.. Так вот, на добро добром отвечать надо. А то как же? Мы пользуемся, а другим вредно или им не надо? Ты же знаешь мудрейшую из мудрейших поговорку, которую народ сложил: сам ешь и других корми. И прежде так оно было, и теперь оно так. В одиночку, знаешь, кто ест? Мы ведь тем свиньям не уподобимся. Мы люди, по-людски должны все делать. Так-то, начальник. Скажи сам, прав я или нет?
— Говори покороче, чего зря лясы точить,— глухо произнес Годердзи.
— Короче, вот это вот, он вытащил из обоих боковых карманов брюк по большому свертку в газетной бумаге, -- это ты должен вручить Вахтангу Петровичу.
— Что это? — ужаснулся Годердзи.
— А то самое, что ты уже получил. Ты их должен вручить Вахтангу Петровичу.
- Я?!
- Ага, ты. Ты руководитель учреждения, значит, ты и должен это сделать. А как же, это твой долг!
- Нет, дорогой Исак, я это сделать не могу!!
— Ха-ха-ха, посмотрите-ка на него, он это сделать не может! А брать можешь? Кто брать любит, тот и давать уметь должен. А как же!
— Исак, я постарел, но взятку, да еще своей рукой, никому не давал, как же теперь смогу дать? Да еще кому Вахтангу Петровичу! А что, если он разгневается и выбранит меня, пристыдит, скажет, совести, мол, у тебя нет!
— Ну, ты, брат, знаешь, совсем того... Человеку деньги даешь, а он тебя выбранит и пристыдит? Ты откуда такой взялся, а? С луны, что ли?
— Нет, нет, прошу тебя, Исак, уж ты меня уволь, сам их и отдай, я не могу.
— Начальник, знай, у меня с Вахтангом Петровичем свои счеты. Ежели я ему это вручу, он решит, что даю опять за то же, за что раньше давал, ну, то есть но другому делу, понял? А наш с тобой общий долг так долгом и останется. Пойми ты, милый человек, не запутывай все на свете!
— Охо-хо-хо, ну и задачу ты мне задал! Человеку в глаза смотреть и взятку в руки совать...
— Вот тебе и на, ясно, в глаза надо смотреть, а куда же! Да вообще я не понимаю, тебе-то чего стыдиться и стесняться, он же берет, не ты! Послушай меня: Вахтанг Петрович умный человек, он сам тебе дело облегчит. Ты вот отнеси и увидишь, какой он человек, все как по маслу пойдет. Он сам тебе ящик выдвинет, а ты в ту же минуту — жик! — и забрось в ящик. Точно так, как ты свою долю в свой ящик забросил! Давай, начальник, действуй!..
На исходе следующего дня Годердзи сидел в новой, шикарно обставленной приемной Вахтанга Петровича.
За последнее время здание райкома сильно изменилось. Стены первого этажа облицевали бледно-зеленым с прожилками тэдзамским туфом, надстроили еще один этаж, двери и окна везде поменяли, поставили все сплошь новые, рамы из каштанового дерева, стекла толстые, зеркальные...
Интерьер тоже здорово изменился.
Стены покрыли полированными дубовыми панелями, полы — узорчатым линолеумом. По лестницам — ковровые дорожки красные, по коридорам всюду — лампы дневного света, на видных местах развесили портреты руководителей государства, выдающихся политических деятелей, а также знатных людей района, да под каждым портретом биографическая справка, отпечатанная типографским способом.
Годердзи сосредоточенно рассматривал зримые плоды кипучей организаторской деятельности Вахтанга Петровича. Время от времени он украдкой бросал взгляд на карманы своих старомодных широких брюк, проверяя, не выпирают ли те два тугих свертка в газетной бумаге, которые он рассовал по одному в каждый карман.
Вахтанг Петрович долго протомил его в приемной. Не позвал, пока не вышел из кабинета последний посетитель. Наконец смазливая вертлявая секретарша, широко распахнув дверь, вежливо обратилась к нему:
— Вахтанг Петрович просит вас...— И с улыбкой уступила ему дорогу.
В огромном кабинете, за огромным, поблескивающим полировкой письменным столом восседал Вахтанг Петрович.
При виде Годердзи он учтиво поднялся с кресла, протянул ему руку, осведомился о здоровье, пригласил сесть.
Сердце у Годердзи гулко колотилось. На вопросы секретаря он отвечал односложно и все ждал, когда же тот выдвинет заветный ящик. Но секретарь не спешил.
Он расспросил о делах базы, заинтересовался выполнением плана реализации, спросил о чем-то еще нетерпеливо поерзывающего на стуле Годердзи и потом... потом протянул руку к правому верхнему ящику письменного стола и медленно выдвинул его...
В углу этого ящика Годердзи увидел пачку сигарет, а на ней — коробок спичек... Больше ничего он не видел, глаза его точно пелена какая-то застлала.
И вот, в тот самый момент, когда Вахтанг Петрович вынул из ящика сигареты и спички, Годердзи стремительно вскочил, суетливо выхватил из карманов оба свертка, впихнул их в ящик и сам же поспешно задвинул его, едва не прищемив пальцы.
