..
Ошарашенная напыщенностью и чванливостью ГОСТЕЙ, Малало и вправду обхаживала их, ровно прислужница, угождала, ублажала, щедро угощала.
Угощала и сама СЕБЕ поражалась, недоумевая, куда ЖЕ девались присущие еЙ, с молоком матери впитанные прижимистость и экономность, шавдатуашвилевская гордость... Куда ВСЕ ЭТО ПОДЕвалось?
НЕОБЫКНОВЕННО раздражала Малало супруга академика. Она по крайней мере ДВЕ НЕДЕЛИ в МЕСЯЦ гостила обычно у Вахтанга Петровича, ГДЕ чувствовала СЕБЯ вольготно и привольно, беззаботно и беспечально. У калбатони Маруси, надо вам сказать, были взрослые сыновья, и с невестками она ОЧЕНЬ даже НЕ ладила, особенно с той, которую привел старший сын и с которой еЙ приходилось жить в одной квартире. Потому у НЕЕ душа НЕ лежала к собственному дому.
Супруга академика устраивалась в глубоком мягком кресле, укладывая на стул, специально для того приставленный, свои ноги с толстыми икрами, обезображенные синими узловатыми венами, и хриплым, низким и малоприятным голосом начинала перемывать косточки всем и каждому. Она так судила и рядила, так осуждала и порицала ВСЕХ, СЛОВНО ЕЙ было КЕМ-ТО поручено упорядочить все дела и рассудить всех на свете.
Последним показал свое лицо Вахтанг Петрович.
В один из тихих осенних вечеров пожаловал он в гости к будущим свойственникам.
Сентябрь в Самеба, как и по всей Картлийской долине,— самый мягкий и приятный месяц. По обыкновению в сентябре, да и в октябре, вплоть до начала надоедливых ноябрьских ДОЖДЕЙ и слякоти, здесь держится прекрасная погода.
Солнце светит приветливо и ласково, оно уже НЕ СТОЛЬ жгуЧЕЕ, ночи стоят ЯСНЫЕ, прозрачные, и на ТЕМНОМ НЕБОСКЛОНЕ ярко горят звезды, в это время года особенно крупные и сверкающие.
И тот вечер был таким вот умиротворяющим, теплым, безветренным.
Окрест стояла удивительная тишина, ни звука, ни шороха не было слышно. Такая тишина и такой покой могут быть только в деревне.
Правда, Самеба, как мы говорили, уже считалась райцентром, а не деревней, но на окраинах жизнь текла по старинке, на деревенский лад. И в зенклишвилевском квартале тишина стояла именно деревенская.
На балконе сидели двое — Годердзи и Вахтанг Петрович. Перед ними на маленьком столике разложены были сыр «гуда», соленья и сочные шашлыки, благоухающие на весь дом. Вино попивали из граненых стаканов, которые в Картли называют «тлашои».
Вахтанг Петрович казался Годердзи озабоченным.
Оба молчали, потихоньку потягивая вино.
— А это выпьем за наших жениха и невесту,— нарушил молчание Вахтанг Петрович и, подняв стакан, чокнулся с Годердзи.
— Пошли им бог благополучия, здоровья и крепости — чтобы сильны были и духом и телом, радости, счастья им — черпать не вычерпать,— благословил молодых людей Годердзи и единым духом осушил стакан. Таким манером он пил только водку, но почему-то, сам не зная, почему, сейчас выпил так вино.
- Правда, пока что они только помолвлены, но пройдет всего лишь месяц, и мы их поженим. В том, конечно, ни вы не сомневаетесь, ни мы. А раз такое дело, родители заранее должны подготовиться, все заранее обмозговать... Так вот, свадебные расходы, дорогой Годердзи, я беру на себя, такую свадьбу закачу, что все ахнут...
- Как это вы берете на себя?— удивился Годердзи (он все еще был на «вы» с будущим свояком).— Коли мы родители жениха, так и свадьбу нам справлять!
- Давай-ка уступи мне в этом, а помоги ты нашим детям в другом деле.
Ну, не знаю... — развел руками Годердзи. И, точно ему трудную задачу задали, поскреб затылок.— Ладно, коли так, будь по-вашему... А какое же другое дело?
