Ведь вот вы в бою стоите как каменные
. Либо умираете, либо побеждаете. А не бежите… и не сдаетесь…
Ч А кто ж его ведает, Ч сказал солдат с серьгой в ухе, переступил с ноги н
а ногу и одернул окровавленную возле плеча рубаху. Ч Мы, конешно, народ т
емный. А доводись, так твою растак, до драки, мы уж друг за дружку стоим. Коне
шно, дураки…
Ч Что? Что? Дураки?! Ч Салтыков прижал ладони к животу, запрокинул голову
и тихонько похохотал. Ч Не дураки вы, а герои. Храбрецы!
Солдаты приободрились, закричали наперебой:
Ч А храбрость в нас Ч от природы, ваше высокое сиятельство. Должно полаг
ать, матери наши этакими нас родят…
Ч То-то же Ч от природы! Ч громко сказал Салтыков, и уставшие глаза его
оживились. Ч Такова, стало, природа русская, да не только русская, а и проч
их народов, населяющих Россию и на войне подвизающихся, Ч это храбрость,
упорство, сознание долга пред отечеством…
Ч Во-во-во! Ч опять закричали солдаты. Ч В этом суть. Мы хоша и в чужой зе
мле, а все же нам сдается Ч отечество свое защищаем, за Русь стоим. И нам во
т радошно, ежели, скажем, где появишься, ну там в Кенигсберге либо в Польше,
где на зимних фатерах, идешь себе, ноздри вверх и думаешь: а ведь мы расейс
кие… Стало Ч сильна Россия!
Ч Правильно, солдатики… Сильна Россия! Ч воскликнул Салтыков. Он сразу
как бы помолодел, весь изнутри светился, широкая улыбка растеклась по ег
о загорелому лицу. Он, еще раз подтянув сползавшие штаны, обратился к адъю
танту:
Ч Полезно, зело полезно нашему брату у простого звания людей мудрости у
читься. Ч И, обернувшись к палатке, крикнул дежурному офицеру:
Ч Слушай, казначей! А принеси-ка сюда, дружок, серебреца мешочек, рублеви
ков, да одели солдат.
Солдаты, их было сотни полторы, дружно гаркнули благодарность.

