- ...Нет никаких обещаний, ничего не известно наверняка. Мы знаем
лишь одно: они покинули нас. И девочка, с которой мы сейчас прощаемся,
никогда не узнает горя и страданий, которыми полон этот мир. - Рипли не
сразу осознала, что это проповедь, но теперь и она внимательно слушала,
как в грохочущей тишине цеха чеканной медью звучит речь Дилона. - Мы
предаем эти тела в Никуда с радостью, потому что...
В эти минуты собака яростно билась, каталась по полу в одном из
дальних закоулков, лишенная уже сил даже скулить. Грудь ее раздавалась,
пульсировала, живя собственной страшной жизнью, отдельной от жизни всего
тела. Затем черная с рыжими подпалинами шкура, треща, лопнула, рвались
мышцы, сухожилия, ребра...
- ...В каждом семени есть обещание нового цветка. В каждой жизни,
даже самой малой, хранится новая жизнь, новое начало!
Из растущей раны собаки хлестала липкая жидкость, судороги ротвейлера
становились все слабее...
Рипли вдруг почувствовала странное покалывание в висках. Кровяное
давление, что ли, скачет? Ну да, вот в носу лопнул один из мелких сосудов.
- Амен! - громоподобным голосом произнес Дилон, выбросив вперед
правую руку.
И без команды кто-то нажал на кнопку, наклонив платформу подъемника.
Два окутанных пластиком тела - большое и маленькое, похожие на
блестящие куколки, кружась полетели в вулканические недра печи.
И в тот самый миг, когда клокочущий металл принял в себя тела капрала
Хиггса и Ребекки Джордан - Головастика, из ноздри Рипли ударила струйка
крови.
Одновременно с этим собачья грудь наконец лопнула, и наружу
высунулась страшная, неописуемая голова, покрытая бесцветной слизью. И
долгий скрежещущий крик прорезал воздух...
Чужой вновь пришел в этот мир.
Клеменс посмотрел на Рипли, и она поспешно вытерла кровь рукавом.

9
Шумела вода в душе, но тюремная звукоизоляция была ниже всякой
критики. Даже упругий плеск водяных струй не заглушал голоса за стеной.
Сначала Рипли не очень прислушивалась, но потом поняла, что разговор идет
о ней, - и замерла, улавливая доносящиеся до нее обрывки фраз.
- ...Странно это все-таки: во всем экипаже - одна женщина. И именно
она и осталась в живых! Не понимаю...
- Чего ты не понимаешь? - вмешался другой голос, грубый и хриплый. -
Бабы - это дерьмо. Все, без исключения. Вот поэтому-то они всегда
выплывают. Уяснил?
- Нет. Что-то тут иначе. - Обладатель первого голоса, похоже, не
утолил свои сомнения. - Быть может... Ну, не знаю...
- Чего ты не знаешь, умник?
- Может быть, на ней лежит какое-нибудь предначертание Господне? -
наконец решился выговорить первый.
Его собеседник даже задохнулся от возмущения:
- На ком? На бабе?! Ну, ты даешь! Женщина - сосуд греха, вместилище
мерзости, не веришь мне - спроси у Пресвитера!
За стенкой по другую сторону от Рипли тоже говорили: гогоча, хлопая
по мокрому телу, сочно причмокивая:
- А задница у нее ничего - крепкая, сразу видно. И вот здесь тоже все
в порядке, как надо!
- Да что там болтать! Я тебе вот чего скажу, давай...
Говорящий инстинктивно понизил голос, и его перестало быть слышно.
Потом тишину прорезало слитное ржание двух мужских глоток.
Рипли поежилась. К счастью, те, кто конструировал тюрьму, душевые
кабинки догадались сделать отдельными. Но коридор был общим для всех.
Пожалуй, ей следовало поспешить, пока к ней в кабину не ввалилась пара
уголовников, одетых только в татуировку. Она быстро накинула комбинезон,
протерла запотевшее зеркало, чтобы причесаться. Но из зеркала на нее
глянуло совершенно незнакомое лицо: осунувшееся, с тенями под глазами и с
непривычно голой кожей там, где должны быть волосы.
Рипли осторожно тронула пальцем свою наголо обритую голову. Что ж,
теперь ей придется привыкать обходиться без расчески.
Она усмехнулась при этой мысли. Без чего только ей не приходилось
обходиться!
Медленно, стараясь ступать неслышно, Рипли выскользнула из душевой,
осторожно пробираясь между облицованными блестящей плиткой стенами. Они
казались такими надежными, массивными - имитация бетона и кафеля. На деле
это был тонкий пластик, который, как выяснилось, звук не держит и от
вторжения, конечно, тоже не защитит.
