-- Каждый день! Да ведь Аренс Ринггольд уже давно не
бывает у нас.
-- Вот вы и опять ошибаетесь, масса Джордж. Масса Аренс
приезжает почти каждый день. Но тогда, когда вы и масса
Галлахер уходите на охоту или учите добровольцев...
-- Ты удивляешь меня, Джек!
-- Еще не все, масса. Виола говорит, что мисс Виргиния
стала совсем другая. Она уже не сердится на него, а внимательно
слушает, когда он говорит. Виола думает, что она согласится
выйти за него Это будет ужасно! Очень, очень ужасно!
-- Послушай, Джек, -- сказал я, -- когда я буду уезжать,
всегда оставайся дома и наблюдай за теми, кто приедет. Как
только появится Ринггольд, немедленно скачи за мной.
-- Хорошо, масса Джордж. Не беспокойтесь, домчусь стрелой!
Как зигзаг молнии, смазанный салом!
И, дав такое обещание, негр удалился.
x x x
Несмотря на свою недоверчивость, я не мог пренебречь
сообщением негра. В нем, несомненно, была какая-то доля истины.
Негр был весьма преданный слуга и вряд ли обманул бы меня. И он
слишком проницателен, чтобы его самого можно было обмануть.
Виола имела возможность наблюдать за всем, что происходило
в нашей семье. Что же могло заставить ее выдумать подобную
историю? Сам Джек видел Ринггольда у нас в доме, а мне об этом
никто не говорил. Что же делать? Теперь у Виргинии оказалось
сразу три поклонника: индейский вождь, Галлахер и Аренс
Ринггольд! Неужели она кокетничает со всеми без разбора?
Неужели она имеет виды на Ринггольда? Нет, это невозможно! Я
готов был допустить любовь к солдату, романтическое увлечение
храбрым и красивым вождем, но Аренс Ринггольд, пискливый,
напыщенный сноб(65), у которого не было никаких иных
достоинств, кроме богатства, -- неужели это возможно? Конечно,
тут не обошлось без влияния матери. Но мне никогда не приходило
в голову, чтобы Виргиния могла уступить. А если Виола говорила
правду, то Виргиния уступила или готова уступить! "Ах, матушка,
матушка! Ты и не догадываешься, кого хочешь ввести в свой дом и
любить, как родного сына!"
Глава LVIII. СТАРЫЙ ХИКМЭН
На следующее утро я, как обычно, отправился в лагерь
добровольцев. На этот раз Галлахер поехал со мной, так как
нужно было привести отряд к присяге(66), и наше присутствие
было совершенно необходимо.
В отряде собралась довольно приятная компания, хотя он
производил более внушительное впечатление своим количеством,
нежели внешним видом. Отряд был конный, но так как каждый
экипировался как мог, то оружие и лошади у всех были разные.
Почти у всех имелись винтовки, но у некоторых еще сохранились
старинные фамильные мушкеты -- память о войнах времен
американской революции. У иных были простые охотничьи
двустволки. Заряженные тяжелой дробью, они, конечно, не могли
представлять собой грозное оружие в схватках с индейцами. Были
и пистолеты всех видов, начиная от огромных, оправленных в
медь, до маленьких карманных -- одноствольных и двуствольных.
Револьверов ни у кого не было, так как знаменитые кольты(67)
еще не появились в пограничных с индейской резервацией районах.
У каждого добровольца был нож, обычно большой, с широким
острым лезвием, вроде тех, какие носят мясники. У иных были
кинжалы со старинными орнаментами. У многих за поясом торчали
небольшие секиры, наподобие индейских томагавков. Эти секиры
могли сослужить владельцу двойную службу: прорубить дорогу в
лесу или раскроить врагу череп.
Амуниция состояла из мешочков с порохом, патронташей с
пулями и дробью. Короче говоря, это было обычное боевое
снаряжение жителя пограничной местности или охотника-любителя,
мирно охотившегося за оленями.
Кавалерия нашего отряда была столь же разнообразна, как
оружие и снаряжение.
Здесь были и высокие костлявые клячи, и коренастые
верховые лошадки, пригодные для дальних поездок, и крепкие,
выносливые туземные кони андалузской породы(68), и худые,
заезженные кобылы, верхом на которых ехал какой-нибудь
оборванный скваттер, бок о бок с великолепным арабским боевым
конем -- мечтой лихих юнцов, плантаторских сынков, которые
любили гордо красоваться на этих замечательных скакунах. Многие
были верхом на мулах. Американские и испанские мулы, привыкшие
к седлу, хотя и не могут сравниться с конями в атаке, но могут
смело потягаться с ними в военном походе против индейцев. В
зарослях, в непроходимых лесных дебрях, где земля представляет
собой болото или завалена рухнувшими стволами и буреломом и
устлана сплетающимися и извивающимися растениями-паразитами,
мул легко прокладывает себе путь там, где лошадь на каждом шагу
спотыкается или проваливается в трясину. Многие опытные
охотники, преследуя зверя, предпочитают мула породистому
арабскому скакуну.