Вахтанг Петрович удивленно взглянул на Годердзи и довольно долго внимательно его созерцал.
— Что это? -- отрывисто, каким-то чужим голосом спросил он.
Уже потом, много времени спустя, вспоминая тот случай, Годердзи все не мог понять, откуда пришли ему на язык те единственно нужные слова, которые он тогда произнес:
— Ерунда, Вахтанг Петрович, сущий пустяк! У вас столько расходов, а вы ведь знаете, как мы вас любим... для блага нашего района нам ничего не жаль!
Взгляд Вахтанга Петровича сделался настороженным и испытующим. Он просверлил этим взглядом Годердзи, но сказать ничего не сказал.
Размял пальцами сигарету, с непроницаемым видом закурил.
Годердзи сидел, окаменев, и смотрел на Вахтанга Петровича, как обвиняемый на судью во время чтения приговора.
Секретарь райкома, видимо, что-то обдумывал.
«Наверно, хочет вызвать прокурора или ОБХСС... Э-эх, Годердзи, пропала твоя головушка, а все из-за этого дьявола Исака, будь он трижды проклят, пристал в одну душу — дай да дай, вот тебе и дай»,— в страхе и смятении думал Годердзи и исподлобья наблюдал за секретарем. Он все ожидал, что тот вскочит, стукнет кулаком по столу, замахает руками и заорет так, что все сотрудники райкома сбегутся и тоже начнут возмущаться. Эта воображаемая картина вызвала у него КОЛИКИ В сердце. Однако... однако ему показалось, что Вахтанг Петрович вроде колеблется.
Но таким энергичным и решительным людям не свойственно долго колебаться, и Вахтанг Петрович, по-видимому, про себя вопрос уже решил. Он вынул платок в коричневую полосочку, не торопясь отер лысую голову и — улыбнулся Годердзи!..
— А славно мы у тебя покутили в тот раз! Прекрасно покутили. И какое отличное вино ты делаешь! Вкус его я и сегодня помню!
— Этого вина у меня хоть отбавляй,— ожил Годердзи.— Ежели соблаговолите... я в любое время готов... вся моя семья...
— С удовольствием, брат, с удовольствием, отчего же, ты только кликни, а мы в тот же час к тебе прибудем.
— Скоро мой сын приезжает... он университет заканчивает... ежели окажете честь, благословите его на новый путь...
— Вот и прекрасно, дорогой, вот и прекрасно! Ты меня поставь в известность, а за мной дело не станет,— с улыбкой сказал Вахтанг Петрович, поднялся, крепко пожал руку Годердзи и проводил его до дверей.
Годердзи и не помнил, как вышел из секретарского кабинета...
Одно чувство владело в те минуты всем его существом -- чувство избавления от какой-то смертельной опасности.
Он шагал по улице, и ему казалось удивительно легким свое большое грузное тело.
Все те мысли, страхи, сомнения, которые донимали его в приемной секретаря, сейчас позабылись, словно бы стерлись.
Он испытывал даже гордость оттого, что так просто и так успешно провернул столь трудное дело, но вместе с тем какое-то неясное сомнение мучило его, он не мог понять, хорошо ли поступил или плохо. И вдруг перед ним как из-под земли вырос Исак.
— Ну что, отдал? — настороженно спросил Исак.
— Какой необыкновенный человек наш секретарь, я должен непременно пригласить его еще раз!..— вместо ответа проговорил Годердзи.
— Отдал? — вполголоса, но настойчиво повторил вопрос Исак.
— А то нет, постеснялся! Прямо в ящик и положил.
— Ух ты! — вырвалось у Исака.
— Как только он ящик выдвинул, я раз — и туда эти свертки...
— Ух ты-ы!..— снова воскликнул Исак. И будто что-то его осенило, он резко остановился, исподлобья уставился на Годердзи и стоял так несколько секунд. Потом, как бы очнувшись от каких-то мыслей, схватил его за плечи и восторженно воскликнул: — Мол-лодец! — И, потерев руки, удовлетворенно добавил: — То-то, теперь мы и его сломали!..
— Откровенно говоря, мне немножко не по себе было,— признался Исак погодя, утаивая, что не только «не по себе», а очень даже он боялся, потому что не знал наверняка, а лишь предполагал, как отнесется к этому шагу управляющего базой Вахтанг Петрович. Правда, от своих друзей-приятелей он слыхал, что Вахтанг Петрович от «некоторых» и берет, но до сегодняшнего дня не знал, попадет ли в число этих «некоторых» Годердзи. И вот теперь этот пень-колода, этот медведь Годердзи слухи воплотил в реальность.
— Молодец! — повторил он одобряюще и с уверенностью добавил: — Если ты и впредь не подкачаешь, пойдешь очень далеко, клянусь моим солнцем!
Исак не ошибся: очень далеко пошел Годердзи Зенклишвили...
