желаю что-либо утаивать. Но это нелегко. Я не уверен, что знаю действительно обо всем, что случилось в ту ночь, когда Галили вернулся домой. Все видения, призраки, галлюцинации, обитавшие на этом континенте со времен первых колонистов, ожили тогда, получив полную свободу, и я не могу провести грань между событиями реальными и иллюзорными.
Хотя нет, это не так. Кое-что не вызывает у меня ни малейших сомнений. Например, я знаю наверняка, для кого эта ночь стала последней: для тех несчастных, что на беду свою решились сопровождать Галили и заплатили жизнью за вторжение на эту священную землю. Я знаю, где их могилы, хотя в течение последних ста тридцати лет не приближался к ним. (Сейчас, когда я пишу эти строки, лицо одного из этих людей, некоего капитана Холта, стоит перед моим мысленным взором. Помню, как он лежал в могиле, искалеченный, изуродованный, казалось, что все его кости, вплоть до самых мелких, раздроблены.)
Что еще мне известно? То, что этой ночью я утратил единственную любовь всей моей жизни. Я застал ее в объятиях собственного отца. Господи, сколько раз я умолял Тебя стереть это из моей памяти, но кто станет слушать мольбы человека, против которого согрешил сам Бог? В последний момент она взглянула на меня, и я понял, что она меня по-прежнему любит, но никогда мне больше не удастся пробудить в ней столь сильное чувство. Такова истинная правда, которую я знаю. Если хотите – история.
Но все остальное? Как я уже сказал, я не в силах определить, происходило это в реальности или в мире видений. В ту ночь наш дом захлестнули чувства, а в такие мгновения ярость, гнев, любовь и печаль не могут оставаться невидимыми. Эти первородные силы вновь обретают осязаемость, как в дни сотворения мира, когда они придавали форму и смысл всему сущему.
В ту ночь все мы словно лишились кожи, таким острыми и пронзительными стали наши ощущения, – мы вступили в поток зримых эмоций, который на наших глазах принимал тысячи причудливых обличий. Понимаю, что более мне не суждено стать свидетелем подобного зрелища, впрочем, я того и не хочу. Да, я сын своего отца, и хаос сам по себе способен доставить мне наслаждение, но я и сын своей матери, и какая-то часть моего существа жаждет покоя, стремится предаваться размышлениям в тишине и мечтать о небесном блаженстве. (Упоминал ли я о том, что мать моя писала стихи? По-моему, нет. Я непременно должен процитировать некоторые из ее творений.)
Увы, несмотря на все мои притязания, у меня не хватает мужества описать события той ночи, я могу лишь передать ее поразительную атмосферу. Мне еще многое надо рассказать, и я готов сделать это со временем. Но не сейчас. К подобным темам необходимо приближаться постепенно, шаг за шагом.
Доверьтесь мне и не упрекайте в излишней медлительности. Когда вы все узнаете, то немало удивитесь, что я вообще нашел в себе смелость взяться за перо.

Глава V

1

Где я оставил Рэйчел? Если мне не изменяет память, на дороге, за рулем автомобиля. Она держит путь на Манхэттен и мысленно сравнивает достоинства собственного мужа и Нейла Уилкинса.
Да, размышляя об этих двух мужчинах, она пришла к выводу, что оба они в глубине души очень несчастны, и Рэйчел не могла понять почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101