5

По всему утихшему полю, скудно освещенному лунным светом, двигались сотн
и огней: это солдаты и санитары с пылавшими факелами подбирали своих и чу
жих раненых. По склонам холмов, в буераках, в кустах вперемешку с покойник
ами валялись живые. Слышались стоны, хрипы, слабые выкрики: «Я здесь, спаси
те!» Раненые сами подползали к санитарам, взывали: «Братцы, братцы…» Мног
ие мученики с перешибленными хребтами, с оторванными конечностями, исте
кающие кровью, умоляли прикончить их. Изувеченный пожилой гренадер еле в
нятно просил: «В торбе узелок с родимой землицей, будете зарывать, посыпь
те».
К штабу главнокомандующего приводили взятых в плен генералов, полковни
ков.
Всего пленных пруссаков было пять тысяч с лишком, восемь тысяч убито, пят
надцать тысяч ранено. Наши потери были тоже немалые.
Спешно заканчивая свою пока еще неточную реляцию, граф писал императриц
е Елизавете Петровне: «Ваше величество, не извольте удивляться нашим бол
ьшим потерям. Вам известно, что прусский король всегда победы над собой п
родает очень дорого».
Пред утром, передавая трем курьерам донесение в Питер, граф Салтыков, взд
охнув, с горечью сказал генералитету:
Ч Да, господа… Ежели мне доведется еще такое же сражение выиграть, то, че
го доброго, принуждено мне будет одному с посошком в руках несть извести
е о том в Петербург.
Между тем королевские курьеры, посланные Фридрихом в пять часов дня с ве
стью о полном разгроме русской армии, прискакали в Берлин того же числа п
оздно вечером.
Столица еще не ложилась спать. Наслаждаясь теплой ночью, молодежь наполн
яла сады, скверы, площади. В кофейнях, трактирах, гастхаузах шумел народ. И
вот одна, другая и третья пушка прогрохотали в неурочный час над Берлино
м.
Жители всполошились, выглядывали из окон, выбегали на улицу, взволнованн
о восклицали:
Ч Беда! Уж не враг ли подступает к стенам…
Толстый Фриц, сотрудник городской газеты, сбросив одеяло, соскочил с кро
вати, высунув в окно голову в белом колпаке, проквакал:
Ч Эй, что случилось?
По улицам бежали толпы горожан, разъезжали рейтар-герольды с факелами, н
а перекрестках они трубили в трубы, зычно возвещали:
Ч Великий наш король Фридрих одержал полную победу при Франкфурте, у де
ревни Кунерсдорф! Вся русская армия уничтожена. Жалкие ее остатки взяты
в плен. Тысячи разбойников казаков с веревками на шее будут завтра приве
дены сюда. Готовьте им встречу!
Толпа воинственно, радостно заорала:
Ч Победа, победа!.. Конец войне!..
Толстый Фриц накинул халат и побежал, кряхтя, вверх по лестнице, где жили е
го товарищи по газете, художники братья Шульц, забарабанил в дощатую нек
рашеную дверь:
Ч Эй, черти! Дрыхнете, что ли? Победа!.. В редакцию, ребята…
В редакции одной из пяти берлинских газет, помещавшейся в подвале ратуши
, уже стряпались листовки, кропалась газета с грязными, барабанного стил
я, статейками, жестоко оскорбляющими русскую армию, императрицу Елизаве
ту и всю Россию. Карикатуристы изображали казаков лохматыми страшными м
ужиками с чудовищно зверскими лицами, лошадиными зубами в оскаленных рт
ах, а графа Салтыкова Ч в виде жирной свиньи, которую ведет на цепочке бра
вый прусский гренадер.
В пивнушках, в кабачках было необычайно оживленно. Веселились горожане и
на улицах. Невзирая на поздний час, кой-где зажгли иллюминацию, всюду бро
дили веселые толпы с бумажными разноцветными фонариками, пели песни, при
плясывали, целовались, воинственно кричали:
Ч Да здравствует великий, непобедимый Фридрих!

6

А несчастный Фридрих спасался тем временем в разгромленной деревушке Э
тшер. Он лежал на скамье в какой-то разбитой, без дверей и без окон, хибарке
. В головах седло, вместо пуховика Ч пук соломы, король по самый подбородо
к укрыт красной, простреленной в трех местах епанчой.
Лунный свет падал на его лицо. Лица, впрочем, не было: были огромные воспал
енные глаза и длинный нос. В стороне два адъютанта и один гренадер на кара
уле у входа. А за избой Ч руины, пустыни, безмолвие.
Ч Русские, русские… проклятые русские… Ч скрежеща зубами, бормочет Фр
идрих, он хочет закрыть глаза и не может. Ч Яду мне. Неужели у вас не найдет
ся яду? Ч Он впадает в забытье, в его мозгу кошмары, он бредит:
Ч Шляпу, шляпу… Где шляпа?
Адъютант шепчет товарищу:
Ч Надо бы его величеству кровь пустить. Но нет доктора.
Ч Кровь пущена всей королевской армии, Ч с печальной иронией, шепотом о
твечает другой адъютант, вынимает платок и сморкается.
Вдруг Фридрих вскочил:
Ч Огня!
Вздрагивая всем телом и ожесточенно вскидывая рыжие брови, он при скудно
м огарке пишет в Берлин письмо брату Генриху, затем Ч прусским министра
м. Рука с пером прыгает.
«Наши потери, Ч писал он брату, Ч очень значительны: из армии в сорок вос
емь тысяч человек у меня вряд ли осталось три тысячи. Все бежит, и у меня не
т больше власти над войском. В Берлине хорошо сделают, если подумают о сво
ей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу.
Последствия битвы будут хуже, чем сама битва: у меня больше нет никаких ср
едств, и, скажу без утайки, я считаю все потерянным. Я не переживу погибели
моего отечества. Прощай навсегда».
Глаза Фридриха помутнели, он застонал, бросил перо, схватился за голову.

