Капарелли помрачнел, и Хонор прекрасно его поняла. Контр-адмирала Стайлза, не доводя дело до суда по выдвинутым Харрингтон обвинениям в неповиновении и трусости, отправили в отставку, но многие находили это наказание недостаточным.
– Мы решили, – продолжил Капарелли, – что следует избавить вас от дальнейших столкновений с подобной проблемой, тем более что вам пришлось так долго ждать звания коммодора исключительно из-за политических осложнений. Эти соображения больше не оказывают влияние на принятие решений, хотя ваши недруги по-прежнему остаются влиятельными людьми.
– Но на три ранга сразу!..
– Думаю если бы не калибр ваших врагов, вы получили бы звание вице-адмирала еще до вашего пленения. – сказал Капарелли и она почувствовала его искренность. – Если бы это было так, то и внеочередное производство после возвращения было бы совершенно естественным, учитывая то откуда вы сбежали и что вам пришлось для этого проделать. – он вздохнул. – Разумеется, в вашем вполне заслуженном продвижении имеется и политическая составляющая. Мне известно, что вы отказались от предложенной вам медали «За Доблесть», и резоны, приведенные вами ее величеству, баронессе Морнкрик и герцогу Кромарти, вызывают уважение, хотя, на мой взгляд, эту награду вы заслужили давным-давно. Но повышение – это совсем другое дело. Не скрою, оно обернется политическими выгодами для Кромарти и министерства иностранных дел. И порадует Грейсон, что, между прочим, тоже немаловажно. И прищемит хвост хевам, показав, как мы относимся к их обвинениям против вас. Но при всем том звание вам присвоено не из политических соображений, а по заслугам, как офицеру, участвовавшему во множестве сражений и одержавшей победы в Четвертой битве при Ельцине и при Цербере.
– Но, сэр…
– Дискуссия окончена, адмирал Харрингтон, – заявил Первый космос-лорд командным тоном. – Комиссия по присвоению званий, Общая Коллегия Адмиралтейства, Первый космос-лорд, Первый Лорд Адмиралтейства, премьер-министр Мантикоры и ее величество пришли к общему решению; председатель Комитета по делам Флота в парламенте заверил герцога Кромарти, что данное производство будет немедленно утверждено. Вы что, намерены спорить со всеми вышестоящими начальниками, включая королеву?
– Никак нет, сэр!
Здоровая половина рта Харрингтон слегка дрогнула, и Капарелли улыбнулся.
– Вот и прекрасно. В таком случае, почему бы мне не пригласить вас в «Космо» на ланч? Как я понимаю, несколько десятков самых близких ваших друзей и соратников – ума не приложу, кто мог им проболтаться? – уже собрались там, чтобы отметить ваше новое звание. Ну а потом мы заскочим на остров Саганами, и я представлю вас вашим новым подчиненным.

Глава 9

– Дела оборачиваются все хуже и хуже, – со вздохом сказал Роб Пьер, посмотрев составленный Леонардом Бордманом краткий обзор последних передач различных информационных служб, освещавших положение в Народной Республике. – Как мог один человек – всего один, Оскар! – нанести такой ущерб? Это не женщина, а какое-то стихийное бедствие!
– Ты о Харрингтон?
Пьер кивнул, и Сен-Жюст хмыкнул.
– Последние лет десять она все время оказывается в подходящих… точнее, в совершенно не подходящих для нас местах. Таков, во всяком случае, вывод моих аналитиков. Другая, неофициальная, но весьма распространенная точка зрения – эта особа заключила союз с дьяволом.
Пьер издал смешок: горькая шутка могла показаться не лишенной смысла. Особенно в устах столь сухого, скупого на эмоции человека, как Оскар Сен-Жюст. Но потом Председатель сделался серьезным и покачал головой.
– Не будем обманывать сами себя, Оскар, во многом ей удалось добиться того, чего она добилась, благодаря нашей же дурости. О, я ничуть не сомневаюсь, что она действительно такая прыткая и умная, какой ее расписывают мантикорцы, но эффект от ее бегства и близко не сравнился бы с нынешним, когда бы не наша дурацкая фальшивка с повешением. Раньше, хотя она несколько раз наносила поражение нам, в мирах Лиги о ней никто и не слыхивал, а нынче ее имя гремит повсюду, кроме самых неоварварских планет, которые никто пока не удосужился открыть заново. И все знают, как она натянула нам нос.
– Согласен, – со вздохом ответил Сен-Жюст. – И уж если говорить честно, признаю, что напортачили как раз мои люди. Трека уже не накажешь, а вот Торнгрейв уцелел и за свою вину должен ответить.
Пьер кивнул.