- Каждый умный человек в наше время должен быть предусмотрительным и дальновидным. А ты как считаешь, дорогой свояк?
- Как же я должен считать, правду изволите говорить.
— Молодые-то этого не понимают, а если бы и понимали, без нашей помощи все равно ничего не могут. Не так ли?
— Воистину так. Молодежь и беззаботна, и беспечна, и беспомощна. Коли сейчас, в настоящий момент им хорошо, они думают, что и всегда так будет.
— Но мы на то и существуем, чтобы молодых на верный путь наставить, указать им вовремя, твердую почву им подготовить...
— Ваша правда! — воскликнул Годердзи с таким видом, словно угадал, чго хочет сказать собеседник.
— А разве у наших детей твердая почва под ногами?
— Отчего же нет? — удивился Годердзи.— Разве все это,— он взмахом руки указал на дом и все свое подворье,— разве все это не им останется, разве это не ихнее? Мы-то с Малало не вечно жить будем.
— Знаешь, что я тебе скажу, милый мой Годердзи, мы с тобой оба на такой работе работаем — оба по скользкой тропке по-над пропастью ходим...
Годердзи с недоумением воззрился на гостя. Он и представить себе не мог, что секретарь райкома, который для него был хозяином и повелителем (во всяком случае, в пределах своего района), считал свою работу «скользкой тропкой».
— Коммерция и политика,— продолжал меж тем Вахтанг Петрович,— обе с норовистым жеребцом схожи — наперед не знаешь и не угадаешь, когда вышибет тебя из седла... А за этим, знаешь, что может последовать?.. А ну, вдумайся хорошенько в то, что я говорю, разве не так?
— Не знаю, что и сказать... вы выше меня стоите и, верно, дальше глядите.
— Да, дорогой Годердзи, я и вправду далеко гляжу. Большой и нелегкий путь довелось мне пройти, вероятно, потому... словом, хочу тебе сказать, мы должны подготовить детям более твердую почву и лучше удобрить ее...
— Я со своей стороны...— начал было Годердзи.
— Знаю, знаю, что тебе для сына ничего не жалко,— прервал его Вахтанг Петрович.— Именно потому я и затеял с тобой этот разговор. Но я хочу тебе другое сказать. Ты знаешь, что друзья у меня повсюду есть, наверное, потому, что я не такой уж плохой человек и сам не раз протягивал другим руку помощи. Так вот, эти мои друзья мне сказали, что возле Вакийского парка, этот район нынче считается лучшим в Тбилиси, строится кооперативный дом и мне могут предоставить возможность приобрести в этом доме пятикомнатную квартиру. Чтобы только вступить в такой кооператив, люди не жалеют денег и выкладывают огромные суммы. А наших детей из уважения ко мне без всяких денег туда включат, возьмут с них лишь столько, сколько стоит сама квартира по твердой цене, и ни копейки больше. Ты знаешь, что это значит?.. Это огромная поблажка, очень большое дело нам сделают. Поэтому упускать такую возможность никак нельзя. Что и говорить, разумеется, по окончании строительства на благоустройство и обстановку квартиры потребуются еще и деньги, и много трудов, но это уж я возьму на себя, пусть это будет на моей шее, и я в кратчайший срок сдам нашим детям пятикомнатную квартиру с подобающей обстановкой, конечно импортной. А зал и лоджия будут такие — хоть на пятьсот человек столы накрывай. Но теперь нам надо разделить обязанности. То, что я сказал, пусть будет за мной, моя доля. Что касается пая за квартиру, то есть суммы, в которую обходится квартира,— на это, друг мой, ты должен раскошелиться...
— Как скажете... Разве ж я могу от такого дела отступиться?!
— Дай бог тебе здоровья, дорогой Годердзи! От такого благородного человека, как ты, я иного ответа и не ждал.
— Какое ж это благородство — детей жильем обеспечить!..
— В наше время и это считается большим благородством.
— Да, вот то-то и оно-то, что в наше время, а так...
— Однако, Годердзи, есть тут одна загвоздка...
— Какая такая еще загвоздка?