Внезапная мысль остановила Рипли. Выходит, на этой планете запираться
бессмысленно? Получается, что так. Несмотря на бронированные двери,
стальные переборки, замки и засовы... В старом, обветшавшем здании тюрьмы,
среди хаотического переплетения комнат, коридоров, рабочих помещений
обязательно найдется какой-нибудь незамеченный ход. И уж конечно эти
тайные тропки не являются тайными для тех, кто провел на Ярости
значительную часть жизни. Значит...
Значит, надо с самого начала поставить себя так, чтобы запираться не
пришлось.
Окончательно эту мысль Рипли додумала, уже подойдя к госпиталю. Там
ей, согласно распоряжению директора, полагалось дожидаться обеда, который
кто-то (наверное, тоже заключенный?) должен принести из общей столовой.
(Неужели сейчас только обед?.. Час дня по местному времени. Немногие
десятки минут отделяют ее от катастрофы, гибели товарищей, от невозможных,
несуществующих воспоминаний о произошедшем в гиберсне...) Рука ее уже
легла на дверь. Но Рипли так и не вошла в госпитальный отсек.
Круто повернувшись, она направилась к столовой.

10
Одновременно в столовой обедало двенадцать человек - вся смена. Даже
сейчас они не стремились разместиться друг возле друга - каждый сидел за
отдельным столиком. Горстка людей рассредоточилась по обширному помещению,
из-за чего оно казалось еще больше. Столовая, как и морг, сооружалась из
расчета максимальной заполняемости тюрьмы.
За обедом и так почти не разговаривали, а когда на пороге появилась
Рипли, над столиками повисла мертвая тишина.
Рипли обвела столовую взглядом. Потом она направилась к окошку для
выдачи пищи, как бы не обращая внимания на то, что творится вокруг.
Она слышала, как клокочет слюна в глотке ближайшего из заключенных
(уже пожилой костистый мужчина с резко выступающими скулами): он
поперхнулся, но сдерживал кашель, не решаясь нарушить всеобщее молчание.
Его сосед просто замер, согнувшись над столом и пожирая взглядом женскую
фигуру. Третий, самый молодой с виду, вдруг истово перекрестился, но крест
помимо его воли вышел "тюремный": последним движением он далеко не
благочинно провел рукой от плеча к плечу, будто чиркнул себя поперек горла
большим пальцем. Так клянутся уголовники "на зарез".
Рипли подумала, что сейчас в столовой наверняка должны находиться и
те, чьи голоса она слышала сквозь стенку душевой кабины. Кто же из них?
Быть может, именно тот, кто крестится, говорил о ее особом предначертании?
А скуластый выдвигал версию о сосуде греха? Кто знает... Возможно, и
наоборот. Ведь ей неизвестны характеры. Впрочем, по крайней мере об одном
из них она кое-что знает...
И именно к нему Рипли и подсела за столик, взяв свою порцию. К тому,
кого знала.
К Дилону.
Дилон тоже сперва не сумел совладать с собой: при виде женщины он
явственно вздрогнул. Однако почти тут же обуздал свои чувства.
Чтобы облегчить ему возможность контакта, Рипли заговорила с ним
первой:
- Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сказали на похоронах...
на кремации. - Она немного помедлила. - Мои товарищи оценили бы это, если
бы только могли слышать. Во всяком случае, в последний путь их
сопровождали не сухие казенные фразы.
Дилон поднес к губам стакан, отпил, снова поставил на столик.
Пальцы у него дрожали.
- Не знаю, что тебе обо мне известно, но явно не истина, - сказал он
резко, но спокойно. - Я - убийца. И вдобавок насильник женщин. Как тебе
это понравится?
- Жаль. - Рипли пожала плечами.
- Что?
- Жаль. Потому что из-за этого вы, должно быть, очень неуверенно
чувствуете себя в моем присутствии.
Похоже, она сделала удачный ход. Некоторое время Дилон молчал, но
когда заговорил, голос его был неожиданно мягок.
- Сестра, - сказал он, - у тебя есть Вера?
Рипли внимательно посмотрела на него:
- Наверное, есть немного. - Она все-таки сохраняла осторожность.
- А у нас много Веры. Так много, что и на тебя хватит, если ты
пожелаешь вступить в наш круг.
Дилон снова говорил звучным, хорошо поставленным голосом, и Рипли
поняла, что она вновь слышит проповедь. Интересно, искренен ли он в
стремлении обратить ее, или просто "играет роль" перед своей паствой?
- Правда? А я было подумала, что женщины не могут вступать в ваше
братство.
- Отныне - могут! - Дилон обвел взглядом окружающих, словно ожидая,
что кто-то посмеет возразить. - Просто раньше не было такого прецедента,
но лишь потому, что не было женщин. А сами мы ни для кого не делаем
исключений. Мы ко всем относимся терпимо. Даже к тем, к кому нельзя
терпимо относиться.
- Спасибо! - с неожиданной горечью ответила Рипли.