Ч Проклятые московиты, варвары! Русского мало убить, его надо еще и
мертвого-топовалить.

7

На рассвете стали копать могилы. Русских убитых зарыто две тысячи шестьс
от, прусских Ч семь тысяч триста.
На рассвете же вернулись из лесов к своим родным очагам мирные жители. От
обширной деревни Кунерсдорф остались дымящиеся развалины.
Цветущие сады и огороды были расхищены, земля взрыта бомбами, ядрами.
Жители бросились на поля. Но там поспевшая пшеница была потоптана, смеша
на с грязью. Все погибло, все уничтожено в битве, длившейся с полудня до ве
чера. Война в один день превратила жителей в нищих.
На тряских фургонах, по разбитым дорогам раненых увозили в лазареты.
Там без усыпления, без наркоза будут им отпиливать поврежденные руки и н
оги, будут извлекать из воспалившихся ран пули и куски чугуна. Чтоб оглуш
ить сознание, им дадут по стакану водки. Многие в муках умрут.
Вскоре Салтыков сделал смотр русской армии. У солдат та же бравая, железн
ая сила, бодрость во взоре.
Салтыков доносил в Петербург:

«Ревность, храбрость и мужес
тво всего генералитета и неустрашимого воинства, особливо послушание о
ного, довольно описать не могу, одним словом Ч похвальный и беспримерны
й поступок солдатства привел в удивление всех чужестранных волонтеров
».

Русское командование получило щедрые награды: Салтыков произведен в фе
льдмаршалы, а Мария-Терезия прислала ему драгоценный перстень, осыпанну
ю бриллиантами табакерку и пять тысяч червонцев. Остальные военачальни
ки получили от Петербурга чины, ордена, земли с крестьянами.
Только солдаты остались без награждения.
Ч Могила без креста Ч вот награда нам, Ч роптали солдаты у костров.
Ч Правильно говорится: ежели одному милость, всем обида.
Ч Кому пироги да пышки, а нам желваки да шишки… Терпи, ребята!
Ч А ежели не сложишь здесь голову да прибудешь домой в побывку, там того
гаже. Нищета. Ни поесть, ни попить. Одно знай Ч барину угождать, а то недолг
о и на конюшню. Вот там, за нашу службу царскую, награждение и примешь. Не ве
рно, что ли?
Ч А все-таки воевать, ребята, нам беспременно нужно, Ч кряхтя, сказал Пав
ел Носов. Он крутил над пламенем костра грязную рубаху, рубаха надувалас
ь колоколом. Ч До скончания живота подобает нашему брату неприятеля би
ть. Вот я, скажем, стар…
Ч А кто супротив этого спор ведет? Ч прервал его усатый артиллерист Вар
сонофий Перешиби-Нос, он был грамотен, говорил складно. Ч В этом слава ор
ужия нашего и всего нашего кореню, всего потомства-племени. За отечество,
поди, кровь-то проливаем! Об этом всяк ведает и на том стоит.
Ч Вестимо так! Ч воскликнул Павел Носов, но тут подол его рубахи вспыхн
ул, он быстро смял огонь корявыми ладонями. Ч Я и не иду супротив тебя, мил
человек. Я вот к чему хотел… Порядки здесь супротив наших лучше. И мужики ч
ище наших, взять одежду, взять еду. Мужик здесь жрет не по-нашенски Ч хлеб
с лебедой да с мякиной, как мы. У него эвот Ч свиньи, гуси, индюки. Опять же о
городы ихние: там тебе всякая овощь, и назвать-то ее мы не смыслим, как вымо
лвить.
Ч Здесь крестьяне грамотные которые, Ч сказал Перешиби-Нос. Ч Да и пор
ядочное число их, грамотеев-то. Они и книжки и даже газетки чтут.
Ч Погодь, погодь, мил человек, Ч проговорил Павел Носов, натягивая на су
хореброе тело рубаху. Ч Стало быть, не приспело еще времечко…
Ч Времечко, времечко, Ч передразнил его Варсонофий Перешиби-Нос и выта
щил из костра упекшуюся картошку. Ч Под нашими барами жить, до скончания
века в темных дураках сидеть!
Ч Ау, мил человек, терпеть надо, Ч вздохнул Павел Носов и стал раскурива
ть носогрейку. Ч Видно, так самим богом утверждено: барам жиреть, а нам хи
реть. За добрым барином и мужику жить не столь тяжко, а за лихим и мужику ли
хо. А где лихо мужику, там иным часом и мутня выходит, самовольство, мужик з
а вилы берется, барину грозит…
Ч Ха! Ч по-сердитому хакнул Варсонофий и, подергав длинные усы, язвител
ьно уставился на Павла Носова. Ч А ты, поди, бунты-то мужичьи смирял? Мутню
-то?
Ч Ну, ин усмирял, Ч помедля, сконфуженно ответил Носов.
Ч Так пошто ж ты усмирял-то?
Ч Дурак ты али умный? Ч обиделся старик. Ч Ведь по приказу. Ежели б не ст
ал усмирять, меня самого усмирили б до самой смерти…
Широкоплечий Варсонофий обвел компанию солдат суровым взором и сказал:

