И добавила: — Вы, вероятно, знаете их супругов?
— Да, знаю,— солгал после короткого колебания Малхаз, чтобы не сконфузить чопорных дам, которые сурово глядели на него и словно приказывали: «Скажи, что знаешь».
— Откуда знаете? — немедленно в упор спросила супруга академика и хотела было приподняться, однако спинка оказалась слишком сильно откинута, и, не имея опоры, она повалилась обратно.
— Нет, не лично...— Малхаз на мгновение утратил дар речи, замялся и с трудом нашел слова: — Но мне хорошо знакомы эти имена.
Дамы ничего не ответили. Воцарилось неловкое молчание.
— Вато-о! Ватуня! — крикнула в это время хозяйка и хлопнула в ладоши.
Вато-Ватуня оказался ни больше ни меньше, как сам Вахтанг Петрович.
Он уже направлялся к ним и, приветственно улыбался.
Первый секретарь был в голубой домашней пижаме, отделанной крученым темно-коричневым шнуром, с темно-коричневыми же бархатными накладными карманами и воротником. Пуговицы застегивались петлями-восьмерками, тоже из шнура.
Вахтанг Петрович ласково потрепал Малхаза по плечу, пододвинул ему стул, приглашая сесть, уселся напротив него и закурил сигарету.
— А где Лика, Виола? — спросил он.
— Лика здесь! — раздалось в это время из-за кустов.
В тот же миг ветви сирени раздвинулись, и между ними протиснулась стройная высокая девушка, удивительно похожая на мать.
— Лика, платье испортишь! -- пропела Виола.
— Мама! — резко отозвалась дочь.
Потом приподняла и без того короткое платье и плюхнулась на складной стул. Из-под платья мелькнули умопомрачительно округлые белоснежные бедра, смутившие Малхаза и заставившие его отвернуться.
— Познакомься, Лика, это Малхаз Зенклишвили,— как-то чересчур ласково сказал Вахтанг Петрович. Малхазу показалось, что слова эти секретарь произнес то ли с опасением, то ли с робостью.
— Малхаз? — переспросила девушка и громко рассмеялась, потом повернула к гостю свою изящную головку и устремила на него долгий взгляд. Она смотрела на него некоторое время, потом опять засмеялась.
Малхаз не мог понять, чему она смеется. Явно было, что смеется она над ним. Возможно, ей рассказали о нем что-либо смешное, и она вспомнила это...
Наконец она перестала смеяться, налила себе коньяку, пригубила, театрально взмахнув рукой, скандируя слоги, продекламировала строку известного народного стиха:
— Парень Малхаз, чей ты, скажи! Сгинул бы ты, чтоб не глядеть на тебя...
— Боже мой, боже мой, как она взбалмошна, настоящий ребенок! — по-русски проговорила Виола, качая головой. Она тоже налила себе коньяку и слегка отпила.
Супруга академика расхохоталась и вдруг громко икнула. Однако она ничуть не смутилась, только пробормотала «пардон» и постукала пальцами по губам с таким видом, точно наказывала их, дескать, как это вы посмели испустить неприличный звук.
— Не сгинул бы, а долго бы жил на радость матери! Так в стихе говорится,— поправил Вахтанг Петрович дочку и поглядел на нее совершенно недвусмысленно.
Взгляд его выражал и просьбу, и предупреждение, и угрозу.
— Папа! — так же резко, как и матери, сказала в ответ дочь и, картинно склонив голову, посмотрела на него исподлобья. Потом, точно оправдываясь, кокетливо добавила: — Папа не может, чтобы не сделать мне замечания, он ночь не уснет, если в чем-то меня не поправит.— И снова рассмеялась.
— А вы, молодой человек, кто по специальности? — поинтересовалась супруга академика. У нее был сиплый грубый голос, точно у пьющего и курящего мужчины, и требовательная манера разговора.
— Я историк,— почтительно ответил Малхаз. Атаки спесивых женщин сбили его с толку, он вконец растерялся и стремился вежливостью завоевать их расположение.
— Он директор средней школы,— пришел на помощь Вахтанг Петрович.
— Такой молодой и уже директор? — приятно удивилась Виола.
— А ты строгий? — простодушно спросила Лика и сама же ответила: — У-у, конечно, строгий, у тебя такие сердитые глаза, что ой-ой-ой!..
— Сельчане люди сильные и волевые,— опять же по-русски глубокомысленно заметила жена большого человека.
— Такой молодой и уже директор,— повторила Виола, взбивая на затылке и без того пышные волосы. Она, видно, забыла, что только что проговорила эту фразу. Временами она делалась рассеянной и забывчивой.
— Сколько вам лет? — требовательно и строго спросила жена большого человека.
— Тридцать два.
— Не такой уж он и ребенок. В его годы мой Самсон был уже доцентом и имел две опубликованные монографии,— отметила супруга академика и заложила руки за голову, обнажив плохо выбритые подмышки.
— А отец ваш кто по специальности? вступила Виола.