— Весь пай надо внести единовременно и, что главное, незамедлительно, кооператив сейчас стеснен в средствах, так что...
Годердзи по привычке почесал затылок и уставил на будущего свата свои лучистые глаза.
— Что ж поделаешь, коли надо кровь пускать, чем раньше, тем лучше.
— Еще одна трудность тут имеется. Хотя, по правде говоря, никакой трудности в этом и нет, однако все-таки лучше заранее все утрясти. Сказано, лучше договориться перед пахотой, чем перед жатвой. Так ведь?
— Воистину так.
— Эта квартира, хотя бы на первых порах, должна быть оформлена на имя моей дочери.
— Это почему же? — исподлобья поглядел Годердзи на Вахтанга Петровича.
— Ты что, испугался?
— Испугаться-то не испугался... только... чем околицей говорить, лучше напрямую сказать: удивился я.
— Что тут удивительного, Годердзи?
— Ваша дочь женой моему сыну будет, а он ей мужем, так ведь? А дом в Грузии принято записывать на имя мужа, так оно испокон веков повелось, и мы к тому привыкли...
— Твоя правда, брат, твоя. Только тут у нас дело иначе обстоит: моя Лика — ты знаешь — старший преподаватель мединститута, к тому же она прописана в Тбилиси. Малхаз же, во-первых, прописан здесь, а во-вторых,— Вахтанг Петрович вроде замялся,— во-вторых, понимаешь ты, нежелательно, чтобы за ответственным партийным работником числилась такая большая кооперативная квартира...
— Так ведь ваша дочка-то — партийного работника дочь?
— Моя дочь — другое дело. А когда сам — другое.
— Ну что же, вы все заранее обдумали, что мне говорить-то, как для дела лучше будет, так и поступим.
Эти слова Вахтангу Петровичу явно понравились. Он протянул руку Годердзи и воскликнул:
— Значит, по рукам!
Годердзи так хватил своей ручищей по его руке, что звук этого мощного хлопка достиг бы, верно, до самой переправы. А Петровичева рука-то оказалась маленькой какой-то, хлипкой, вялой да еще немного потной...
Уговорились так: на следующее утро Вахтанг Петрович зайдет к Годердзи, Годердзи вручит ему деньги, а Вахтанг Петрович в тот же день отправится в Тбилиси вносить пай за квартиру.
Наутро все сделали так, как порешили.
Поздно вечером приехал Малхаз. Он всю эту неделю носился по отдаленным селам района, возглавляя комиссию райкома по проверке трудовой дисциплины.
Проголодавшийся Малхаз сидел за ужином и с аппетитом уплетал все, что ему подавалось. Вот уже несколько дней, как он не ел досыта, потому что где только ни накрывали для них стол, он никуда не шел, боясь скомпрометировать свое имя заведующего отделом райкома. Ему казалось, что если он к кому-нибудь зайдет в гости, авторитет его будет поколеблен. Он посылал райкомовского инструктора покупать продукты, и они вдвоем втихаря ели что-то всухомятку.
Годердзи неторопливо подошел к обеденному столу, уселся напротив сына. Не терпелось ему сообщить приятную новость.
— Сегодня утром Вахтанг Петрович был у нас...
— Чего ему надо было? — насторожился Малхаз и, прожевывая кусок, глянул на отца.
— Мы так порешили: выстроить для тебя и будущей твоей жены кооперативную квартиру в Тбилиси.
Малхаз поперхнулся, раскашлялся, да так сильно, что прямо зашелся в кашле. Покраснел, побагровел, глаза чуть из орбит не вылезли. Парень дух не мог перевести, только поводил руками и, как скворец, рот разевал.
Годердзи вскочил, бросился к нему, сильно хлопнул его ладонью между лопаток. Малхаз тотчас же вздохнул, откашлялся.
— Сколько ты ему дал? — спросил он отца и опять зашелся в кашле, одновременно утирая мокрые от непроизвольных слез щеки.
— Пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч? То есть полмиллиона старыми деньгами?! — Малхаз был ошеломлен. Лицо у него вытянулось, глаза округлились, он не мог скрыть возмущения.