Ч Вот по эфтому самому я и молвил, что недружный мы народ. Ведь вот мы сами
мужики, о мужике печалуемся и эфтого самого мужика своеручно изничтожае
м. Бар надо изничтожать, бар! А не мужика…
К костру подходил, высвистывая песенку, подвыпивший штаб-офицер.
Вольные разговоры оборвались.
Блистательная наша победа под Кунерсдорфом праздновалась в Петербурге
пышно.
Однако, несмотря на свою честность и преданность России, граф Салтыков н
е смог в полной мере использовать плоды своих побед. Начались недомолвки
между ним и австрийским командованием, которое требовало доконать прус
саков общими силами. Салтыков отвечал: «На это я отважиться не могу, ибо бе
з того вверенная мне армия довольно сдержала неприятеля и немало претер
пела. Теперь надо бы нам покой дать, а вам работать, потому что вы все лето п
ропустили бесплодно». Ссылаясь на отсутствие фуража и продовольствия, С
алтыков отвел армию на зимние квартиры.

Глава 4.
Жизнь в Кенигсберге.


1

В Кенигсберг стали поступать раненые.
Возле ворот герцогского замка, где жил русский губернатор, остановились
три фургона с больными офицерами. Им отведен каменный флигель. С крыльца
сбежал молодой офицер Болотов , сказал стоявшим во дворе дежурным казака
м:
Ч Ребята, носилки!
Емельян Пугачев и три его товарища бросились с носилками к фургонам.
Первым был бережно переложен на носилки Михельсон. Чтоб не пострадал в т
ряской дороге разбитый пулей позвоночник, Михельсон лежал привязанным
к доске с мягкой подстилкой. Пугачев всмотрелся в его лицо. Круглое, неско
лько дней тому назад румяное, оно было мертвенно бледно, щеки и губы ввали
лись, как у покойника. Казаки, подхватив носилки, пошагали. Пугачев был в и
зголовье больного.
Ч Поди, больно, ваше благородие? Ч участливо спросил он.
Ч Больно, казак, Ч слабым голосом ответил Михельсон и с натугой поднял
взгляд на Пугачева. Ч В позвонок ударила, проклятая. А под Цорндорфом Ч
штыком в голову…
Ч Тяжко вам досталось, ваше благородие, видать Ч храбрый вы, Ч и Пугаче
в вздохнул. Ему искренно было жаль молоденького офицера.
Ни сном, ни духом не чаял он, что этот полумертвый барин, Иван Иванович Мих
ельсон, чрез полтора десятка лет станет самым упорным, самым назойливым
и неотступным врагом Емельяна Пугачева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15