Не менее пестрым было и обмундирование отряда. Офицеры
были полностью или частично все же облачены в военную форму, а
солдаты одеты как попало: красные, синие и зеленые шерстяные
куртки, грубошерстные свитеры, серые и коричневые; красные
фланелевые рубашки, коричневые, белые, желтые полотняные или
нанковые пиджаки. У некоторых пиджаки были даже
небесно-голубого цвета! Охотничьи куртки из выделанной оленьей
кожи, такие же мокасины и гетры, высокие и низкие сапоги из
лошадиной кожи или шкуры аллигатора -- короче говоря, все виды
обуви, которую носят в Штатах. Головные уборы были также
разнообразны и фантастичны. Высоких и твердых касок и кепи не
встречалось, зато было много фуражек и шляп из шерсти и
войлока, а также шляп, сделанных из соломы и пальмовых листьев,
с широкими полями, обтрепанных и надвинутых на самый лоб. На
некоторых были форменные фуражки из синего сукна. Только они и
придавали военный вид их владельцу.
Но было нечто общее у всех добровольцев этого отряда --
это неукротимая жажда схватки с противником, желание помериться
силами с ненавистными дикарями, которые устраивали такие
бесчинства во всей стране. "Когда же нас поведут в бой?" -- вот
вопрос, который постоянно задавали добровольцы.
Старый Хикмэн оказался весьма деятельным. Благодаря своему
возрасту и опыту он получил звание сержанта, единодушно
присужденное ему на выборах. Мне пришлось несколько раз
разговаривать с ним. Охотник за аллигаторами по-прежнему
оставался моим верным другом и был очень предан всей нашей
семье. В этот день он еще раз доказал свою преданность, начав
со мной разговор, которого я никак от него не ожидал.
-- Пусть индейцы скальпируют меня, лейтенант, -- сказал
он, -- но я даже и мысли не допускаю о том, что этот осел
женится на вашей сестре.
-- Кто женится? -- спросил я с удивлением, полагая, что
старик имеет в виду Галлахера.
-- Да тот, что постоянно шляется к вам. Эта тварь,
проклятый хорек -- Аренс Ринггольд!
-- А, вот вы о ком! Разве об этом идут разговоры?
-- Да во всей округе только об этом и толкуют Черт меня
побери, Джордж Рэндольф, если бы я это ему позволил! Ваша
сестра -- милая девушка, самая что ни на есть красавица в наших
краях, и отдать ее замуж за такого мерзкого негодяя, как он!..
Да я и слышать об этом не хочу, несмотря на все его доллары!
Запомните мои слова, Джордж: он сделает бедняжку несчастной на
всю жизнь. Это уж как пить дать, черт бы его побрал!
-- Я очень благодарен вам за совет, Хикмэн, только я
думаю, что ваши опасения напрасны. Ничего из этого не выйдет.
-- Ну, а почему же все кругом только об этом и болтают? Не
будь я старым другом вашего отца, я не позволил бы себе такую
вольность. Но я был его другом, а теперь я ваш друг и потому
решил поговорить с вами. Мы все кричим тут об индейцах и
называем их ворами. Да во всей Флориде, среди всех индейских
племен не найти таких воров и мошенников, как Ринггольды! И
отец такой был, и сын, и вся ихняя проклятая порода. Старик
убрался отсюда, а куда попал, неизвестно. Наверно, дьявол
держит его в лапах, и думаю, что будет держать долго за все те
пакости, которые он творил с людьми на этом свете. Ему сторицей
отплатится и за то, как он обращался с бедными метисами, что
живут по ту сторону реки.
-- Вы говорите о семье Пауэллов?
-- Да, это была величайшая несправедливость на свете. Я
никогда и не слыхивал такого в своей жизни. Клянусь дьяволом!
-- Стало быть, вы знаете, что там произошло?
-- Конечно, я знаю все их подлые плутни. Это было самое
гнусное дело, когда-либо совершенное человеком, и притом белым,
который к тому же называет себя джентльменом. Клянусь сатаной,
так оно и есть!
По моей просьбе Хикмэн подробно рассказал мне, как была
ограблена несчастная семья. Я узнал, что Пауэллы покинули свою
плантацию отнюдь не добровольно. Наоборот, для бедной вдовы
переселение в чужие места было самым тяжелым испытанием в ее
жизни. Дело не только в том, что эта усадьба считалась лучшей
во всей округе и высоко ценилась, но с ней были связаны все
светлые воспоминания о счастливой жизни, о добром муже... И
только неумолимый закон в лице шерифа с дубинкой мог заставить
ее покинуть родные места.