— Мой отец управляющий базой,— с заметным смущением ответствовал Малхаз.
— О-о! — вырвалось у Виолы. — Хорошо устроился! Молодец!
— Какая база? — стала выяснять супруга академика.
— Стройматериалов,— неохотно отвечал Малхаз. Упоминание об отце еще больше смутило его.
— Да чего вы пристали к этому человеку, разве для этого я пригласил его? — будто бы пошутил Вахтанг Петрович, но было очевидно, что ему не нравились расспросы женщин.
— А что в этом дурного? Это говорит о нашем интересе к нему,— многозначительно проговорила по-русски жена большого человека.
— А какие материалы продаются на базе у вашего отца? — неожиданно заинтересовалась Лика.
— Кирпич, цемент, ванны, еще что-то, я, право, не могу сказать точно, я не бывал там...
— Не бывали? — удивленно спросил Вахтанг Петрович.
— Нет, ни разу не был.
— Интересно, бывают ли там унитазы, на базе вашего отца,— задумчиво проговорила Лика.
Виола фыркнула, супруга академика громко и хрипло расхохоталась.
— Какая гениальная непосредственность! — восторженно воскликнула жена большого человека.
— Лика! — Вахтанг Петрович поспешно поднялся. Он не на шутку разозлился.
— Ну что «Лика»! Человек ничего не может сказать, тотчас же: «Лика, Лика!» Я серьезно спрашиваю, ведь наш унитаз треснул, того и гляди, пополам расколется... а у его отца на базе, возможно, они есть, что же, не спрашивать? - рассердилась Лика, однако нельзя было понять, всерьез все это или она просто разыгрывает Малхаза.
—- Прелесть ты моя! — опять же по-русски воскликнула жена большого человека и послала Лике воздушный поцелуй.
— Малхаз сейчас и руководит школой, и работает над диссертацией,— подчеркивая слова, строго проговорил Вахтанг Петрович, как бы подводя черту разговорам женщин.— Вскоре он, вероятно, защитит диссертацию.— И он с улыбкой подмигнул Малхазу, словно говоря: «Выдал я твой секрет».
— О чем ваша диссертация? — осведомилась жена большого человека.
— Моя работа касается Самеба.
— Какое Самеба? Вот этот наш районный центр? — пожала плечами Виола и обратила недоумевающий взор на мужа.— Я не представляю, что можно написать о Самеба! Единственное — это то, что весной и летом здесь невыносимые ветры, а осенью и зимой — ужасная слякоть...
— Отчего же,— вмешалась Лика,— он напишет, сколько здесь выращивали лука, картошки, капусты, бурака, чеснока во времена царя Ираклия II... Потом отыщет в архиве сведения, сколько выращивалось этих же овощей после присоединения Грузии к России, когда бедные грузины получили возможность мирно трудиться. Если он этих сведений не найдет, придумает сам. Потом сообщит про урожай 1921 года, а под конец приведет данные прошлого и нынешнего годов. Затем эти цифры он сравнит друг с другом, математически обработает их, выведет коэффициент роста и установит, на сколько процентов возрос наш жизненный уровень в эпоху социализма...
— А лука и картошки тем не менее в магазинах не купишь,— вставила супруга академика и с упреком поглядела на Вахтанга Петровича.
— Нет, нет, в этом я с вами не соглашусь,— протестующе воздела руку жена большого человека.— Нынче положение стало гораздо лучше. Да, да, по сравнению с прошлыми годами положение значительно улучшилось, значительно!.. А ну, подите и посмотрите, что происходит в других республиках!
— Работа Малхаза историко-краеведческого характера и, на мой взгляд, должна быть очень интересной,— снова прервал разглагольствования женщин Вахтанг Петрович.
— Что означает «краеведческая»? — полюбопытствовала Виола и на сей раз поправила прядку волос на лбу.
— Э-эх,— разозлился Вахтанг Петрович,— да отстаньте наконец от этого парня, беседуйте о чем-нибудь другом!
— Почему ты нервничаешь, Ватули? — по-детски сюсюкая, спросила Виола, встала, кокетливо играя телом, подошла к мужу и, обняв его за плечи и пригнувшись, положила голову ему на плечо.
Вахтанг Петрович окончательно вышел из себя. Он грубо отстранил жену, сверкнул глазами на Лику, встал и ногой отшвырнул алюминиевый стульчик. Но все-таки овладел собой и обернулся к Малхазу.
— Пойдем, я покажу тебе мои охотничьи ружья,— уже иным, почти спокойным тоном проговорил он и направился к коттеджу.
Малхаз не мешкая последовал за ним.
— А он совсем даже не плох... хорошо сложен и, должно быть, силен,— протянула жена большого человека и посмотрела на Лику.
— Мужлан! — коротко отрезала Лика, взяла со стола коробку сигарет, щелкнула большим пальцем по донышку, вытащила сигарету и, с независимым и беззаботным видом зажав ее в зубах, закурила.