Бригадир Госбезопасности Трека сдал Харрингтон Аид, а генерал-майор Госбезопасности Торнгрейв предоставил ей целый конвой, что позволило этой особе разбить оперативную группу Сета Чернока и захватить его транспорты. Благодаря чему, в свою очередь, у нее появилась возможность эвакуировать с планеты всех заключенных, пожелавших к ней присоединиться.
– Конечно, мы можем расстрелять его за допущенный просчет, – сказал Сен-Жюст. – Правда, с политической точки зрения он абсолютно надежен, не зря же мы сделали его командующим сектором. Послужной список у него безупречен… а веревка по нему все-таки плачет. Это может стать уроком для прочих моих головотяпов: пусть знают, что наказания за грубые промахи существуют не только для офицеров регулярного флота.
– Ну, не знаю… – Пьер почесал переносицу. – Согласен, Торнгрейв дал маху, да еще какого, но нельзя не признать, что захвачен врасплох он был не по своей вине: у него просто не было оснований подозревать неладное. Я знаю, что ты не жалуешь МакКвин, но в том, что нельзя казнить людей за неудачи, которых невозможно было избежать, она права. Вот если бы он получил донесение о захвате базы взбунтовавшимися пленными и проигнорировал его, другое дело. Но он делал то единственное, что мог в своем положении, и вздернуть или расстрелять его означает объявить каждому офицеру БГБ, что за неудачу он может ответить жизнью. За неудачу, в которой вовсе не повинен.
– Знаю, – кивнул Сен-Жюст. – В лучшем случае это подвигнет людей к чрезмерной осторожности, а в худшем заставит скрывать ошибки путем умолчания или даже прямой фальсификации отчетов. Что чрезвычайно опасно: мы лишимся информации и будем узнавать о существовании проблем лишь тогда, когда решать их уже слишком поздно.
– Я тоже так думаю, – сказал Пьер, мысленно удивляясь тому, как отчетливо осознавал Оскар негативные последствия проводимого его ведомством террора, хотя те же самые соображения, высказанные МакКвин, считал свидетельством ее стремления создать собственную империю.
– Но наказать его все равно нужно, – сказал Сен-Жюст. – Нельзя, чтобы такой прокол вовсе сошел с рук.
– Согласен, – сказал Пьер. – Слушай, а как тебе такой план. Поскольку притворяться, что противник не знает, где находится Цербер, уже не имеет смысла, а заключенных на планете еще слишком много, чтобы ликвидировать лагеря, почему бы нам не передать планету под охрану флота? Орбитальную систему обороны Харрингтон уничтожила, но центры управления и жизнеобеспечения на Стиксе уцелели. Пусть флотская эскадра под контролем командующего местным сектором БГБ охраняет планету, а Торнгрейв отправится отбывать срок в один из лагерей. Само собой, под вымышленным именем и с фальшивым приговором: офицеров Госбезопасности заключенные не жалуют. Конечно, не исключено, что его все равно узнают и линчуют, но мы останемся в стороне. Зато каждому станет ясно, что власть, с одной стороны, строга и карает провинившихся, а с другой милосердна и не торопится проливать кровь.
– Дьявольская мысль, Пьер, – со злобным смешком оценил Сен-Жюст. – Жестокая, коварная и весьма удачная. Не хочешь ли заняться моей работой?
– Нет уж, спасибо. Во-первых, мне хватает своей, а во-вторых, ума, чтобы понять: с твоей я не справлюсь и наполовину так хорошо, как ты.
– Спасибо… – Сен-Жюст потер подбородок и кивнул. – Да, идея мне нравится. Конечно, никто не сможет помешать мантикорцам забрать с планеты оставшихся: едва ли МакКвин согласится выделить для охраны значительные силы. А если даже и согласится под нашим нажимом, это едва ли целесообразно.
Судя по выражению лица, последнее признание далось Оскару нелегко, и Пьер грустно улыбнулся.
– Так-то оно так, но веских причин для возвращения мантикорцев я не вижу. Ясно ведь, что все, у кого хватило смелости и ума, убрались оттуда вместе с Харрингтон. Конечно, на «освобождении» остальных можно заработать кое-какие пропагандистские очки, но выгода не настолько велика, чтобы организовывать дорогостоящий и рискованный рейд. Не говоря уже о том, что сейчас им лишние очки ни к чему. Они и так набрали их сверх всякой меры!
– Похоже на то, – кисло согласился Сен-Жюст, но потом чуточку повеселел. – Но вообще-то, исходя из проведенного моими людьми анализа внутреннего положения мантикорцев, их правительству может потребоваться каждое пропагандистское очко, какое можно будет получить.
Пьер посмотрел на него с недоверием, и начальник БГБ махнул рукой.