- Нет, это просто наш принцип, - Дилон поспешил сгладить впечатление
от своей последней фразы. - Это не касается лично тебя... или еще
кого-нибудь. - Он снова обвел взглядом тех, кто прислушивался к их
разговору. - Видишь ли, сестра, с твоим прибытием у нас возникнут
дополнительные проблемы. Но мы уже готовы смириться с ними, не возлагая на
тебя вину. Не так ли, братья?! - вдруг рявкнул он почище Эндрюса.
- Так... так... - ответили ему со всех сторон.
Рипли ничего не могла понять:
- Вину?
- Да, сестра, - продолжал Дилон по-прежнему звучно и одновременно
мягко. - Ты должна понять, что до тебя у нас здесь была хорошая жизнь...
Очень хорошая.
Нет, он явно был искренен, а не играл роль "доброго пастыря". Но
смысл его слов опять ускользал от Рипли.
- Хорошая жизнь... - медленно повторила она.
Дилон улыбнулся.
- Не было искушений, - просто сказал он.
И, опустившись на стул, вновь поднес к губам стакан с эрзац-кофе.

11
Клеменс демонстративно указал на аптечку, но Рипли покачала головой:
- Спасибо, не нужно. Я уже принимала лекарство.
Врач не поверил ей, так как лекарство содержало изрядную дозу
снотворного. Это было сделано по прямому приказу директора: он, конечно,
не надеялся все время до прибытия спасателей продержать свою незваную
гостью в состоянии полудремы, но всерьез рассчитывал таким образом сбавить
ее активность. Клеменсу, естественно, не нравилось это распоряжение,
поэтому он особо и не настаивал.
Рипли опустилась на край койки.
- Вы лучше расскажите мне о Вере, - попросила она.
Врач перевел взгляд на вход в госпитальный отсек. Да, дверь закрыта.
- Дилон и прочие... - он усмехнулся. - Словом, они обратились к
религии. Назревало это давно, но качественный скачок произошел чуть больше
пяти лет назад.
Рипли внимательно наблюдала за Клеменсом.
- И что это за религия?
Клеменс помедлил с ответом.
- Ну... мне трудно сказать, - он снова усмехнулся. - Думаю, это
мудрено определить и самому Дилону, а уж его пастве - и подавно. Пожалуй,
все-таки Вера - это сводный, обобщенный вариант христианства. Во всяком
случае так, как они его здесь представляют. "Не убий ближнего своего, ибо
он, как и ты, уже совершал убийства, что и низвергло его в пучины Ярости"
- что-то в этом роде. - Врач задумался, припоминая. - Так вот, когда
тюрьму было решено ликвидировать, Дилон и все остальные... То есть, говоря
"все", я имею в виду теперешний состав заключенных, а тогда этими идеями
прониклась лишь малая часть тюремной публики... Короче говоря, все
верующие - они называют друг друга "братья" - решили остаться здесь.
Клеменс присел на койку напротив Рипли.
- Но ведь они не могли просто так вот взять и остаться, верно? -
продолжал он. - Им разрешили это сделать, но на определенных условиях. А
именно: с ними здесь остаются директор, его заместитель - один из младших
офицеров - и врач. То есть я. Фактически мы втроем представляем всю
тюремную администрацию. Но таким образом она - то есть администрация -
сохраняет видимость существования.
- И как вам удалось получить такое завидное назначение?
- А как вам нравится ваша новая прическа? - ответил врач вопросом на
вопрос.
Рипли машинально подняла руку, коснувшись бритой головы.
- Нормально, - она нахмурилась, - но при чем здесь...
- Вот именно, что ни при чем, - Клеменс посмотрел на нее с некоторой
иронией. - Просто я хотел показать вам, что не вы одни имеете право,
извините за выражение, пудрить мозги.
Рипли прекрасно поняла его, но молчала в ожидании продолжения.
- Итак, из-за вас я серьезно нарушил свои отношения с Эндрюсом, а
отношения эти были хотя и не сердечными, но достаточно дружескими. Кроме
того, ввел вас в историю нашей планеты, а также прочитал краткий курс
лекций на религиозно-философскую тему.
Клеменс подался вперед, почти соприкоснувшись лицом с Рипли.
- Может быть теперь, хотя бы в виде благодарности за потраченные
труды, вы мне все-таки скажете - что мы там искали? - проговорил он тихо,
но очень раздельно.
Вместо ответа на губах Рипли показалась улыбка.
- Вы мне нравитесь, - просто сказала она.
Врач выпрямился:
- В каком это смысле?
- В том самом...
Клеменс ошарашенно смотрел на нее.
- Вы очень откровенны, - наконец выговорил он.
- Я очень долго была оторвана от людей, доктор... Почти столь же
долго, как и вы.
И когда она потянулась к нему, Клеменс сжал ее в объятиях - и все
странности последнего дня, вся тревога, все проблемы перестали для него
существовать...

12
Раз за разом метла со скрежетом проезжалась по железу, сметая в кучу
пыль и сажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24