Годердзи необыкновенно растерялся.
У него побагровели скулы, в глазах мелькнул испуг.
Он смотрел на Малхаза так, точно ждал от него какого-то ужасного сообщения, вверх дном переворачивающего всю его жизнь.
Молчание длилось довольно долго.
— Почему, почему ты дал ему деньги без меня?! - с трудом проговорил наконец Малхаз и в изнеможении откинулся на спинку стула.
Но Годердзи уже справился со своей растерянностью, одолел минутную слабость.
— Что, я не должен был давать ему эти деньги? - пробубнил он.— Откуда же я знал, я думал — для вашего блага даю.
— БЕЗ МЕНЯ НЕ надо было давать! — с горячностью отозвался Малхаз и резко встал из-за стола.
Всегда сдержанный, Малхаз на СЕЙ раз НЕ МОГ скрыть ВОЛНЕНИЯ. Таким ОТЕЦ, пожалуй, и НЕ знал еГО.
Он ВСЕ БОЛЕЕ горячился, Годердзи ЖЕ наоборот, ПОСТЕПЕННО становился спокойным, невозмутимым.
— Кто вас разберет! — проговорил он, как обычно, подразумевая под «вами» всю НЫНЕШНЮЮ МОЛОДЕЖЬ. — Через МЕСЯЦ у ТЕБЯ свадьба, а я и сейчас наверняка НЕ знаю, ЖЕНИШЬСЯ ТЫ на этой девушке или НЕТ.
— ВЕДЬ может случиться, что НЕ женюсь?! Тогда эти ДЕНЬГИ ты, как мякину, ВЫКИНЕШЬ!
— Как это НЕ ЖЕНИШЬСЯ? Обручился, залог ОТНЕСЛИ, помолвку справили, на ВЕСЬ СВЕТ растрезвонили, и теперь НЕ ЖЕНИШЬСЯ?! ГДЕ твоя СОВЕСТЬ, разве это подобает нашей СЕМЬЕ?
Годррдзи МГНОВЕННО вспыхнул, от ВОЛНЕНИЯ грудь ходуном заходила, ГНЕВ душил еГО. ЭТО была уже вторая волна.
— ОТЕЦ, дай МНЕ решить самому хотя бы это ДЕЛО. В КОНЦЕ КОНЦОВ, я хочу распорядиться СВОЕЙ судьбой так, как я понимаю. Неужели и тут я ДОЛЖЕН поступить по твоему приказанию?..
— Я ТЕБЕ НЕ приказываю, я СОВЕТ ТЕБЕ даю, мерзавец ты этакий! Девушку ославил, и теперь на попятный? Это НЕ по-мужски!
— А ты почем знаешь, что она и прежде ославлена НЕ была?
— Тьфу, ГДЕ твоя мужская ЧЕСТЬ, достоинство! ЕЖЕЛИ так оно было, ЧЕГО ты за НЕЙ увивался, почему ЕЙ права дал, почему обручился?! И почему в дом ВВЕЛ?!
— Тогда я НЕ знал...
— Как бы оно ни было, мужчине полагается СВОЕ СЛОВО держать. И девушку ты НЕ ДОЛЖЕН бросить. Если ХОЧЕШЬ правду знать, и сама она, и ЕЕ СЕМЬЯ НЕ ПО душе МНЕ были и ЕСТЬ. И никогда НЕ желал я вашего соединения. Но уж если ты на такой шаг пошел и теперь это уже всем известно, не позорь ее и сам не позорься! Какая бы она ни была, будь ей хорошим мужем, с любовью и уважением к ней относись — и она тоже тебе хорошей женой станет, поверь мне. Да и не такая уж она плохая, как сейчас тебе кажется. Не причиняй ей такое зло, грех это. Ежели не уживетесь, вот тогда и разойдись, это куда лучше, чем сейчас ты ее без венца бросишь... Она к тому же и беременна...
— По-моему, тебе, отец, те деньги жалко терять,— с язвительной улыбочкой заговорил Малхаз.— А о том не думаешь, что дальше последует...
Малхаз не успел договорить, как раздался грохот, точно выстрел грянул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61