– Знаю, эти данные устарели, к тому же анализ проводился, когда новости с Цербера еще оставались в секрете. Но это поверхностные изменения, а наши исследования носят фундаментальный характер. Всё, что натворила Харрингтон на Цербере, равно как и пропагандистская кампания, развернутая Парнеллом в Лиге, – это лишь стимулирующие уколы, способные несколько приподнять боевой дух врага. Конечно, умело воспользовавшись ситуацией, шайка Кромарти может извлечь из этого определенную выгоду, но в долгосрочном плане действуют глубинные факторы, не подвластные агитационной раскрутке. Уж нам ли с тобой этого не знать? Мы сталкивались с подобными проблемами, даже когда на нас работала Корделия, непревзойденная мастерица по части провозглашения катастроф триумфами, а поражений – победами. Нет, правительству манти в любом случае придется отвечать за потерю кораблей, утрату звездных систем, человеческие жертвы, растущее налоговое бремя и, наконец, переход военной инициативы к противнику. То есть к нам.
Пьер осторожно наклонил голову. Глаза Сен-Жюста блеснули, но он решил, что о МакКвин пока заговаривать не стоит.
– Мои люди уверены, что в перспективе эти факторы непременно скажутся на боевом духе неприятеля.
– А сам-то ты уверен, что они не подсовывают тебе как раз те результаты, которые нам с тобой хотелось бы видеть? – скептически осведомился Пьер.
– Без этого не обходится, – признал Сен-Жюст. – Но многие работают со мной долгие годы и знают, что я предпочитаю слышать правду… и не расстреливаю людей, даже если эта самая правда мне не нравится.
«Да, – подумал Пьер, – это действительно так. Поэтому ты и беспокоишься, что слишком суровая реакция на события в Цербере может заставить твоих проверенных сотрудников сосредоточиться не на сборе информации, а на собственной безопасности. Но даже если ответственные сотрудники искренне стремятся передавать наверх сугубо объективную информацию, из этого еще не следует, что руководство действительно узнает чистую незамутненную правду. Сведения на „входе“ и „выходе“ могут разниться хотя бы потому, что в нижних звеньях аппарата не удержались от искушения „подсластить“ информацию, которая поступает к начальникам среднего звена, возможно, не столь приверженным объективности. Тем не менее…»
– Хорошо, – сказал он вслух. – С тем, что твои старшие аналитики не станут лгать из желания потрафить тебе, я согласен. Но все равно не понимаю, с чего они взяли, будто моральное превосходство на нашей стороне.
– Этого я не говорил, – терпеливо возразил Сен-Жюст. – Они утверждают, что такое превосходство может быть достигнуто в долгосрочной перспективе.
Он дождался кивка, означающего согласие, и продолжил:
– Мои люди берут за точку отсчета тот несчастный день, когда наш наступательный порыв выдохся, манти перехватили инициативу и удерживали ее на протяжении чертовых пяти стандартных лет. Народ при этом был раздражен политикой Госбезопасности, а экономические тяготы войны лишь усугубили положение.
Пьер кивнул. В самом начале войны Законодатели вынуждены были заморозить базовое жизненное пособие пролов. Собственно говоря, и сама война началась из-за того, что правительство Сидни Гарриса, не имея ресурсов для запланированного роста социальных расходов, приняло решение свалить вину за все внутренние невзгоды на внешнего врага. Да и Комитет, придя к власти, улучшить положение не сумел. Возможно, единственной удачей покойной и никем не оплакиваемой Корделии Рэнсом явилось то, что она сумела внушить пролам, будто причиной плачевного состояния казны является не провал экономической политики Комитета, а «неспровоцированная агрессия эксплуататорского режима Мантикоры». Однако если народ и признал, что стал жить хуже не по вине Роба Пьера, тот факт, что он все равно стал жить хуже, более радостным не стал. Экономические реформы, признавал Пьер, на этом этапе лишь усугубили положение. Однако и он, и Сен-Жюст знали, что реформы необходимы и в долгосрочной перспективе непременно принесут плоды. Это, похоже (пусть и неохотно), признавали даже сами пролы.
– Но, – продолжил Сен-Жюст, – падение на самое дно в известном смысле оказалось нам на руку. Когда падать больше некуда, поневоле начинаешь стремиться ввысь. У манти все происходило иначе: они вступили в войну с опаской, но ее триумфальное начало породило в них излишнюю самоуверенность. И то сказать, несколько лет подряд они били нас где хотели и как хотели. Обыватель не мог не решить, будто мы решительно ни на что не способны. Однако, несмотря на все их победы, война все не заканчивалась, и вот к этому мантикорское общество оказалось не готовым. Сам посуди, Роб, столь затяжных войн никто не вел уже два-три столетия. Солли, надо полагать, считают, будто конфликт затянулся по той простой причине, что обе стороны, и мы, и манти, ни на что не годятся, но мы-то с тобой знаем, они ошибаются. Причина в другом: наше несомненное количественное превосходство столкнулось со столь же несомненным технологическим преимуществом противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88