После того памятного дня на железнодорожную станцию Самеба не раз прибывали опечатанные пломбой вагоны в адрес самебской базы Лесстройторга. Много раз заполнялся материалом и без промедления опустошался «склад Годердзи».
Много раз вносил Исак в кабинет управляющего завернутые в газетную бумагу свертки, а управляющий, в свою очередь,— Вахтангу Петровичу.
Привык Годердзи и «брать» и «давать», и уже не было ему неловко, и угрызения совести его больше не мучили...
«Уж если и Вахтанг Петрович этим не брезгует, если везде так делается, отчего же нам белыми воронами быть?» —- утешал себя обычно Годердзи, когда задумывался о своих делах.
Если бы не происходило так «везде», разве ж присылали бы ему столько вагонов, да еще за полцены? Под пломбой, в закрытых четырехосных пульмановских вагонах! Вот! А материал какой, что бревна, что доски — все высший сорт, как на подбор, смотришь, и глаз радуется.
За короткое время Годердзи Зенклишвили нажил целое состояние, систематически приносил домой пачки денег и отдавал жене.
Малало всякий раз ужасалась, что-то приговаривала, со страхом взирала на гордо стоявшего перед ней мужа, но пачки забирала и куда-то уносила. Впрочем, Годердзи-то знал куда: на чердаке был у нее тайник — в дымоходе сдвинулись с места несколько кирпичей, за ними она и прятала деньги.
Дальше — больше: Годердзи так уж зачастил носить домой свертки, что надумал прятать деньги собственноручно, втайне от Малало, ради ее же спокойствия.
Его прием оправдал себя — Малало и вправду успокоилась и подумала: слава богу, перестал мой муж «динамит» в дом таскать...
Прошло еще некоторое время, и Годердзи еще более утвердился в новом для него состоянии, обрел уверенность, уже не боялся ни давать, ни брать. Напротив, вошел во вкус, разохотился...
Стоило Исаку запоздать с подношением свертка, Годердзи сам давал ему понять, что срок миновал.
Изменился он и внешне. Еще более вширь раздался, и важности прибавилось.
Ревизоров с помощью Исака легко отваживал.
Когда приезжавшие на проверку комиссии заканчивали свою работу, Исак уединялся с ними и после непродолжительной беседы вводил их в кабинет управляющего базой.
Улыбающиеся ревизоры взахлеб начинали хвалить работу базы и подавали Годердзи на подпись отпечатанный на машинке акт.
Годердзи небрежно пробегал глазами поданные страницы, не утруждая себя внимательным прочтением.
«Все в порядке, надеюсь?» — для блезиру спрашивал он Исака и, когда надутый как индюк бухгалтер в знак согласия с достоинством кивал головой, ставил свою размашистую, малопонятную подпись.
А Исак-то был все тем же Исаком, ни в весе не прибавил, ни лицом не изменился. И одет был все в тот же серо-коричневый выцветший костюм, изрядно замусоленный и вечно мятый, на голове красовалась все та же выгоревшая и заношенная зеленоватая фетровая шляпа с бурыми пятнами пота на тулье.
Правда, Годердзи за последнее время обтесался как администратор, даже вроде бы прибрал к рукам Исака, однако это было внешней обманчивой стороной дела: да, почту теперь получал только Годердзи, и товар распределял самолично — кому что и сколько, но истинным хозяином оставался все-таки Исак.
«Пусть себе распределяет, в конце концов, по мне, так все одно, кто чего купит или вовсе ни с чем останется, главное — доход. Пусть он фигурирует во всем, так даже лучше, прибыль-то все равно моя»,— утешал себя главный бухгалтер, отличавшийся не только корыстолюбием, но и честолюбием.
Время от времени, как только выпадал подходящий момент, Исак продолжал «агитировать» Годердзи. Он вел упорную и целенаправленную «воспитательную работу».
Весной и осенью, когда солнце ласковое и безобидное, управляющий базой сиживал, как обычно, на хранивших солнечное тепло бревнах и глядел на Куру.
Исак не зевал, подсаживался к нему и начинал болтать о том о сем, но о чем бы он ни говорил, обязательно заводил речь о крупных дельцах-воротилах. С повлажневшими, вдохновенно сверкавшими глазами, торопливо и взволнованно рассказывал он своему начальнику о тек, кто «ворочал миллионами».
Просто удивительно было, откуда знал Исак столько об этих людях и как запоминал столько имен, цифр, столько деталей и подробностей их жизни. Поучения главного бухгалтера не лишены были и патриотического акцента.
Любил Исак разглагольствовать о нуждах республики и мыслил он при этом не только в республиканских, но и в мировых масштабах. Красноречивый бухгалтер распространял опыт самебской базы Лесстройторга, Вахтанга Петровича или Самеба на всю страну, делал обширные обобщения и формулировал новые прогрессивные экономические «законы» — о стимулировании индивидуальной предприимчивости, о новых экономических формах поощрения труда, о большей заинтересованности людей, большей свободе для инициативных производителей и т. д., и т. п.
— Вот посмотри,— втолковывал он Годердзи,— какая сила у частной инициативы! Недаром там, где она существует, все процветает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61