— Что, по-твоему, означает мужлан? — поинтересовалась супруга академика.
— Деревенщина, неотесанный, колода.
— То есть, невежда и хам, верно? — спросила жена большого человека. Обе — и она, и супруга академика упорно говорили по-русски, подчеркивая свою интеллигентность.
Лика утвердительно кивнула и протяжно свистнула.
Вахтанг Петрович же в это время демонстрировал гостю коллекцию оружия.
На стене его комнаты красовались ружья различных стран, систем и типов. С курком и без курка, с параллельными дулами и с вертикальными, двуствольные и трехствольные, дробовики и пулевые. На самом видном месте на двух крюках покоился короткоствольный карабин, который носили артиллеристы.
Каких только охотничьих ружей не было в коллекции Вахтанга Петровича: винчестеры, браунинги, кольты. Здесь же висели изделия оружейных фирм Лондона и Бирмингема, Ланкастера и Пердэ, бельгийских фирм Льежа и Пиппера. Не забыты были ни изделия француза Леиажа, ни немцев Зауэра и Функа, ни тульских, ижевских, сестрорецких оружейников.
— Ты на Лику не обижайся, — проговорил вдруг Вахтанг Петрович, когда они расхаживали по мягкому красному ковру, устилавшему пол его кабинета.
Эти слова более походили на просьбу, но просьбу замаскированную, скрытую.
— Она девочка хорошая, только вот судьба у нее не сложилась... встретился бы ей достойный муж, спокойный, понятливый, такой, как ты,— будто пошутил Вахтанг Петрович и, похлопав по плечу Малхаза, громко засмеялся,— да-а, счастливей меня человека не было бы. И зятю помог бы, пока сам что-то могу. Кто у меня есть, кроме Лики, она и корень мой, и росток...— иным тоном глухо закончил он.
Малхаз не сказал бы наверняка, но ему показалось, что Вахтанг Петрович и в лице изменился.
Вахтанг Петрович был сильной личностью, потому и слабости его были сильные...
Главной его слабостью была Лика.
При вечно занятом отце и легкомысленной матери Лика выросла самовольной и эгоистичной, собственное желание почти всегда являлось главным и определяющим фактором ее поведения.
— Как тебе она понравилась, моя Лика? — с неожиданной прямотой спросил вдруг Вахтанг Петрович своего гостя и заглянул ему в глаза.
Малхаз растерялся.
Неготовый к такому вопросу, он не знал, что отвечать.
Непонятно было, что побудило первого секретаря задать этот вопрос: простодушие, или вошедшая в привычку бесцеремонность обращения с людьми, или убежденность в неотразимости дочери и
в своей силе.
— Она прекрасная девушка, второй такой я, пожалуй, не встречал,— с уверенностью ответил наконец Малхаз.
Вахтанг Петрович сразу ожил.
Некоторое время он стоял, скрестив на груди руки, и на лице его блуждала улыбка; потом, словно вспомнив что-то, подошел к стене, снял самое красивое ружье и, обеими руками протягивая его Малхазу, проговорил с торжественным видом:
— Зауэровское, три кольца, четырнадцатого калибра, с эжекторами! Это тебе от меня на память. Вечером пришлю с шофером.
Обед прошел весело.
Поначалу Малхаз стенялся, но непринужденность и радушие хозяина сделали свое. Секретарь, что называется, был в ударе: он провозглашал тосты с юмором и подтекстом, сыпал каламбура ми, шутил, острил, сам пил немало и женщин заставил выпить, так что за столом то и дело раздавался смех.
Малхаз с удивлением заметил, что Вахтанг Петрович нисколько не стеснялся соленых и двусмысленных выражений. Порой он вставлял такое словцо или рассказывал такой анекдотец, что у Малхаза от смущения горели уши. Директор школы не подозревал, что первый секретарь был любителем скабрезностей.
Когда Вахтанг Петрович решил, что настало соответствующее время, он велел веснушчатой угрюмой девушке, прислуживающей за столом, принести припасенную для этого случая гитару и с многозначительным и повелительным видом подал ее Малхазу.
Малхаз, настроив гитару, перебрал струны и, взяв несколько звучных аккордов, запел своим приятным баритоном. Он исполнил коротенькую, но мелодичную со сложными переходами и переливами «Имеретинскую дорожную».
Дамы разинули рты и с удивлением созерцали молодого человека, который до сих пор был для них всего-навсего каким-то провинциалом. Они не могли себе представить, что этот деревенщина, этот «неотесаный мужик» мог обладать столь тонкой музыкальностью и вкусом.
А когда Малхаз исполнил коронный номер своего репертуара — старинный русский романс «Мы вышли в сад», жена большого человека пустила слезу, супруга академика в восторге захлопала в ладоши, а Виола и Лика подсели к нему и стали подпевать.
У матери и дочери оказались недурные голоса и хороший слух, они с Малхазом составили великолепное трио. Вахтанг Петрович отбил себе ладони, хлопая им, и все кричал «бис» и «браво».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61