Хикмэну пришлось присутствовать при сцене расставания. Он
описал ее простыми, но проникновенными словами. Он рассказал
мне, как неохотно и с какой грустью вся семья разлучалась со
своим родным домом. Он слышал негодующие упреки сына, видел
слезы и мольбы матери и дочери, слышал, как несчастная вдова
предлагала все, что у нее осталось, -- свои личные вещи, даже
драгоценности -- подарки ее покойного мужа, лишь бы негодяи
позволили ей остаться под священным кровом дома, где прошло
столько счастливых лет. Но мольбы ее были напрасны.
Безжалостные преследователи не ведали сострадания, и вдову
выгнали из ее дома.
Обо всем этом старый охотник говорил взволнованно. Хотя
внешность его была неприглядной, а речь простонародной, зато
сердце у него было отзывчивое и он не выносил несправедливости.
Он неприязненно относился ко всем, кто участвовал в этом
преступном деле, и от всей души ненавидел Ринггольдов. Его
рассказ о бедствиях, постигших семью Оцеолы, вызвал во мне
сильнейшее возмущение этой чудовищной жестокостью и пробудил
прежнее теплое чувство к Оцеоле, которое несколько померкло,
когда сомнения одолели меня.
Глава LIХ. СПЕШНЫЙ ГОНЕЦ
Мы с Хикмэном отъехали немного в сторону, чтобы
побеседовать на свободе. Старый охотник разгорячился и начал
говорить более откровенно. Я ожидал, что он сообщит мне новые
интересные подробности. Будучи твердо уверен в том, что он
предан нашей семье, а лично ко мне питает самые дружеские
чувства, я уже совсем было решился довериться ему и рассказать
о своих несчастьях. Хикмэн был человек простой, но умудренный
житейским опытом, и вряд ли кто мог дать мне лучший совет, чем
он: ведь охотник не всегда жил среди аллигаторов. Наоборот, ему
пришлось многое испытать в жизни. Я смело мог рассчитывать на
его преданность и вполне довериться его опыту и мудрости.
Убежденный в этом, я охотно поделился бы с ним тайной,
тяжелым камнем лежавшей у меня на сердце, или, по крайней мере,
открыл бы ему хотя бы часть этой тайны, если бы не думал, что
он уже кое-что знает об этом. Я был уверен, что Хикмэну
известно о воскрешении из мертвых Желтого Джека. Он еще раньше
намекал мне, что сомневается в гибели мулата. Но я думал не о
мулате, а о замыслах Аренса Ринггольда. Может быть, Хикмэн
что-нибудь знает и о них? Я обратил внимание на то, что, когда
имя мулата было упомянуто в связи с именами Спенса и Уильямса,
старый охотник так многозначительно взглянул на меня, как будто
хотел сообщить мне что-то об этих негодяях.
Я уже собирался открыть Хикмэну свою тайну, как вдруг
услышал конский топот.
Вглядевшись, я увидел всадника, который мчался по берегу
реки с такой быстротой, как будто участвовал в гонке на приз.
Конь был белый, а всадник черный; я сразу догадался, что это
Джек.
Я вышел из-за деревьев, чтобы он увидел меня и не помчался
к церкви, которая находилась немного поодаль. Когда Джек
приблизился, я окликнул его; он услышал и, резко повернув коня,
направился к нам. Очевидно, Джек приехал с каким-то поручением,
но в присутствии Хикмэна он стеснялся говорить и шепнул мне то,
что я и ожидал услышать: приехал Аренс Ринггольд!
"И этот проклятый черномазый тут как тут, масса Джордж!"
-- вот буквальные слова, которые прошептал мне на ухо Джек.
Выслушав это известие, я постарался сохранить полное
спокойствие. Мне совсем не хотелось, чтобы Хикмэн узнал или
даже мог заподозрить, будто у нас в доме произошло что-то
необычайное. Отпустив негра домой, я вернулся с охотником к
отряду добровольцев, затем постарался незаметно отстать от
Хикмэна и затеряться в толпе.
Вскоре после этого я отвязал коня и, не сказав ни слова
никому, даже Галлахеру, вскочил в седло и поспешно уехал. Я
направился не по прямой дороге, которая вела к нашей плантации,
а решил сделать небольшой крюк через лес, примыкавший к церкви.
Я сделал это для того, чтобы ввести в заблуждение старого
Хикмэна и всех других, кто мог бы заметить прибытие гонца. Если
бы я уехал с Джеком, они могли бы догадаться, что дома у меня
не все в порядке. Я показался в отряде для отвода глаз, чтобы
любопытные думали, что я уехал не домой, а совсем в другом
направлении. Пробравшись через кусты, я выехал на главную
дорогу, идущую вдоль реки, а затем, пришпорив коня, поскакал
таким галопом, как будто бы решался вопрос о моей жизни или
смерти. Я мчался с такой быстротой потому, что хотел добраться
до дому прежде, чем тайный посетитель -- желанный гость матери
и сестры -- успеет распрощаться и уехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54